Вениамин Гиршгорн - БЕСЦЕРЕМОННЫЙ РОМАН
– Все прямо и прямо. Потом по лестнице вниз… через сад, увидишь дверь.
– Понял… Офелия, о нимфа! Помяни меня в своих святых молитвах.
– Моисей, итак – половина!
– Ты надоела со своей половиной! Мое слово – камень. Прощай…
И Люби решительно двинулся вперед.
От мамаши Диверно к мадам де Верно.
* * *
«Красная трибуна» – орган ЦК фабзавкомов. Номер от 20 августа 1823 года. На первой полосе жирным шрифтом напечатано:
«МАМАША ДИВЕРНО И ГОСПОДИН СЕН-СИМОН
Вчера состоялся очередной вечер в салоне мадам де Верно или, отдав должное дворянскому происхождению, просто у мамаши Диверно.
На лестное приглашение почтенной дамы поспешил весь цвет Парижа. Нашему сотруднику из общего блеска удалось все-таки выделить несколько звезд первой величины: маршал Ней, министр полиции граф Сен-Симон, вице-президент Академии граф Вольта, артист Тальма, заведующий имперской рекламой Фу-ранже и, наконец, современный «Максимилиан», красноречивый адвокат, владелец огромных виноградников, но «убежденный» революционер и враг «существующего» строя Александр Керено, хорошо известный нашим читателям по своим выступлениям.
Как видите – теплая компания. Удивляло отсутствие князя Ватерлооского. Неужели же мамаша Диверно забыла послать пригласительный билет своему главному благодетелю?
Наш сотрудник задал вопрос министру полиции, господину Сен-Симону, – известно ли ему, что дом выходит на другую улицу и там помещается гнусный притон, в котором мадам де Верно эксплуатирует несчастных девушек?
На что господин Сен-Симон ответил, что это ему неизвестно и он считает низостью клеветать на всеми уважаемую мадам де Верно, которая состоит учредительницей трех благотворительных обществ и заведующей «Воспитательного дома для падших созданий».
Отсюда следует одно: хорошо спелись хозяйка правительственного публичного дома и министр полиции граф Сен-Симон!
М. Л.»
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
«Детально обсудив вопрос, мы предлагаем Вашему Императорскому Величеству экономические интересы наши воссоединить, усматривая в этом торжество мирового прогресса».
Роман читает, Наполеон нюхает табак:
– Что скажете, дорогой князь?
– Трудно охватить открывающийся горизонт новых возможностей, но одно ясно – трезвая экономическая политика перебросилась через океан, и янки довольно прозорливы, предлагая нам экономическую федерацию.
– Я думаю, проект договора вы, князь, возьмете на себя?
– Даже больше, я сам поеду диктовать конгрессу волю моего императора.
– Как, вы опять хотите уехать?!.
– Дело столь серьезно, что трудно кому-нибудь доверить щекотливую роль нового Колумба.
* * *
Три дня тянулась веселая попойка.
Три дня щедро угощал гостей расходившийся шторм, до отвала напоил соленой пеной.
Пароход – опытный пьяница, много гулял по разным портам, а тут не выдержал, нализался. Юнгой, отведавшим впервые джин, качался, спотыкаясь о кувыркающиеся волны, и орал медной глоткой похабные песни…
Роман с трудом вскарабкался по отвесной лестничке на капитанский мостик; ветер упирался влажными ладонями в грудь, норовя опрокинуть назад.
– Это вы, князь! Чертовская погода! Но теперь опасность позади. Я, признаться, думал, что не довезу вас до Нью-Йорка. Но «Франция» выдержала.
Капитан Мирондель произнес название своего судна так же нежно, как другие – имя любимой.
– Не из первой переделки вывозит. Знаете, князь, однажды около Испании, когда мы охотились за проклятым англичанином…
Капитан увлекся; подкрепляя рассказ крепкими ругательствами, он горячо расхваливал выносливость приятеля, но Роман слушал другой голос, голос памяти.
…Балтимора… Университет. Первые опыты и приступы юношеского отчаяния над неудачными чертежами. Нью-Йорк! Небоскребы. Надоедливые рекламы Бродвея, грохот «надземки» и где-то наверху, между громадами стен, кусочек звездного неба.
* * *
Наконец там, где море загибается вверх, возник едва заметный дымок; он казался тучкой, равнодушно шляющейся по горизонту. Но дымок рос, становился плотнее и тянул за собой послушный пароход.
Пароход приближается; на берегу, на высокой платформе, истерично заволновался оркестр, а толпа, заполнившая все проходы и закоулки тесной пристани, загудела, заглушая музыку.
– …И мы бесконечно рады, что император Наполеон для переговоров с американским правительством уполномочил человека, именем которого гордится не только вся французская нация, но и все культур…
Ура-а-а!!! Тра-та-та! Бум! Бум!
– …Просим вас, ваша светлость, принять скромное звание почетного председателя амери…
Ура-а-а-а!!! Тра-та-та!!! Бум! Бум! Тра-та-та! Бум! Бум!
Роман, не забывая любезным поклоном вознаграждать старающихся, потных от чрезмерного умиления ораторов, тоскливо следил с трибуны маленькие домики и кривые улицы Нью-Йорка.
2
Господин Радон едал дела вновь назначенному начальнику Особого отдела барону Ванори; вернее, только одно дело, печально вздохнув, любезно вынув из крокодилового портфеля, передал в требовательную руку барона «Дело ЦК фабзавкомов».
Теперь в кабинете, обитом пушистыми коврами, за письменным столом сидит барон Ванори.
Но Птифуар отдает почтительный поклон не новому начальнику, а письменному столу, ибо отлично знает – начальники меняются, вместе с ними меняются запахи в кабинете, а стол стоит все тот же, широкий, тяжелый и важный.
Барон Ванори пожелал детально ознакомиться с ходом работы агента № 3603. Барон Ванори стойко просмотрел все содержимое секретной папки.
– Птифуар… У меня свои методы… Я все просмотрел… Господин Радон, не имея собственного метода, сделал непростительную ошибку, не арестовав после неудачной облавы этого агента… Он ведет себя крайне подозрительно!.. Теперь нужно весьма осторожно относиться к доставляемым сведениям… Тщательная проверка! Мой метод крайне нов. Я считаю, что теория Фуше устарела… Пока, конечно, работу продолжать по-старому, но постепенно перейдем к моему методу… Итак, Птифуар, взять под особое наблюдение № 3603.
* * *
№ 3603 – занят семейными делами.
Сейчас он не поставщик чрезвычайно важных, дорого оплачиваемых улик, нет, сейчас он нежный любовник, сейчас он занят вещами, отнюдь не входящими в прямые обязанности тайного агента Особого отдела, ибо № 3603 пользуется правом в этот недолгий приятный промежуток выпадать из надоевшей нумерации.
Двое на зыбкой скрипучей кровати – любят.
Отдыхая, лениво перебрасываются словами.
– Теперь приходится начинать сначала… Старый дурак Ванори еще хуже Радона!.. Поцелуй меня, Жю-ли… крепче!., еще… Методы! Методы! Самое лучшее – взять и арестовать! Боятся рабочих… Эх, будь покойник Фуше тут!.. Ты понимаешь? Иметь солдат и бояться рабочих!.. Идиоты!.. Поцелуй меня… Когда их засадят в тюрьму, мы уедем из Парижа. У нас достаточно денег. Не правда ли? Я хорошо заработал. Около Руана кусок земли… Отличной жирной земли!.. Жюли, поцелуй меня… еще! еще… Ведь ты подумай…
№ 3603 – забыл главный совет покойного Фуше.
№ 3603 – доверил тайну женщине.
И это было началом конца.
3
Американский конгресс и Географическая Ассоциация, высоко ценя заслуги в деле процветания мирового прогресса ученых, трагически погибших на достославном острове Пика-тау во время землетрясения в 1814 году, приглашает всех граждан
16 мая 1824 года
прибыть к зданию Конгресса для присутствия на открытии монумента.
Комиссия по устройству торжеств.
* * *
Председатель Географического общества отдал последние распоряжения и махнул национальным флажком. И несколько пушечных залпов начали долгий церемониал торжества.
Притихшая толпа внимательно слушала быстро сменяющихся ораторов, а когда председатель прокричал: «Князь Ватерлоо!» – восторженным ревом взорвалась Площадь.
– Дорогие граждане! Волнение, понятное каждому, мешает мне сосредоточиться. Но я знаю – в этот день нужно рассказать о тех, чью память вы собрались почтить. С детства их труды заставляли сладко бриться мое сердце и фантазировать над раскрытыми страницами. Многие люди называли их шарлатанами, но я не боялся не только любить этих мечтателей, но и сделаться усердным учеником их. Много, много трудов стоило собрать в строгом порядке все откровения этих завоевателей времени, но работа была сделана, доведена до конца. Машина времени построена, она работает, перегоняя движение столетий. Так пусть этими именами, доселе неизвестными, гордится человечество!
И упавший футляр обнажил огромный мраморный монумент и бронзовую доску с короткой надписью: