Пеликан. Месть замка Ратлин - Гельб Джек
– Поди, если миски на пол поставить, – холодно заметил Дрейк, – они будут, как собаки, жрать с пола.
Рейчел крепко сжала ложку в руке, злобно нахмурившись, а ее брат был и того мрачнее. Еще бы мгновение, и с его уст слетело бы крепкое словцо, но хозяин дома опередил.
– И всяко, – ядовито усмехнувшись, Норрейс пригрозил толстым пальцем, – было бы вдвое элегантней, нежели бы ты вел себя поначалу так же, как когда тебя пускали погреться в более-менее приличных домах. Я вам не рассказывал, ребята? Как Фанни только-только стал являться ко двору, его каждый раз путали со слугой!
– Что ж, мой добрый друг и хозяин более-менее приличного дома, – Френсис встал из-за стола. – Не знаю, достанутся ли мои объедки скоту или твоим ублюдкам, но мне от этого общества уже кусок в горло не лезет.
С этими словами Френсис покинул столовую.
– Не берите в голову, – хмуро отмахнулся Норрейс. – Он немало сил угробил, чтобы возвыситься, и черта с два Фанни упустит шанс принизить кого-то, с кем при других обстоятельствах хлебал из одного чана пресную похлебку.
– Едва ли это назовешь возвышением, – скрестив руки на груди, сдавленно проговорила Рейчел.
У нее пропал всякий аппетит, и хоть живот тихонько голодно поскуливал, она больше не притрагивалась ни к еде, ни к напиткам.
– Как будто от него убудет, – буркнула Рейчел, оглянувшись через плечо на проход, где во мраке скрылся Дрейк.
– Больше виду напускает, чтобы вы не расслаблялись! – заверил генерал. – Впрочем, будет у Джонни, да и у тебя, моя красавица, еще время узнать его получше. Уже час поздний, и вас, наверное, от всего пережитого клонит в сон. Старик Норрейс еще до поздней ночи будет занят делами, надо уладить кое-какие делишки, в том числе…
Он усмехнулся и поджал губы, с пребольшим удовольствием осадив себя, не дав сболтнуть лишнего.
– Впрочем, всему свое время, – довольно заявил Норрейс, переводя взгляд с одного близнеца на другого.
– И сейчас настало время отдыха для всех нас, – вздохнул Джонни, проводя рукой по лицу.
– Вот тут ты прав, мой мальчик! Тут-то ты прав! Вас проводят, – генерал стал жестом звать слуг.
– Не нужно! – хором попросили близнецы и сразу же переглянулись, вызвав друг у друга усмешку.
– И так нам оказано столь много чести в твоем доме, господин Норрейс, – произнес Джонни, положа руку на сердце.
Брат подал руку Рейчел, помогая ей встать из-за стола. Это не было грациозное и изящное движение, с каким светские дамы не то что ходят – парят, плывут по полам, натертым воском до блеска. Нет, это было движение иного толка, скованное и даже нелепое, к тому же раздался тихий скрип ткани, какой она издает от натяжения или, не дай бог, разрываясь на кусочки. Рейчел еще не успела привыкнуть к своему наряду, который был так ей к лицу, но так сложен в обращении. Никто из присутствующих не подавал виду, чтобы не усугублять неловкость девушки, ведь ее личико и так залилось розоватым цветом.
– Доброй ночи, господин Норрейс, – добрая улыбка скрасила смущение.
– И вам, – зажмурившись, кивнул генерал. – Отдыхайте и набирайтесь сил, ведь очень скоро они понадобятся.
Джонни улыбнулся несколько шире, нежели на то рассчитывал. К счастью, это ускользнуло от сытого и довольного взора генерала Норрейса. Близнецы поднялись наверх, и ни у одного и в мыслях не было разойтись по разным спальням. Джонни проводил сестру в ее покои и не успел закрыть дверь, как тяжелый вздох сорвался с их уст практически единовременно.
– Что этому Дрейку от нас нужно? – негодовала Рейчел, подойдя к тому зеркалу, у которого накануне прихорашивалась, и принялась искать на платье брешь, не будучи уверена, есть она вообще или нет.
Джонни прислонился спиной к двери и уставился в пол.
– Я собираюсь все исправить, – признался Джонни, поглядывая исподлобья на сестру.
Рейчел сосредоточила взгляд на отражении брата, разглядывая его с большим вниманием. Строгий взгляд оценивал серьезность намерений, которые, хоть и не были высказаны вслух, но, безусловно, уже созрели шипастыми ядовитыми плодами.
– И каким же образом? – спросила Рейчел, приглаживая черные кудри.
– Даже не знаю, – усмехнулся Джонни, отстраняясь от двери и потирая подбородок указательным и большим пальцами, как бы изображая ими пистолет.
– Думаешь, этот дылда из тех, кого можно взять на слабо? – спросила Рейчел.
– Я брал на слабо даже принца, – не преминул напомнить Джонни, и лицо его засветилось от гордой радости и от воспоминаний.
Рейчел улыбнулась в ответ, подхватывая радость брата, и обернулась через плечо.
– Капитан не показался мне тщеславным человеком, – произнесла она, скрестив руки на груди. – Ты видел, как он на нас смотрел? Он считает нас скотом.
– Как будто ты никогда не видела, чтобы кто-то со скуки или спьяну дрался со скотом? – спросил Джонни.
– Но ты уже расхвастал, какой ты славный стрелок, зоркий орленок, – обеспокоенно произнесла Рейчел, склонив голову набок. – И к тому же он видел, как ты прострелил карту.
– В этот раз тоже обойдусь чем-то таким, – пообещал Джонни, помогая Рейчел снимать тяжелое платье.
Дорогая ткань незаметно вытягивала немало сил, покуда девушка носила ее.
– Не думала, что оно настолько тяжелое, – произнесла Рейчел, впервые свободно вздохнув за этот вечер.
– Таково бремя знатной дамы, – произнес Джонни, разглаживая темно-зеленый бархат.
– Ты уверен, что хочешь враждовать с капитаном? – спросила сестра, садясь на край кровати.
Она с испугом обернулась – до того непривычно мягка была перина.
– Я лишь покажу зубы, кусаться не буду, – пообещал Джонни.
– А ты уверен, что капитан будет играть честно? – спросила Рейчел.
– Я задам правила, где не получится жульничать, – обещал брат, на что девушка глубоко вздохнула и опустила голову.
Джонни видел, как эти слова расстроили сестру. Он приблизился к ней и взял за руки, поглаживая большими пальцами ее костяшки, грубые и жесткие. Это не были холеные ручки дамы, которые не держали ничего тяжелее фарфорового чайника или расписанного блюдца. Краснота на костяшках чуть стихла, но это оставались все те же грубые руки, открытые ветру и холоду. Джонни приподнял эти руки и сам подался вперед, осторожно прикоснулся губами к кисти.
– Скоро этой руки будут наперебой добиваться бароны и принцы, – тихим шепотом обещал Джонни и не позволил сестре отнять рук, некрепко сжав их.
– Ты чертов сорвиголова, я же за тебя волнуюсь, – так же тихо просила она.
– Интересно, как твой замок преобразится? – спрашивал Джонни сам себя с глубоким вздохом, пропуская слова сестры мимо ушей. – Попробую припомнить: ты говорила, что ты, замужняя дама, переступишь порог своего замка. Он еще пустой и безликий, и его высокие стены спят. Ты пробудишь их, пробудишь сад – он задышит ароматами роз, его воздух и земля увлажнятся озером с кувшинками и лебедями. Особенно хорошо будет сидеть у озера летом. Дети будут играть у него – двое или, если Бог пошлет, трое мальчишек. А самая тихая дочка будет сидеть рядом с тобой в беседке. Она будет спрашивать, когда дядя приедет вас навестить? И ты ответишь, что очень скоро, и я уже буду на полпути и успею к ужину. Это будет пир с жареной дичью, и стол будет ломиться от еды и питья. Он залит светом, и за столом поют песни и смеются от большой-большой радости. Ты будешь танцевать со своим мужем, благородным и честным человеком с добрым сердцем. Наступит поздний час, и ты, моя любимая сестренка, пойдешь к своим детям, которых уложили спать нянечки. Ты сядешь на край кровати и расскажешь им добрую сказку. Может, расскажешь о том, через что ты прошла в затхлых клоповниках и убогих приютах, прежде чем Бог свел вас с их отцом. Их глазки сомкнутся, и ты поцелуешь в лобик каждое свое чадо. Они мирно уснут, и ты, госпожа и хозяйка замка, поднимешься в покои к своему супругу. Последней твоей мыслью будет какое-то нелепое воспоминание о сегодняшних тревогах и страхах. Ты улыбнешься, оставив навсегда эту жизнь позади, и весь дом погрузится в мирный сон.
