Татьяна Апраксина - Изыде конь рыжь...
- Знаю.
- Вы понимаете, что... - попытался продолжить Нурназаров.
Подполковник Ульянов сфокусировал на нем зрение, и сыщик ощутил разницу между случайным касанием и прицельным взглядом в упор.
- Господин директор полицейского департамента...
- Он... погиб. - Слово "застрелился" проходило по разряду веревки.
- Господин директор полицейского департамента, - раскатисто выговорил князь. - Пойдите-ка вы... собирать свой департамент! Послезавтра доложите.
Отстранил без грубости, без усилия, словно табурет, и ушел по полутемному коридору.
***Поутру врачи нехотя, но без испуга согласились на перевозку пациента. Штабс-капитан Зайцев отыскал где-то грузовик с теплым салоном и прицепом для перевозки лошадей, сказал: "Вот заодно и доставите в полк ценное имущество", - выделил сопровождение. В салоне было более чем уютно, он вполне годился, чтобы возить побитых, промороженных, но вполне живых заговорщиков, не опасаясь за их участь; заговорщика, впрочем, надежно упаковали в свитер и накрыли парой пледов, не слушая жалобных стонов - мол, ему бы куда полезнее сейчас пройтись до области пешком в бодром темпе.
Выехали уже засветло. День выдался ясный, через бесцветное тонкое небо просвечивал близкий космос. Светило серебрило притихший город, серая от голода и холода физиономия которого была изгваздана пеплом, гарью, копотью, а кое-где и кровью, так что прежняя столица, гордый Санкт-Петербург, походила на драчуна, вышвырнутого вон из кабака и заснувшего тут же, в сугробе.
Штолле пристроился на откидном мягком сиденье с термосом в руках и наслаждался издевательствами над бедным беспомощным больным.
- Кто ввел вас в заблуждение, сказав, что у вас есть голова на плечах? Вы - не ученый, вы даже не студент, вы - реалист-троечник. Вы, если губернатора нашего не считать, хоть раз попали в кого надо, а не... в фигуру, чья смерть вызовет максимальные отрицательные последствия? И вообще - сколько вам лет? Тактика третьеклассника: бросить камень в окно и сбежать. Этот... комитет, конечно, производит впечатление людей более взрослых, но не вашими же заслугами.
Как только троечник порывался ответить, Штолле наливал в крышку термоса очередную порцию чая - настоящего и с душистой сладкой травой, названия которой Александр Демидович все не мог припомнить, столько ни принюхивался, - и совал Рыжему под нос. Практичность побеждала: от чая тот отказаться не мог. Предыдущая поэтическая ночь обошлась в пять килограмм живой массы, так что теперь петербургский пленник походил на оголодавшую после весеннего перелета птицу и ел и пил все, что предлагали.
- Я тут взял у жандармов почитать ваше творчество, - заметил Штолле, - поскольку, во-первых, мне некому было запретить, а во-вторых, вы, как известно из высочайших источников, являетесь фикцией и миражом, а за миражами протоколов не ведут. Там есть кое-что интересное. И, в общем, достаточно хорошо видно, чего вам не хватает. Вы, дорогой мой, - человек слабый и ленивый. В математике это замечательно - вы все время ищете легкие пути и находите их. А во всех прочих сферах - зрелище грустное, потому что без упоения в бою и не у бездны мрачной на краю жить у вас не получается. Вот каждый день жить, работать, доводить дела до конца, а не выходить из игры с треском... Я же вам еще тогда сказал: не нужно считать, что вокруг вас одни дураки. Вы даже рабочее напряжение не можете сбросить сами, без посторонней помощи.
Нахохленная птица удивилась, поперхнулась, булькнула, фыркнула, севшим голосом возрыдала:
- Я? Александр Демидович... я же пью, а вы?.. Я - лентяй? Нет, ну...
- Да, вы. Вы вульгарно, по-школярски, филоните. Отлыниваете от науки, от семьи, от жизни вообще. В общем, я решил, что я дурно выполняю свои обязанности. Я твердо намерен заняться вашим воспитанием.
И тут ему пришлось забрать крышку, чтобы чай все же не пролился.
- Вы сговорились... Это всемирный заговор какой-то. Мне заместитель мой - по другой линии, - давеча объяснял, что я людей пугаю от лени. Парфенов говорил, что я еще могу стать этим... полезным членом общества. Вы, конечно, правы. Чистой воды троечник. Хотел вытащить - и убил. Черт бы побрал всех военных с их гонором.
- Владимир Антонович, вы бы его не вытащили. Господин подполковник - не такой уж романтик, чтобы ради вашей драгоценной персоны жертвовать нужным человеком, и дело тут не в гоноре. У них с восьмого года были отношения ни к черту, еще с выяснения, кто должен мародеров расстреливать. Вы что, не заметили в своем трогательном самоотречении, что Ульянова вы не удивили? - завелся Штолле.
- Я же не знал, сколько прошло времени. А он не знал, что Парфенов собирался договариваться... Он стал бы безвреден, если бы уступил сам. Я просто очень плохо соображал тогда: я действительно боюсь темноты.
- Если бы да кабы, Владимир Антонович, во рту бы росли грибы, и продовольственной проблемы не стояло бы. Вы сделали слишком много допущений, и когда все поехало, стали совать голову под падающий шкаф. Это нелогично, неразумно и ненаучно.
- Это, Александр Демидович, я с перепугу...
- Напомните мне не пугать вас. Возвращаться не собираетесь?
- Нет, - решительно отозвались из-под одеяла. - Если я не ошибся - нет. Несломанное не чинят. Будем, как сказано, считать это административной высылкой, а Ульянова, соответственно, - администрацией. Полномочной. - С каждым словом директор все больше становился похож на себя и все меньше - на того, другого... - У военных есть свой ВЦ... а весна и следующая зима будут очень тяжелыми. Я не знаю, продержится ли лаборатория без меня, и мне не хотелось бы рисковать. До Саратова мы доедем, а там надежно. Кстати. Я же вам свежий стишок не показывал. Вчерашний.
Время бронзы и сланца, рыжей слоистой глины,
Время делить себя и хоронить частями.
Паника по всей акватории торгует адреналином.
Свежим адреналином и новостями.
Ход ладони по глине груб, неумел, небрежен -
Ради чего стараться, учиться, растить уменье?
Города и поселки отступают от побережий
По всей ойкумене.
Боги ищут укрытий потише, позаповедней,
Люди пишут стихи о чужой родне и знакомых.
Как возвращались домой, с войны, ставшей последней.
Как просыпались дома.
От бронзы - одни крошки, век хрустнул и весь вышел,
Кривые горшки, плошки, неуклюжие птицы,
Горные деревушки, плоские крыши,
Плач о пропавшем муже, о схлопнувшейся границе.
Ставь слова на слова и стены на стены,
Вращай шапито небес, раскрашивай по сезону,
Держи над водой и сушей, над сизой морской пеной
Время огня, стали и железобетона.
Штолле удивился - услышанному и самому себе, потому что стихи были хороши, осмысленны и связны, в отличие от обычного пустопорожнего бреда, и потому что они, едва отзвенев, сразу принялись стучать и перекатываться на языке, как вкусная фраза, как звучное имя.
- Я же говорил - лентяй. Можете ведь, когда хотите.
- Ну, Александр Демидович, если уж вам понравилось, то конец света... - протянул Рыжий, - отменяется!
Грузовик остановился - и на мгновение стало странно тихо, а потом машина с ревом нырнула в раззявленные ворота военной базы.
