Сергей Трахименок - Игры капризной дамы
Обзор книги Сергей Трахименок - Игры капризной дамы
Сергей Трахименок
Игры капризной дамы
Повествование первое
Заложники
«Смерть одного человека — трагедия, смерть миллионов — статистика…»
(Из записной книжки Внучека).— Мне пора, пора, — сказал он, осторожно отстранившись от ее рук.
— Да, да, — сказала она, и, хотя в голосе ее почти не чувствовалась обида, он угадал ее мысли и произнес:
— Не надо, мы же договорились…
— Договорились, — ответила она упавшим голосом, — а знаешь?
— Что? — спросил он.
На этот раз она, уловив недовольство в его вопросе, сказала:
— Я тебе завтра скажу, — и, боясь, что он опять воспримет это как каприз, добавила: — Завтра… иди…
Он открыл наружную дверь и некоторое время прислушивался к звукам на улице. Было тихо, насколько может быть тихо в одиннадцать вечера в маленьком поселке на полторы тысячи жителей, в котором единственное вечернее развлечение — клуб — закрывается в половине десятого, после последнего киносеанса.
До калитки он добрался быстро, по улице пошел не торопясь, придерживаясь теневой стороны. Улицы в поселке не освещались, но на некоторых из них было светлее, чем в клубе. Прожекторы колонии, освещая ее периметр, несли свет к поселку. Полосу такого света ему предстояло пересечь. Это был последний участок, после которого ему можно спокойно встречаться с кем угодно.
По закону подлости, именно по этой освещенной улице шла компания молодежи. Он остановился, выжидая, когда они пройдут.
Три десятиклассницы из местной школы и парень, их сверстник, мчались на свет прожектора, как мотыльки на огонь свечи. Девчонки были в одинаковых приталенных пальто, когда-то в сельмаг завезли полный грузовик таких, на головах вместо платков особым образом повязанные шарфы — последний крик молодежной моды. На парне ладно сидел армейский бушлат — свидетельство его дружеских отношений с солдатами роты охраны колонии. На спине его, привязанная бельевой веревкой, болталась гитара.
Компания была опасна, но еще опасней долго задерживаться вблизи ее дома, и он двинулся дальше через освещенную прожектором улицу, как только молодежь прошла мимо.
В сенцах большого деревянного дома он постоял немного, стирая с лица выражение, которое могло его выдать, и заодно пытаясь окончательно избавиться от едва уловимого запаха духов «Быть может».
— Ну, наконец-то, — сказала жена, когда он появился на пороге.
— Случилось что-нибудь? — спросил тесть, оторвавшись от газеты.
— Все нормально, — ответил он, — надо было со второй сменой разобраться…
— А Петька-то уже давно дома, — не преминула вставить свое слово теща…
— Петька — контролер, — перебил ее тесть, — а наш ведь — начальник.
— Есть будешь? — спросила жена, вклинившись в разговор.
— Конечно, — ответил за него тесть, — не с гулянки пришел мужик, с работы…
— Петька умеет жить, — буркнула теща и ушла в соседнюю комнату, отделенную от первой ситцевой занавеской.
«Петька умеет, а я, значит, нет», — усмехнувшись, подумал он, садясь за стол.
Поужинав, он встал и, ни к кому не обращаясь, сказал:
— Пойду покурю…
Надев шапку, накинув на плечи шинель, он вышел на крыльцо. Сев на перила, поспешно закурил сигарету и стал смотреть на косой луч прожектора, светивший от одной из караульных вышек колонии в сторону поселка.
Два прожектора, свет от которых направлялся не в зону, как обычно, а на поселок, были установлены недавно, после очередного побега.
На местной подстанции по вечерам проводились ремонтные работы и почти в одно и то же время на несколько минут отключали освещение.
Двух отключений хватило, чтобы понять — на следующий день будет третье. И на третий день один из осужденных за две минуты абсолютной темноты при помощи самодельной «кошки» и веревки преодолел и забор, и обесточенное заграждение. Когда свет вновь зажегся, то в зоне не наблюдалось ничего необычного, так как все необычное происходило за забором, в темноте.
Беглеца в конце концов задержали, а начальник колонии, именуемый, в соответствии с традициями, и осужденными, и администрацией, и жителями поселка Хозяином, приказал поставить дополнительные прожекторы, чтобы часовые на вышках могли видеть ночью не только зону, но и поселок…
Новшество это было воспринято караульными с радостью: теперь они смотрели не в квадрат зоны, а в сторону поселка…
Сигарета обожгла пальцы, и он, вздрогнув, выронил окурок. Достал из пачки другую, удобнее устроился на перилах и чиркнул спичкой по коробку…
Два года назад он женился. Год мотался по общагам и квартирам H-ска, пока приехавший к ним тесть не сказал:
— Хватит ерундой заниматься, приезжайте к нам… инженеры везде нужны… да и на еду тратиться не надо… Встанете на ноги, а уж потом и в город можно вернуться…
После того разговора он уволился с завода и приехал с женой в дом тестя в поселок с курьезным названием Тараканино. Тьмутараканино — так называл он его в первое время.
Тараканино было необычным поселком: в нем размещалась колония строгого режима. Колония была врагом директора совхоза «Тараканинский». Она перетягивала к себе работников. За работу там платили больше, да к тому же сотрудникам ее шли надбавки, которые в шутку звались доплатами за «боюсь».
В колонии было большое производство тары и мебели и не хватало специалистов. Уже через неделю после приезда не без помощи тестя его уговорили устроиться работать туда. А так как парень он был работящий и не пьяница, то уже через месяц сам Хозяин стал уговаривать его аттестоваться, чтобы получать больше и на одежду не тратиться. И тогда же, не без помощи тестя, он дал убедить себя, что это лучшее, что можно было сделать в его положении. Через три месяца его аттестовали, выдали форму, в которой он выглядел не лучшим образом. Шинель топорщилась на спине и была коротка, что делало его похожим на новобранца.
Он быстро втянулся в работу, сошелся с коллегами, перестал обращать внимание на просьбы и прощупывания осужденных. Но удовлетворения не испытывал, до сих пор не оставляло его чувство временности своего проживания в Тараканино…
— Витя, — раздался приглушенный голос жены, — простудишься.
— Иду, — ответил он и бросил окурок в снег. — Уже открывая дверь, он услышал звуки гитары и оглянулся. Как он и предполагал, часовой под крышей вышки, похожей на детский грибок, смотрел вниз в сторону поселка.
«Гитару слушает», — подумал он и вошел в сенцы.
* * *А часовой на вышке что-то кричал девчонкам, стоящим рядом с гитаристом, по-русски, но с сильным узбекским акцентом. По всему было видно, что они были знакомы и пришли к вышке, точно зная, что их друг будет в это время на посту.
Вешние воды бегут с гор ручьями,
Птицы в садах звонко песни поют,
Горькими хочется плакать слезами,
А почему, я и сам не пойму…
Пел, аккомпанируя себе на гитаре, парень в бушлате, волнуя всех безысходностью песни. Три пары девичьих глаз смотрели вверх на часового со стороны поселка, и одна — мужских — из-за угла барака второго отряда. Это был некий Шнырь, чернявый, ловкий парень лет тридцати.
Шнырь только что вылез из окна первого этажа на улицу, миновав таким образом встречу с дневальным. Хотя, что Шнырю дневальный. Дневальный — свой человек, ему не нужно даже говорить: ты меня не видел… Но — береженого Бог бережет, а не береженого — конвой стережет…
Опасаться же часового не стоит, пока он доложит о том, что Шнырь покидал ночью расположение отряда, дело будет сделано и поезд уйдет далеко…
Шнырь выглянул из-за угла еще раз. Часовой на вышке смотрел в противоположную сторону, где, наверное, резвилась поселковая молодежь, откуда слышался звук гитары…
Шнырь подлез под проволоку внутреннего заграждения, перебежал полосу света и добрался до колючей проволоки, отделяющей жилую зону от рабочей. Он подсунул под электрический провод две деревянные рогатки и пролез на контрольную полосу. На когда-то вспаханной, но сейчас подмерзшей земле, конечно, останутся следы, и завтра их обнаружат, но пока будут разбираться, будет поздно…
Второй ряд колючки Шнырь преодолел так же, как и первый, и, оставив рогатки, побежал к тарному цеху. Разумеется, Шнырь рисковал, но он был уверен, что часовой не станет стрелять, даже если увидит его. Не тот случай. Подумаешь, какой-то зэк полез из жилой зоны в рабочую. Это не считалось большим нарушением, что здесь колония, что там… Другое дело, если бы он увидел, что Шнырь лезет на внешнее ограждение. Тут бы он своего не упустил. Часовых, пресекающих побег, поощряют отпуском, а за отпуск, так считал Шнырь, эти пацаны отца родного замочат…
![Сергей Трахименок - Детектив на исходе века [ Российский триллер. Игры капризной дамы]](/uploads/posts/books/147899/147899.jpg)
