Ант Скаландис - Меч Тристана
Иван и Маша лежали рядом, оба на спине, и было уже просто нелепо закрываться друг от друга. А еще им было жарко, и Маша даже рубашку не опускала.
— Какая ты красивая! — прошептал он.
А она посмотрела на задранные к самому подбородку кружева и сказала в ответ:
— Знаешь, как старшая сестра подарила младшей на свадьбу вместо ночной рубашки шарфик? Младшая удивилась, а та говорит: «Какая разница? Все равно к концу ночи на шее будет».
— Славная история, — улыбнулся Иван. — Тоже из древних кельтских сказаний?
— Не исключено, — сказала Маша. — О происхождении анекдотов филология умалчивает. Эх, покурить бы сейчас! — добавила она вдруг мечтательно.
— Не трави душу. Я-то в прежней жизни не так, как ты, курил. Меня тут поначалу буквально ломало. Но на нет и спроса нет. Сумел отучить себя от самой мысли о курении. А вот ты взяла да напомнила. Эх, Манюня!.. А впрочем… Подожди меня здесь.
— Боже мой, что ты придумал?
Голос ее был томным, и в нем слышалось радостное предвкушение.
Только в абсолютно пьяную голову, да еще одурманенную чарами любви, могла прийти такая безумная идея — отправиться в трюм на поиски сигарет.
И тем не менее сигареты там были — пачка светлого «Соверена» лежала в соломе на дне того самого ящика, где давеча он обнаружил скотч. А вот квадратная бутыль как раз пропала. Или он сам швырнул ее за борт? Иван не мог вспомнить. Да и не важно это. Главное — чудо свершилось. Пачка сигарет — буквально по щучьему веленью, по моему хотенью. Что дальше будем просить, а, Иванушка-дурачок?
Однако он почувствовал, что надо знать меру, и ничего просить не стал.
А Маша тоже не удивилась, только обрадовалась:
— Смотри-ка, настоящие, английские! Я вот по этим надписям различаю.
— Известное дело, — протянул Иван, сладко затягиваясь. — Ты у нас признанный специалист по всяким надписям. Одно слово — филолог.
Маша блаженно улыбалась. Окутанная клубами дыма, абсолютно голая, с распущенными пышными волосами, в небрежной, можно сказать, откровенной позе… Увидел бы кто — здесь и сейчас, — точно назвали бы ведьмой. А Иван любовался, и голова его шла кругом, то ли от никотина с долгой отвычки, то ли от этой немыслимой, действительно потусторонней красоты.
— Слушай, филолог, а вот скажи мне, ты-то как попала в Ирландию? Насчет съехавшей крыши я уже понял, ты мне по фактам расскажи: когда, что и как.
Маша рассказала, и Иван поделился своими воспоминаниями о последних днях в Грозном и Моздоке, а также обо всех бурных событиях здесь, в Британии и Ирландии. После чего оба тяжко задумались.
— Ты полагаешь, это путешествие во времени? — спросила наконец Маша вполне серьезным тоном.
— Вот уж во что никогда не верил! — фыркнул Иван. — Я очень уважаю логику, простую и строгую. Режьте меня, но причина не может быть раньше следствия. Это по Герберту Уэллсу можно во времени туда-сюда колесить, а Брэдбери со своей раздавленной бабочкой, по-моему, всех этих любителей «хрононавтики» раз и навсегда на место поставил. Это же элементарно, Ватсон. Помнишь рассказ «И грянул гром…»?
— Да, было что-то такое, — вяло откликнулась Маша. — Но с другой стороны, мир, в котором мы оказались, очень мало похож на царство теней.
— Не спорю, тени, как правило, друг друга в капусту не шинкуют. Но зачем так однозначно интерпретировать иную реальность. Царство теней — это у древних греков, что ли, было? Существует же куча других представлений о загробном мире. А согласись, ведь не приходится сомневаться, что там, на нашей Земле, мы умерли. А значит, как ни крути, мы теперь на том свете. Точнее, мы прошли через тот свет и вынырнули еще где-то. Понимаешь?
— Ничего я не понимаю, — сказала Маша. — Ты зануда. Или — как это сейчас говорят? — негатив.
И тут их опять потянуло друг к другу, хотя, казалось, уже слипаются глаза, и, чтобы устранить это противоречие, Иван предложил:
— А давай еще по маленькой приворотного зелья. Хорошо забирает!
— Давай! — обрадовалась Маша. — Действительно хорошо.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
которая знакомит читателя с новым и очень важным для нашей истории персонажем — традиционным добрым волшебником, человеком почти всемогущим, но даже после встречи с ним Тристан и Изольда, ни чуточки не смутившись, продолжают заниматься все тем же — любят друг друга
Им довелось провести вместе еще две ночи, прежде чем корабль причалил к берегам Корнуолла, и были они не менее, а может, и более прекрасными, да только помимо ночей случаются еще в жизни дни, и об этом тоже нелишне рассказать.
Поутру Тристан удалился к себе и спал до полудня. А когда встал и вышел на палубу, оказалось, что проснулись они с Изольдой минута в минуту, и вот она тоже открывает дверь и, перешагивая через комингс, идет к нему с сияющей улыбкой на лице. И Тристан почувствовал себя совершенно счастливым. И в этом одновременном пробуждении увиделся ему перст Божий, и надежда великая на всепобеждающую радость. Ни ему, ни ей еще никогда не было так хорошо. Море, солнце, крики чаек, теплый попутный ветер, уютное поскрипывание мачт и шуршание просоленных канатов оснастки — все пробуждало искренний восторг в душе.
Такими их и увидела Бригитта. И сразу все поняла без слов. И не расстроилась, не обиделась, а тоже улыбнулась широкой ясной улыбкой. Такова была сила этого чувства — оно выплескивалось из любящих сердец наружу, потому что переполняло их, выплескивалось и охватывало всех окружающих. А впрочем, уж не волшебный ли напиток сыграл свою роль в настроении Бригитты?
— О госпожа, — метнулась камеристка к Изольде. — Тристан сделал так, чтобы я спала всю ночь. Но я и во сне всегда вижу вас, госпожа. Каюсь, не уберегла кувшин с любовным зельем, доверенный мне самой королевой Айсидорой, не воспрепятствовала вам, когда вы дерзнули взять его, признаюсь, госпожа моя! Вот почему я видела во сне, как вы любили друг друга.
«Складно звонишь, чувиха!» — подумал про себя Тристан и сказал:
— Ах, Бригитта, как же тебе не стыдно лгать! Разве так каются перед лицом Господа нашего Иисуса? А ну-ка рассказывай всю правду Или я все-таки позову Курнебрала, ведь не пристало благородному рыцарю отрубать голову простой негодной девчонке.
— Пощади! — взмолилась Бригитта и разрыдалась в голос.
А потом, еще растирая по щекам слезы, проговорила:
— Рассказывай теперь, не рассказывай — конец один. Ведь госпожа моя Изольда, если узнает все, обязательно велит казнить. Она такого простить не сумеет.
Изольда потемнела лицом, глаза ее превратились в щелочки, кулаки сжались так, что костяшки побелели.
— Обещаю простить. Слово принцессы ирландской. Говори все, как было.
Чего она ожидала услышать, каких ужасов смертных, потом и сама вспомнить не могла, но обещание это далось ей тогда с трудом, потому что не забылась еще, не стерлась из памяти безобразная сцена в бане, сцена, по понятиям Изольды, ни в какие ворота не влезающая и ни одним хронистом или поэтом ни в одной стране не описанная. Изменой со стороны Тристана Изольда тот случай считать не могла, все-таки он находился в очень пикантном положении, да и состояние его физическое многое оправдывало, а вот к Бригитте испытывала она даже не то чтобы ревность, а скорее зависть. Подумать только: двадцатилетняя девственница с легкостию необычайной на глазах у хозяйки исполнила то, что для самой Изольды, безусловно, стало бы серьезным барьером. И главное, о чем было стыдно вспоминать: ведь помимо зависти и высокомерной злости, она испытала тогда сильнейшее возбуждение, и ей понравилось(!) смотреть на них, ей было приятно(!). Ну да, это было, как дома в постели запустить по видику порнушку. Только в роли порнозвезды — ее любимый, и не на экране, а живьем. Боже! Да ведь это же грех большой…
Ну а когда Бригитта покаялась, в голове у Маши-Изольды образовался уже полнейший винегрет. Смутно припоминалось ей из уроков матери Айсидоры, что для оказания весьма сильного действия на человека требуется совсем немного приворотного зелья, буквально капля. И эту каплю ее Тристан, ее Ваня, безусловно, выпил с Бригиттой. А поскольку разоткровенничалась не только служанка, но и любимый ее, то думала она теперь и о других каплях — о каплях, оставшихся на дне кувшина, благополучно смешавшихся с виски и сделавших-таки свое черное дело.
Однако в действительности ни один из них троих на данный момент не чувствовал в себе никаких изменений. Иван и Мария любили друг друга не менее страстно, чем всегда, Бригитта честно призналась, что по-прежнему мечтает о любви с Тристаном, в чем, разумеется, ей было отказано. И потому, что доблестный рыцарь не ощущал в душе ответного чувства, и потому, что Изольда оставалась для Бригитты хозяйкой, а преданность своей госпоже камеристка намерена была хранить свято и в этом казалась искренней.
