Старые недобрые времена (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич "Маленький Диванный Тигр"
А ещё он не знает, сколько вот так сидеть… и это может быть как до вечера, так и день, и два, и три… и совсем не факт, что в этом время ему будут давать воду, пытая жаждой. Это, насколько он слышал, тоже практикуется.
И закончится ли его наказание зинданом, или продолжится, он тоже не знает…
В голове заскакали горячечные мысли, не задерживаясь надолго. О том, что он попал, и о том, что ни в армии, ни в Российской Империи ему очень не нравится! Настолько, что даже если потом будет и медаль за участие, и свобода…
— В рот я ебал эту карьеру… — тихо, но очень выразительно сказал попаданец, который сейчас замечательно, как никогда, понял русских солдат, которые дезертируют из армии, убегая даже во время боевых действий… даже, чёрт подери, к неприятелю!
Бежали и бегут к горцам, к туркам, к персам… куда угодно, лишь бы подальше от Богом спасаемого Отечества! Бегут… потому что даже там, у неприятеля, в чужой стране, с чужой религией, законами и поконами, им видится судьба лучшая, чем на Родине!
Да и что им… если их, крепостных или государственных крестьян, которых разве что продать нельзя, заставляют защищать…
… что⁈ Их ли это Отечество⁈
За что им воевать, что защищать? Крепостное право? Телесные наказания? Право быть проданным? Недоедать? А может быть, православие, насаждаемое сверху и поддерживаемое силой Закона[ii], и если понадобится, то и оружия?
Удивительно даже, почему не бежит вся Россия[iii], всё её податное сословие, оставив здесь только лишь дворян, казаков, купцов и почётных граждан, да часть мещан, для которых это и есть Отечество!
Не бегут, быть может, только потому, что с детства привыкли к такому положению вещей, считают их нормой и даже не знают, что может быть иначе… что иначе должно быть!
Все эти мысли отчасти навеяны духотой, паникой, мыслями о будущем… и отчасти тем, что думать, пусть даже о таком нехорошем, лучше, чем вспоминать о нехватке воздуха. Если отвлечься, то и духота, и паника, и клаустрофобия наваливаются разом, отчего кажется, что он вот-вот задохнётся от удушья.
— Мой негативный опыт, наверное, нельзя распространять на всех, — сказал попаданец, зачем-то проговорив это вслух, и ухмыляясь криво, настолько фальшиво прозвучали эти в общем-то правильные слова.
Сказав, он ощутил, что рот сильно пересох, и замолчал, снова подёрнув ворот рубахи, и некоторое время потратил, наблюдая за многоножкой, медленно ползущей вверх по стене ямы.
Ночь он провёл почти без сна, мучаясь от жажды и нехватки воздуха, лишь изредка забываясь в каком-то обморочном, нехорошем забытье. Под утро стало прохладно, и даже, пожалуй, холодно, так что на стенах образовался конденсат.
К этому времени Ванька, проснувшись, уже почти созрел до того, чтобы облизывать стены, и уже провёл опыты, промокая их одеждой, и пытаясь затем выжать в рот. Но увы, грязи во рту оказалось больше, чем воды, и он потом долго плевался.
К полудню, когда солнце встало над самой ямой, деревянную решетку наверху с грохотом откинули, и в яму спустилась лестница.
— Эй! — окликнула его сверху усатая рожа часового, окутанная ореолом солнечного света, и приобрётшая от того сходство со свирепым, старого нехорошего письма, иконописным ликом, — Живой⁈ Вылазь давай, живее!
— Пить… — сразу же попросил Ванька часового, ещё током не выбравшись из ямы.
— Ступай, — пихнул его тот прикладом в сторону офицера с двумя матросами, — щас тебя, х-хе… досыта напоют!
— Постойте… — не своим голосом сказал попаданец, озираясь вокруг, видя строй матросов с палками и глядя, как его запястья обвязывают верёвками, понимая с ужасом, что ему предстоит, — это какое-то…
— На вот, — в рот ему, прервав речь, сунули кусок деревяшки, — прикуси, не то язык иш-шо откусишь.
Он машинально закусил деревяшку, и тут же в голову стукнуло…
' — Ревизия! Вот что… я на что-то наткнулся, и…'
Ванька хотел было выплюнуть деревяшку, но за руки с силой потянули, распяв, а потом, не медля, потащили вперёд, и его спину ожёг удар…
… и всё было забыто. Осталась только боль и строй, через который он шёл под градом ударов.
— Хватит… — прерывая слова стариков, Казимир Бенедиктович встал из стола, — ступайте. Если не умеет ваш протеже вести себя прилично, а норовит кулаками размахивать, то место ему не в штабе, а на Бастионах! Пусть там своё молодчество показывает — зуавам, а не своим же товарищам!
— Но Ваше… — начал было Тихон Никитич, но осёкся под взглядом офицера, и, разом одеревенев, выпрямился, вспомнив, что он всё ещё состоит на действительной службе.
— Хотели ведь, как лучше… — пробормотал дядька Лукич, разом будто постарев на десяток лет, и вышел из кабинета, не оглядываться, ссутулившийся и жалкий.
Закрыв за ними дверь, лейтенант выбросил просителей из головы. Сколько их было, сколько будет…
… и право слово, смешно наблюдать за интригами нижних чинов, кои думают, что их проказ никто не замечает!
Видят, всё видят… просто смотрят до поры сквозь пальцы. Зато, если вдруг понадобится, то можно выложить список грехов и грешков, потребовав за то отслужить верой и правдой… и служат, и ох как служат!
Закурив трубку, он подошёл к открытому окну, и, присев на широкий, низкий подоконник, принялся бездумно разглядывать белоснежные облака, плывущие по синему небу.
— А оно и к лучшему, — докурив, постановил офицер, выколачивая трубку во двор, — побудет на виду неприятеля, а потом вернут его в штаб, и как шёлковый будет!
[i] Кондуктор — высшее унтер-офицерское звание на флоте Российской Империи.
[ii] В законодательстве Российской Империи были десятки законов, принятых для защиты государственной религии. «Влететь» можно было легко, а нашему современнику, пусть даже он считает себя воцерковлённым и православным, вообще на раз. В описываемое время это были и ссылки в монастыри «под надзор» (с заключением в келье или «трудовым наказанием», сиреч рабством), и каторга с клеймением и рваными ноздрями, и содержание в сумасшедшем доме, и, конечно же, порка.
[iii] «Железный Занавес» появился не при большевиках, а при Иване Грозном, если не раньше. Выезд за границу без уважительных причин (посольство или торговля) не разрешался, а с точки зрения Церкви до какого-то времени даже считался серьёзным грехом. Просто для того, чтобы перемещаться по стране, даже в составе паломников, требовались документы, в противном случае человек считался бродягой.
… так что бежали, и ещё как бежали!
Собственно, многие историки говорят, что Ермак «присоединил» Сибирь, то вот «осваивали» её беглые крестьяне и староверы, по крайней мере, до начала второй половины 19-го века. Ну и ссыльные, разумеется.
Глава 6
Стойкость перед лицом неприятеля
— Этот, что ли? — недовольно спросил у сопровождающих молодой ещё, но усталый и весь какой-то потрёпанный, пожёванный жизнью и службой невысокий офицер, брюзгливо сканируя Ваньку, стоящего перед ним навытяжку, и забывшего, кажется, как дышать и моргать, — Н-да…
Сказано было так, что незалеченная толком спина разом болезненно заныла, а в голове, скрипя плохо смазанными шестерёнками, скрежетнула очередная переоценка ценностей, и прежде всего — ценность его, Ваньки.
' — Я — говно в его глазах', — с внутренней дрожью понял он, вытягиваясь ещё сильней, и страх, поселившийся в душе крепостного, охватил его, как ледяным панцирем. Сейчас он может…
— Тьфу ты! — поручик, отцепившись наконец глазами от его напуганного лица, совсем не фигурально сплюнул на землю, — Подкрепленьице…
Развернувшись, он похромал по траншее, припадая на левую ногу, и кажется, забыв об ополченце, озаботившись распоряжениями по военному хозяйству, отдаваемыми на ходу.
— Шлеменко! — рыкнул поручик, подзывая виноватого, и по уху его, только голова мотнулась, — Ещё раз увижу, что гвозди…
