Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Большаков Валерий Петрович
Моя сдержанность дала осечку – губы растянулись в улыбке.
– Товарищи, вы даже не представляете, до чего это приятно… – Я замотал головой, бессильный перебрать целый сноп ощущений. – Насмотрелся в «прошлой жизни», как разваливали страну, как ее оплевывала всякая мразота… А тут Союз жив и здоров, набирает и набирает очки в вековечной игре с Западом! – запнувшись, я добавил: – А ведь мы победим, товарищи…
На лицах «товарищей» дрогнули улыбки. Леонид Ильич от души хлопнул в ладоши и с чувством изрек:
– За это надо выпить!
– Есть компот, – подсказал Суслов.
Клацнули, сходясь, стаканы с красной каемочкой.
– Ну, за победу!
Зеленоград! Куда ни глянь, везде деревья. Зануда с рациональным складом ума скажет, что зелень – всего лишь защита от пыли в городе микроэлектроники, но здорово же – как в лесу! Недаром тут полно улиц-аллей. Озерная аллея, Березовая, Каштановая, Яблоневая, Солнечная…
Красно-белый «Икарус» подкатил к тротуару, и водитель громогласно объявил:
– Сосновая аллея! Кому?..
– Мне! – подскочил я, хватая пузатые сумки. – Спасибо!
Урча, рейсовый автобус отъехал, а я завертел головой, ориентируясь в пространстве.
Хоть и звалась аллея Сосновой, а шумели вдоль нее лиственницы, покачивая тонкими прямыми стволами. За охапками черных ветвей с редкой опушью рыжей хвои выглядывали белые этажи высоток. Туда!
Под ноги ложился черный, свежий асфальт аллеи Лесные Пруды. Где-то здесь мой новый дом…
За рощей блеснула гладь Черного озера, и я вышел к белоснежной многоэтажке, свежей, как накрахмаленная простынь.
– И-и-и! – с разбегу в меня врезалась девчонка в синей спортивке, и я не сразу узнал Настю. – Мишечка! Мишечка! Ура-а!
Хохоча, я обнял ее, не выпуская сумок из рук, а тут и мама пожаловала.
– И-и-и! – Полы легкой куртки разлетелись на бегу, открывая вязаное платье, ладно облегавшее мамину фигуру. – Мишенька!
И снова я устоял под напором любви и ласки.
– Чего ты так долго? – запритопывала от нетерпения сестричка. – А ты где был, вообще? В ГДР, да? В Берлине, да?
Я еще раз чмокнул ее, лишь бы прервать тараторку. Мама засмеялась и отобрала у меня сумку.
– Давай, помогу… Ого! Настя, хватайся! – отмахнув челку, она похвасталась: – Вчера «Хельгу» привезли! Мы сами только-только прилетели, а тут звонок! Распишитесь…
– Ага! Такой красивенький сервантик! – восхитилась Настя. – А что в сумках? Ты еще чего-то привез, да? Нам, да? Здорово-о!
– Ну, ты и тряпишница, доча!
– Ой, а сама-то!
Посмеиваясь, я одолел ступени у подъезда и как бы невзначай осмотрелся. Кто мои прикрепленные и где прячутся, не ясно, но меня они наверняка видят. Дурацкую идею помахать рукой я отбросил, как пережиток детства…
Почему-то мне казалось раньше, что не перенесу жития под надзором, пускай даже незримым. Ну, жив же пока.
Просто не надо обращать внимания. Играть по правилам, чтобы однажды их нарушить. Бывают в жизни моменты, когда никто вовне не должен тебя видеть…
– Битте-дритте! – Настя распахнула дверь, пританцовывая.
– Данке шён…
Я вошел в гулкий подъезд, и со спины долетело звонкое:
– Мы на тринадцатом живем!
– Их ферштее, фрейлейн…
– Немчура моя… – Мама нежно притиснула меня. – Что ты, что папа…
– Это я по инерции, мам!
Лифт возносил нас, а я любовался своей роднёй. Красота-то какая! Что родительница, что сестрёница… Сбившись на мамину интонацию, я лишь улыбнулся.
Не дано мне было в прошлой жизни ощутить всю приятность кровного родства! И лишь сейчас понимаю, что утратил тогда. Ну, исправил вроде…
Мама открыла дверь своим ключом, и я переступил порог. Зря страхи питал – планировка другая, и в комнатах пустовато, еще не всю мебель перевезли, но запахи витали знакомые, родные. Уж что-что, а мамин борщ я учую!
Навстречу, шурша охапкой серой бумаги, вышагивал отец. Видать, «стенку» собирал. Приметив меня, он уронил свой груз, разводя костистые руки.
– Мишка!
И завертелось, завертелось разноцветное колесо… Папа гордо водил меня по четырехкомнатной квартире, Настя примеряла берлинские обновки, мама гремела тарелками на кухне. Сестренка пищала, подскакивала меня помутузить от излишков счастья и опять убегала – крутиться у трюмо. Мама в передничке выглядывала из кухни, словно желая убедиться, здесь ли «сыночка» – и снова бренчали тарелки да звякали ложки…
Я вернулся домой.
– Да тихо вы! – прикрикнул на расшумевшихся «старосят» Трофимов, начальник цеха гибридных микросхем. – Филиппа на вас нет… – Он торжественно повел чашкой с вином. – Я поднимаю сей бокал за Петра Семеновича. Всего-то прошлым летом Семеныч влился в наш коллектив, а вы посмотрите, как лихо мы продвинулись!
– Это всё Михаил Петрович! – отшутился папа, кладя руку мне на плечо.
– Да-а… – забасил Марк Гальперин. – Дети у тебя тоже получились!
«Старосята», здоровенные парни и рослые мужики, грохнули, заглушая мамин смех.
– За тебя, Семеныч!
Разнокалиберные сосуды сошлись, мешая хрустальный звон с глухим перестуком фаянса. Мой стакан чокнулся о папин фужер и дотянулся до эмалированной кружки Марка.
Нам с Настей плеснули густой, пахучей «Хванчкары». Папа предпочитал армянский коньячок, а Гальперин хранил верность «Столичной».
– Лидия Васильевна, – прогудел он, – дайте, я за вами поухаживаю! Водочки?
– Что вы, Марк Петрович! – всполошилась мама. – Только вино!
– Это несерьезно! – притворно нахмурился Марк. – Ну ладно… – Он аккуратно подлил в мамин бокал и вдохновился. – Товарищи! А давайте – за хозяйку!
– Давайте! – хором поддержали товарищи. – Наливаем!
Час спустя чинное застолье обрело все черты среднерусской гулянки – голоса зазвучали громче, жесты обрели размах, а чины со званиями тихо удалились, уступая равенству и братству.
Пухлощекий программист с модной бороденкой, сидевший напротив меня, начальнически выговаривал самому Фирдману, а наш добрейший и тишайший сосед Евгений Иванович, расхрабрившись во хмелю, втолковывал Трофимову некие прописи. Я прислушался.
– …Оттого, что официальная наука нос воротит от психодинамического поля, оно никуда не делось, Алексей Николаич! – воинственно напирал сосед. – Это же истинное мракобесие – думать, будто гипнотизер словами внушает! Нонсенс полнейший, средневековая вера в заклинания! Не-ет, тот же Мессинг воспринимал пси-хо-поле человека!
– Да что вы мне словами внушаете? У нас, вон, в цеху военпред есть! – контратаковал Трофимов. – Так из него это ваше психополе прет, как вода из брандспойта!
Я насторожился.
– Военпред?
– Евгений Иванович непонимающе дернул бровью.
– А вы что думаете, военным не нужны микросхемы? – хихикнул пьяненький начальник цеха. – Да они вообще, будь их воля, всё под себя загребли бы! Хотя на нашего грех жаловаться, мужик классный. Правда, есть в нем нечто такое… – Он неопределенно повертел ладонью, словно лампочку выкручивая, и вздохнул. – А что вы хотите? Его еще в детдоме обидели – один раз и на всю жизнь! Имя вписали… Знаете какое? Дик! Представляете? Дик Владимирович Сухов! Как обозвали! М-м… О чем бишь я? А! Когда у Сухова настроение портится, приборы как с ума сходят, вместо данных погоду показывают! Да я сам однажды… Прошлым летом, что ли? Ну да! Короче, выходит наш военпред с проходной, надевает темные очки… Да как сорвет их, как закинет в кусты! Чего это он, думаю? Подобрал я те очки – обычные, от солнца. Только на темных стеклышках – прозрачные, такие, пятнышки, как раз посередке, напротив зрачков… Ну, будто протаяла чернота от взгляда!
– Во-от! – многозначительно затянул сосед. – Николаич! Тяпнем за психополе!
– Тяпнем, Иваныч!
Радостно цокнули рюмки. А я почуял, как холодок по спине сквозанул. Эти «проталинки» мне знакомы… Сам такие оставлял не раз. Пугался, ломал очки, избавлялся, как преступник от улик…
