Дмитрий Шидловский - Пророк
— Вы забываете об экономических причинах, — заметил я.
— Экономика — всегда следствие, а не причина, — отмахнулся Гоюн. — Вначале события рождаются в сознании народа. Выиграв идеологическую войну, вы стали обречены на победу в войне экономической. Да и армия бы ваша без труда разгромила янки, если бы начался вооруженный конфликт. Это понимают многие, но никто еще не объяснил, почему вы, русские, победили.
— И почему же мы победили, позвольте полюбопытствовать?
— Ваши лидеры сами верили в то, что пропагандировали, — улыбнулся Гоюн. — Они сами жили по тем законам, которые давали народу. В Америке же политики и олигархи выдумали для себя совершенно особые правила. Великий российский князь, превысивший скорость, подвергается штрафу, как простой гражданин, а в США сын крупного чиновника, нарушивший правила дорожного движения и насмерть сбивший женщину, был немедленно оправдан. У вас возможность получить высшее образование в престижном университете зависит только от способностей абитуриента, а в Америке все упирается в сумму на банковском счете его родителей. Да что я вам рассказываю? Вы же сами все прекрасно знаете. Можно долго обманывать одного человека. Можно некоторое время обманывать целый народ. До бесконечности обманывать народ не получалось еще ни у кого. Вашей элите хватило ума не врать своему народу. Вернее, скажем так, самой играть по придуманным ею правилам. Только и всего.
— И вы сделали из этого выводы?
— О да. Я всего лишь не вру ученикам, — Гоюн засмеялся мелким смешком. — Это самая верная стратегия успеха.
— Несомненно, — кивнул я, — если при этом, конечно, не говорить всю правду.
— Услышать правду готовы не все, и многие об этом знают, — развел руками Гоюн. — Но мало кто хочет понять, что надо самому верить в свое учение.
— Это касается тех, кто превратил учение в бизнес, — добавил я.
— Те, кто чурается бизнеса и политики, никогда не обретут материального благополучия и влияния.
— Возможно. Но каждый сам выбирает свой путь.
— Бывает и так. Но иногда путь выбирает нас. Вот, например, вы. Ведь ваше влияние и капитал достались вам по наследству.
— Выбор есть всегда, почтенный Гоюн, — ответил я. — Никто не запрещал мне отказаться от наследства или хотя бы от поста главы корпорации. Тот путь, которым я иду, я избрал осознанно.
— Тем лучше для вас, — Гоюн снова улыбнулся.
Мы подошли к огромному пруду с живописными берегами, посредине которого на небольшом островке располагался павильон, к которому вели перекинутые с берега мостки. Перегнувшись через них, когда мы проходили к павильону, я увидел множество разноцветных, больших и маленьких рыб.
— Ваше поместье очень напоминает мне поместье нашего учителя, — заметил я.
— Я многому от него научился, — ответил Гоюн.
— Но, по крайней мере, в размерах поместья превзошли.
— Если бы достопочтенный Ма Ханьцин пожелал, он бы имел значительно большую усадьбу в любой точке мира. Но, как вы справедливо заметили, каждый выбирает свой путь самостоятельно.
Мы вошли в павильон. Задняя стена отсутствовала, и перед нами открывался великолепный вид на парк и пруд. Посредине помещения стоял богато накрытый стол. Четыре миловидные служанки в китайских платьях встретили нас поклоном, подвели к висевшим на одной из стен бронзовым умывальникам, потом подали нам полотенца и отошли в сторону.
— У вас вышколенная прислуга, — заметил я. — И весьма симпатичная. Вы, похоже, набираете себе в служанки самых красивых девушек Калифорнии.
— Они мои ученицы, — сдержанно улыбнулся Гоюн. — И приехали они сюда со всего мира. Цуй из Пекина, Ни из Сайгона, Кристина из Нью-Йорка, Елена из Праги.
Девушки при упоминании их имен улыбались и кланялись мне.
— Я вижу, ваша школа подобна школе достопочтенного Ма Ханьцина не только обустройством, но и порядками?
— Да, младшие ученики прислуживают учителю, — с многозначительной улыбкой ответил Гоюн. — Мастер должен перенимать все лучшее и соединять в одном.
Я бегло посмотрел на девушек и невольно подумал, что их услуги учителю могут быть несколько более разнообразны, чем те, которые мы оказывали старому Ма. Впрочем, и я бы вряд ли удержался от того, чтобы затащить в постель блондиночку Кристину.
Гоюн повелительно махнул рукой, и девушки, поклонившись, покинули павильон.
— Я полагаю, вы уже в достаточной мере ознакомились с моей деятельностью за последние годы, — проговорил Гоюн после непродолжительной паузы.
— Сложно судить о ней в полной мере по рассказам Андрея и материалам в открытой печати, — заметил я.
— По рассказам Андрея вообще ни о чем судить нельзя, — усмехнулся Гоюн. — Ученик моего ученика не мой ученик, а между мной и Андреем пять или шесть уровней адептов учения «Небесного предела». И вы совершенно зря решили с его помощью «проверить меня на вшивость» — кажется так вы, русские, это называете? Я не упиваюсь ни иерархией, ни властью. Для меня существуют только понимающие и непонимающие.
— А как насчет девяти уровней постижения? Разве у вас нет строгой иерархии?
Гоюн брезгливо отмахнулся и насмешливо посмотрел на меня.
— В вопросах понимания существует только «да» и «нет». Для того, кто достиг понимания, все уровни, которые предшествуют пониманию, ничтожны.
— Исчерпывающий ответ, — кивнул я. — Я хочу заметить, что вы очень откровенны в беседе со мной.
— Я ведь пригласил в свой дом мастера. Зачем же время попусту терять?
— Логично, — согласился я.
— Учитель всегда поступал так же в отношении своих учеников.
— Это правда. Кстати, об учениках. Я слышал, что новый премьер-министр Поднебесной И Чан — ваш ученик.
— Это громко сказано. Впрочем, он учился у меня.
— Многому, я полагаю.
— Он постигал учение «Небесного предела».
— Похоже, сейчас он воплощает его в жизнь.
— Учение «Небесного предела» не является политической доктриной. Оно не содержит ни конкретных рекомендаций по международной политике, ни экономических программ.
— Но философское учение, которое нельзя применить в жизни, является пустым умствованием. Философия диктует основные жизненные принципы, и если судить по действиям нового правительства Поднебесной...
— Вы серьезно считаете, что в злодеяниях немецких фашистов виноват Ницше, а в кровавой бойне, которую устроили в России большевики, — Карл Маркс?
— Я никогда не считал нацистов учениками Ницше. Что же касается Маркса, то я полагаю, он несет свою долю ответственности за действия своих адептов. Каждое слово имеет свой вес и находит свой отзвук, и они тем более весомы и звучны, чем глубже видит тот, кто их произнес. Человек, который берется за создание собственного философского учения, не может не нести ответственности за то, что сделало его имя.
— Не ожидал, что вы такой моралист, — усмехнулся Гоюн. — Мне всегда казалось, что вы человек очень практичный и по-европейски рациональный.
— Если вдуматься, то мораль практична и рациональна. Так что, полагаю, ваше представление обо мне не столь уж неверно.
— Возможно. Но все же у И Чана свой путь. Он многому научился у меня. Но его поступки продиктованы не моим учением и даже не его собственными воззрениями. Он видный чиновник в великой империи. Государственные деятели и крупные предприниматели не властны над собой. Они оседлали слишком мощные силы, чтобы быть абсолютно свободными в своих действиях. Их ведет мировая политика, их лепит международный бизнес, а не наоборот. Я думаю, вам это известно не хуже меня.
— Возможно. Но все же, насколько я понимаю, вы тоже не ведете жизнь отшельника. Ваши финансовые интересы простираются далеко за пределы Калифорнии и совсем не ограничиваются Поднебесной. Странно было бы, если бы вы при этом не воспользовались знакомством с таким влиятельным человеком, как И Чан.
— Разумеется. Каждый, кто встал на путь познания, делает выбор: стать отшельником и посвятить себя миру духовному либо оставаться в миру земном. Первый путь быстрее, второй... — Гоюн обвел рукой открывавшийся перед нами пейзаж. — Второй позволяет наслаждаться многими радостями жизни. И вы, и я выбрали путь наслаждения, а это само по себе предполагает стремление к власти и приумножение капиталов. Так что, видите ли, я не мог не играть по правилам, которые существуют в нашем мире.
— Конечно, — я неспешно ковырял палочками в поставленном передо мной блюде. — Правда, наслаждаясь миром, я получаю опыт, которого никогда не смог бы обрести, став отшельником. А за все удовольствия, которые получаю посредством своих капиталов и данной мне власти, я плачу тяжелой и нервной работой. Так что путь мирянина не легче и не приятнее. Он, возможно, всего лишь основательнее.
— Согласен с вами, — улыбнулся Гоюн. — Жизнь в миру непроста, а забравшийся на самый верх и вовсе обрекает себя на одиночество. Но разве это мешает наслаждаться? И не наслаждение ли, находясь на вершине, встретить понимающего человека?
