Владимир Коваленко - Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки
Пока Алексеев жмет руку «толковому офицеру», моряк вытащил из черного зева приспособление: на конце шомпола оказался курвиметр. Снял показания – и лишь тут заметил начальство. Вытянулся, вскинул руку к кепи:
– Сэр!
– Продолжайте, лейтенант. Кстати, вы знакомы с нашим союзником?
– Виделись у Уэрта… Коммандер, – энсином или мичманом Алексеева практически не называли, – вы ведь артиллерист? И при прорыве блокады командовали батареей?
– Да.
– Тогда вот вам загадка: что будет, когда наши сухопутные коллеги забьют порохом вторую камору?
– Вторую камору? – Алексеев удивился. – Не припомню таких орудий. У русских пушек такого не бывает. Позволите посмотреть?
Решительно лезет в наброски, которым еще предстоит стать чертежами. Вполуха слушает речения лейтенанта:
– Английские картузы во вторую не лезут, как банником ни уминай. Я решил, что, раз так, туда не следует закладывать ничего. Пока меня слушают, но командир батареи ждет чертежа. Говорит: измеришь вторую камору, нам нашьют мешочков под картузы – и попробуем англичаночку по-настоящему. Считает, что малые картузы были, но их, как и бумаги, просто не смогли вывезти. Что думаете, коммандер?
А что думать? У орудия на схеме тонкие стенки. Очень тонкие! И как не разрывает… А эти хотят подложить туда пороха. А то и гремучего хлопка.
Рука сама сгребает наброски:
– Лейтенант, следуйте за мной.
Решительный шаг, загадочная полуулыбка.
– Куда, сэр? И отдайте бумаги… я вам не подчинен! Вы даже не офицер Конфедерации!
– Угу. Зато я знаю, кто может разобраться, зачем в пушке вторая камора. В пяти милях от вас находится гений артиллерии! Почему вы не обратились прямо к нему?
Лейтенант мнется. Подстегнуть:
– Ну!
– Видите ли, капитан Уэрта-старший – мой непосредственный начальник. Он ведь не просто промышленник. Он еще и начальник Морского артиллерийского бюро. И я хотел представить ему чистовые чертежи…
– …разорванной пушки?
Спустя час они стояли в кабинете директора артиллерийского завода и заодно начальника Морского артиллерийского бюро Конфедерации капитана Горацио ла Уэрты. На стол легли бумаги – и над заводом разорвался заряд истинной испанской ярости. Да, по сравнению с la furia roja и динамит слабоват…
– Варвары! Убийцы! Джеймс, тащи парадный мундир! И шпагу…
Картина – хрестоматийная. Благородный дон в гневе. Величественный человек – рост Дон Кихота, осанка Сида, серебро седины, золото мундирного шитья – собирается предавать свинцу и мечу оскорбителей чести. Прекрасная черноволосая дева висит на правой руке, что не мешает капитану шарить в ящике стола:
– Где мой «кольт»? А, вот. Отлично!
– Я все зарядила. Но пап, ты ведь пошлешь формальный вызов? Полагаю, Юджин согласится стать секундантом…
Горацио ла Уэрта успокоился. Погладил дочь по голове. Из-под густых ресниц сверкнул сердитый взгляд. Но разнос, если и будет, так не при чужих!
– Родная моя, ты о чем? Я всего лишь желаю навестить командующего и поговорить с ним об уровне подготовки гарнизонных артиллеристов. Если явлюсь в парадной форме и при оружии, это сразу настроит его на серьезный лад. Вы что, подумали, что я буду убивать щенка, который чуть не загубил полсотни душ расчета? Так этот еще из лучших… Но, джентльмены, вы были совершенно правы, когда оторвали меня от дел. Если забить заряд в то, что вы называете второй, или малой, каморой, орудие наверняка разорвет. Подозреваю, что его разорвет и в том случае, если эту емкость просто запаять.
– Почему?
– Вспоминайте физику, молодые люди. Как относится давление газа к занимаемому им объему?
Алексеев хлопнул себя по лбу. Уэрта-старший, как всегда, прав. Если вторая камора остается пустой, то самое страшное и опасное давление, возникающее в первое мгновение взрыва, упадет практически вдвое. И не нужны многотонные стяжки! Но…
– А скорость снаряда не упадет?
– Упадет, а вместе с ней и способность пробивать броню, – кивнул Уэрта, засовывая руки в рукава поданного личным слугой мундира, – но чем длинней ствол, тем меньше. То есть делать таким образом мортиру – глупо, гаубицу или колумбиаду – допустимо, а пушку – можно, если она не крепостная. Или если у тебя не хватает металла – вот как у нас…
Вот так, мягко, и нужно было говорить перед строем батальонов тяжелой артиллерии. Но Алексеева – понесло.
Сначала была просьба генерала Борегара.
– Вас, русских, любят. А наших моряков не послушают. Потому я прошу от вас услуги…
Потом – долгая беседа с Горацио ла Уэртой о том, что именно нужно сказать. И черные глаза, отчего-то не дающие отступить.
– Да. Я это вобью в их головы. Если для этого нужен бешеный русский – что ж, считайте, такой у вас есть.
Эффект можно было описать мягче – и не в присутствии целого батальона тяжелой артиллерии. Лицо генерала Талиаферро попеременно принимает все оттенки знамени Юга – краснеет, белеет, темнеет до синевы. Солдаты – не лучше.
Гарнизон фортов Вагнер и Грегг застыл в жестком строю. Перед ними – руки сомкнуты за спиной в замок, ноги шире плеч, взгляд выше голов строя – русский коммандер. Моряк и иностранец. Царский ублюдок – по слухам. Сорвиголова, родившийся слишком поздно: ему бы во времена великих флибустьеров… Ветеран, которому нет двадцати, мичман, занимающий ранговую должность.
Какую точно – не скажешь. Но корабль у него больше и грозней знаменитой «Виргинии», первым же броненосцем Юга командовал целый коммодор – за неимением адмирала.
Ветер треплет плюмаж парадной шляпы, задувает в ворот сюртука. Шинель он сбросил на руки вестовому. Вид несколько опереточный… но для Америки самое то. Пусть видят перед собой офицера европейского флота. Флота с традицией. Командира корабля…
– Джентльмены, генерал Борегар попросил меня прочитать вам нечто вроде лекции по баллистике. Не уверен, что мои слова пойдут впрок. Судя по тому, что я успел услышать, солдаты и офицеры полков конфедеративной тяжелой артиллерии в обращении с нарезными орудиями демонстрируют свойства опоссума с гранатой: они куда опасней для себя самих, чем для врага…
Слова падают злые, искренние. Тяжелые артиллеристы стоят, гоняют по лицам желваки, но ответить – даже если бы было разрешено отвечать – им нечего. Русский бьет по живому, бьет безжалостно. Это даже не плеть надсмотрщика на плантации – это британская морская девятихвостка с кусочками свинца в плетях. Каждое слово оставляет в душе кровавый шрам… но заставляет запомнить наставление. Намертво.
Как следует обращаться со сложной техникой. Как следует подходить к переданным моряками наставлениям по стрельбе. Что такое вообще огонь навесом и отчего правильнее увеличивать дальность огня увеличением возвышения ствола, чем увеличением заряда.
Они стоят, слушают. Им проще – им вся эта наука действительно пригодится, быть может, через считаные часы. А еще они знают, что другим частям тяжелой артиллерии торжественная порка еще предстоит.
Их командир слушает не пушечную мудрость. И зол, скорей, на Борегара, отдавшего воинов Юга на расправу чужаку. Впрочем, если у того, и верно, был выбор между своими флотскими и русским… Густав-Тутан намекнул – раз дело дошло до Уэрты, скоро обо всем узнает морской секретарь Мэллори и не преминет на ближайшем совещании у президента макнуть армию поглубже. Долг платежом красен: уж больно часто сухопутные вояки язвили по поводу неудач флота. И если бы только вояки! Джосайя Горгас, создатель военной промышленности Юга, охотно готов выдернуть из-под флота заводик-другой. И если морские заводы выполняют заказы армии во вторую очередь, то армейские на нужды флота не работают вообще. Но уж если Мэллори наносит контрудар… В прошлом году он отбил Сельму. Что ему понадобится в этом? Огаста?
Потому лучше подать пример офицерам и терпеливо слушать русского. Каждая колкость – насквозь! Шею бы свернуть молокососу! Но… ни одной лишней. Каждая – к месту. Каждая – не гвоздем, заклепкой на оба уха – вбивает в мозг пушкарские истины. «Из нарезного орудия нельзя стрелять абы чем: засорятся нарезы, и его разорвет». «Из нарезного орудия можно стрелять двойным зарядом и тяжелой болванкой. По вражескому броненосцу, если иначе не пробить брони. А если садить на разрыв десятки раз куда-то вдаль – не следует удивляться». И постоянным рефреном: «Лучшие пушки мира заслуживают и лучших артиллеристов!»
И если у русских такие мичманы… Какие у них тогда адмиралы? И не является ли американская междоусобица для этих людей в лучшем случае схваткой двух хунт за какой-нибудь Гондурас? Если не войной зулусов с готтентотами. Несмотря на все пушки Уэрты. Потому что пушки – это пушки. Но любое оружие – ничто без людей, которым этим оружием сражаться.
Возможно, генералу стало б чуть легче, если бы он знал, что русский каждым словом бьет – в себя. То, что вся Конфедерация называла победой во второй битве за форт Вагнер, для Евгения Алексеева стало чудовищным поражением. Бой, в котором он впервые командовал кораблем… и чуть-чуть его не потерял. «Александра Невского» от верного потопления спасла конфедеративная мина. Ну и как после этого было отказывать тому же Борегару в сущей мелочи – принять на свою голову раздражение тех, кто виноват ровно в том же, что и он сам?
