Николай Андреев - КРЫЛЬЯ ЧЁРНЫЕ
Воцарилась короткая пауза.
- А Милюков произносит свою речь о том, что правительство виновно в измене, не приведя ни единого доказательства тому. Даже нет, не так: он опирался на информацию в иностранных газетах. А информацию эту закачивали туда сами кадеты, в том числе и господин Милюков, - продолжил Манасевич. - Вот здесь отрывки бесед Павла Николаевича с иностранными представителями. Он твердит о том, что власть не знает, куда идёт…
- И то же самое говорит Львов, - Бобрев протянул листок, текст на котором был напечатан на английском. - Он встретился с представителями англичан, и начал ругать министра внутренних дел в неспособности управлять страной, в некомпетентности. А когда англичанин предложил походатайствовать, чтобы сам Львов занял пост министра. Ведь, по идее, если критикует, знает, может сделать лучше…Во всяком случае, думает так. Но случилось неожиданное: Георгий Евгеньевич буквально отступил назад. Он отказался от этого, но критиковать продолжил. И обозвал правительство безумным шофёром, которое едет неизвестно куда…
- Между тем именно оппозиция была таким водителем, - встрял Курлов. - При военно-промышленном комитете каждого уровня создавалась группа из десяти рабочих. Сперва трудовые коллективы представляли выборщиков, а те уже избирали членов в эти "группы". На первых выборах петроградские выборщики высказались против какого-либо участия их избирателей в военно-промышленных комитетах и за продолжение нормальной работы. Тогда призвали на помощь большевиков, и в рабочие группы вошли они и лица, близкие к ним по убеждениям и желаниям обратить штыки армии против своего же народа, закончив капиталистическую войну войной гражданской.
- И сам Ульянов-Бланк, он же Владимир Ленин, высказался примерно в то время, что он не русский, а большевик, и что ему всё равно: умрёт ли девять десятых русских людей - лишь бы десятая часть вошла в общество мировой победившей революции. Да-с. У меня тут есть очень и очень интересные материалы по этой группе, но отложку-ка их на потом.
Манасевич-Мануйлов упивался своей осведомлённостью.
- Да. Именно так: в организацию, призванную способствовать победе России в войне, вошли сторонники её поражения. Тогда же началась агитация среди рабочих всех военных заводов: нужно кончать с правительством. Министров-капиталистов в расход, а во главе страны поставить Советы…На счастье, в рабочей группе Центрального комитета был агент охранного отделения.
Спиридович достал фотокарточку ничем не примечательного человека.
- Он сообщал о решениях, принимаемых в рабочей группе. Целью официальной было примирение рабочих с предпринимателями, но лишь десятую или восьмую часть споров, в которых принимали участие наши "товарищи", удалось разрешить. С этой задачей рабочие группы не справились. Тогда решили всё внимание обратить на агитацию против правительства. Коновалов и Рябушинский постоянно говорили о единстве предпринимателей и рабочих, овациями встречали любое хулительное слово в адрес власти, и при малейшей попытке прекратить это грозили "общественным недовольством". Наконец, полиция взялась за это дело.
- Примерно тогда же, когда Путилова уличили в мошенничестве и устроили надзор полиции за ним, - подхватил Бобрев. - Общество путиловских заводов взяло у казны и Государственного банка авансом пятьдесят один миллион рублей, при этом задолжав Русско-Азиатскому банку, членом правления которого был всё тот же Путилов, кругленькую сумму. Да ещё грабительские проценты, целых шестнадцать, взимались по кредиту…При этом невыполненных заказов было на сто восемьдесят миллионов рублей. Ввели военную администрацию, но офицерам пришлось заниматься не только организацией производства - деньгами тоже. В кассе правления был один рубль пятнадцать копеек, а на счету - сто тридцать пять рублей, Пришлось брать у казны кредит на десять миллионов рублей…Путилову грозил арест. Примерно в то же время открылся Съезд металлообрабатывающей промышленности, председателем которого единогласно избрали Протопопова. Сами знаете, как потом его травили, когда он оказался на посту министра внутренних дел. Съезд выступил против огосударствления путиловского завода. А там уже шла забастовка, которую затеяла рабочая группа.
- И тут снова выступает на сцене театра политики господин Гучков, - едко заметил Спиридович. - "Видя бессилие власти", он предлагает освободить от работы три крупнейших завода по производству снарядов и наладить там производство пушек. Естественно, чем же будет стрелять русская артиллерия, Гучков и не задумывался: ему главное было раскритиковать правительство. Естественно, бредовую идею отклонили. И тогда Александр Иванович решил броситься в бой.
- И третьего января прошлого года в ответ на требования прекратить заседания рабочей группы, которые идут в нарушение закона о контроле за деятельностью общественных организаций, хамски ответил, что никогда не любил этот закон и, соответственно, следовать ему не будет.
Бобрев читал это дословно с листка. Под рукописным текстом была видна подпись Хабалова, тогда командовавшего войсками Петроградского гарнизона.
- Э….Таки нет…
Манасевич "таки" не удержался.
- Сперва был ноябрь шестнадцатого. Несколько октябристов. В их числе Гучков, собрались на совещание: они решили совершить переворот. Господин Манасевич был прав, встряв в Ваш рассказ, - холодно заметил Спиридович. - Вот теперь продолжайте, прошу Вас.
- Да, конечно, - контрразведчик оторвался от листка. - Агентура сообщала, что рабочая группа призвала к забастовке в день открытия Думы, четырнадцатого февраля. Планировалось пойти к Таврическому и потребовать создания "министерства общественного доверия".
- Но демонстрацию предотвратили. Не получилось у них…
Курлов, бывший тогда в Петрограде, довольно улыбнулся.
- Именно. Тогда решили: больше ждать нельзя. Рычаги давления на власть у них отнимали один за другим, вот-вот многие участники заговора могли оказаться за решёткой. Керенский был под надзором полиции, Гучков оказался замешан в дело о шпионаже в пользу Германии, Львова вовсе могли посадить за растрату казённых средств, не говоря уже о прямых призывах Рябушинского и Коновалова к свержению императора. Им оставался только вооружённый переворот, иначе больше не представится шанса взять бразды правления в свои руки. Саботировали поставки муки в пекарни и, соответственно, далее - хлеба в магазины. К сожалению, полиция не смогла поймать всех членов рабочей группы и агитаторов. Они подняли новую забастовку. Под девизом "всеобщего женского дня", никогда ранее у нас не праздновавшегося, они вывели женщин-рабочих на улицы…
- И понеслось…- развёл руками Манасевич.
Воцарилось молчание.
- Господа, стоит ли нам продолжать нашу работу? Не проще ли завтра, а может, нынче же вечером - направиться к регенту? Мы доложим ему, он примет меры…
- Нам нужно ещё кое-что, молодой человек, - Курлов уставился на свои пальцы, сложенные лодочкой. - Вы знаете, когда-то я служил прокурором…Так вот. Нужны доказательства. Нужны цифры. Нужна бухгалтерия Центрального военно-промышленного комитета, Киевского и Московского. Причём, по большому счёту, она должна быть у нас на руках в тот момент, когда мы начнём облаву…
- Облаву? - переспросил, напрягшись, Манасевич.
- Облаву, - ответил за Курлова Спиридович. - Вы узнаете об этом позже. И забудьте об этом до того, как мы попросим Вас вспомнить об этом слове…
Александр Иванович выразился как-то путано, нагнал тумана только…Боялся, что проговорится? Этот струнно-исполнительный человек - и проговорится? Что же тут?
"Они хотят арестовать кого-то? Членов комитетов? Да, сложенные вместе, наши факты…Нет! Неужели! Хотят арестовать самих!"
- Судя по лицу господину Бобрева, он уже обо всём догадался. Замечательно. Итак. Нам нужна бухгалтерия. Просто так явиться и конфисковать её мы не можем, иначе потеряем столь необходимую сейчас внезапность. Надо как-то раздобыть её… - Курлов ушёл в раздумья.
- И так можно. Вот список всех лиц, так или иначе связанных с нужной нам документацией, - Спиридович выудил маленький, с ладонь шириной, лист бумаги. - Вот здесь все они. Дмитрий Петрович, боюсь, это дело предстоит сделать Вам. У Вас есть необходимый опыт…Берётесь?
- Берусь! Жизнь положу!
Контрразведчик вскочил, каблуки его клацнули так, что, кажется, стёкла вот-вот должны были вылететь. Взор был направлен в заоблачную даль…Бобрев готовился.
- Не спешите, Дмитрий Петрович. Вам предстоит ещё одно преприятнейшее дельце, - Манасевич выудил на свет Божий бутыль. - Ну а сейчас-то хоть…А?
- Можно, - Спиридович довольно погладил усы. - Можно…
Бобрев вышел из бывшего штаба жандармов, а ныне Петроградского отдела службы имперской безопасности, под утро. Голова его, несмотря на обильно влитое в неё вино, была ясна как никогда. Всё сложилось в цельную картинку. Несколько людей, желавших добиться власти - каждый по своим мотивам - оказались объединены судьбой. Вместе они создали несколько организаций, пропагандировавших идею о слабом, отвратительном. Не способном ни на что правительстве, а себя выказывали спасителями России. Затем они расставили нужных людей на ключевых местах, выдавили деятельных своих противников, облив грязью, сдавили горло императору, лишили его поддержки…А потом- бац - и переворот! Хорошо ещё, что он не помешал победе в войне. Бобрев, конечно, не был компетентен в административных вопросах, но знал: большинство начинаний "министров общественного доверия" либо отменялось, либо оттягивалось, либо саботировалось Великим князем. Может, поэтому любители критики, неспособные - как это показала работа военно-промышленных комитетов - к созидательной работе, не развалили окончательно Россию. Теперь же предстояла борьба против них, против самих министров! Вот чего хотел Кирилл - сбора достаточного числа доказательств для того, чтоб получить возможность устранить всех враждебных строю людей. Он собрал их под своим надзором, отстранил от работы в общественных организациях, лишил свободного времени. Партия кадетов из-за постоянного отсутствия Милюкова уже начинала потихоньку распадаться, её рвали извечные противоречия на части. Только Павел Николаевич кое-как мог их разрешать, но без него…Да…Без него кадеты были слишком уж различны в своих взглядах. Учёные, составившие костяк этой партии, вообще не были склонны к тому, чтобы принимать чужое мнение без того, чтобы раскритиковать его всласть.
