Вадим Шарапов - Командир Особого взвода
– Сказать что-то хотел? – Нефедов закончил вырезать два плоских острых колышка и теперь кончиком лезвия царапал на них какие-то значки. Чугай промолчал. Степан наконец поглядел на него усмешливо, покатал в зубах мокрый мундштук окурка, выплюнул под сапоги.
– Я говорю – сказать чего хотел, или так, на тучки небесные полюбоваться пришел?
– Ну… – начал тот неохотно. Потрещал костяшками пальцев, потом протянул дальше:
– В общем, ребята прислали. Спрашивают, что такое намечается. Вы же у начальства были, товарищ старшина?
– Вань, а Вань? Ты с каких пор меня на «Вы» стал величать? – Степан дунул на колышки, спрятал их за голенище, а финку сунул в брезентовые ножны. – Начальства рядом вроде нету.
– Степан Матвеич, – Чугай повернулся на бок, оперся на локоть, – не темни. Ясно же, что ты собрался куда-то. Почему один? А мы?
– А вы остаетесь. Потому что это приказ. И куда и зачем я иду – знать не нужно, даже вам.
– Зря ты так, Степан Матвеич…
– Мне виднее. Ты лучше вот что сделай. Ботинки мои старые найди. Я их вчера сдуру выбросить решил, выставил из землянки в кучу валежника. В сапогах не пойду, обносить не успел; а ботинки, хоть и латаные, зато по ноге растоптаны.
– Нашел башмачника… – пробормотал Чугай, но тут же подскочил, ухнул, стряхнул с маскхалата щепки и травинки. – Все остальное готово, или еще чего нужно?
– Нужно. Еще нужен гвоздь кованый, его у Саньки Конюхова возьми. Остальное готово. За старшего останется опять же Конюхов. Ухожу в ночь.
– Понятное дело…
Чугай ушел, а Степан сгорбился на чурбачке, закурил новую папиросу и долго, невидящим взглядом следил как дождевые капли кропят блестящие голенища новых сапог.
* * *
– Он справится? – требовательно спросил человек в шинели внакидку, стоя спиной к чуть слышно потрескивающей керосинке.
– Только он и справится, – ответил полковник Иванцов. Лицо его было серым от недосыпа, покрасневшие глаза, которые полковник непрерывно тер широкой костистой ладонью, чтоб разогнать усталость, глубоко запали в глазницах.
– Почему вы так считаете? – человек в шинели стоял, укрытый тенью, и Иванцов не видел его лица, только силуэт в ореоле света.
– Почему так считаете? – повторил человек. – Есть же спецчасти, диверсанты, разведгруппы в конце-концов… А вы настаиваете на посылке одного человека, да еще из Охотников. Это, конечно, профессионалы, но они чистильщики, у них совершенно другая обязанность.
– Я знаю, – перебил полковник, – но все-таки продолжаю считать, что лучше Нефедова никого нет. Во-первых, он знает эти места не по топокартам, у него отсюда родом дед. Во-вторых, он… скажем так… воспитан не только людьми.
– Альвы? – быстро переспросил собеседник. – Интересно…
– Да, альвы. Он прошел такую жестокую школу, которую нам с вами и представить-то трудно. Раз пообещав, он не остановится. Во-вторых, он практически невосприимчив, иммунен к действию Боевых Слов. И наконец, – Иванцов прищурился и все-таки сумел разглядеть лицо в сгустке теней, ответить на пристальный взгляд своим, не отводя глаз, – наконец, он проверен со всех сторон, и прошлые грехи, за которые он ответил, приказано считать забытыми. Или у вас есть сомнения?
Тишину нарушил голос человека в шинели.
– Нет. Сомнений у меня нет.
– Тогда ставьте задачу.
– Хорошо, – немного помедлив, согласился человек, – задача такая. По нашим сведениям, в этом районе, где немцы развернули мощную оборонительную сеть, их поддерживают не только собственные боевые маги, хотя и без них никак – но и местный, очень сильный колдун.
– Один колдун? – хмыкнул Иванцов.
– Один, – кивнул головой собеседник, – но не из последних. Достаточно сказать, что в наведенную им сеть угодили две группы, заброшенные с воздуха. Естественно, с целью ликвидации. Пойми, Иванцов, – человек оперся на стол, шинель соскользнула у него с плеч и упала на пол, но он даже не заметил, – он нам как кость в горле, этот чертов колдун! Времени нет, мы не можем задействовать еще одну группу. А твой Нефедов, буду говорить честно, приходится ему дальним родственником по матери.
– Это что же… Значит, вы с самого начала знали, что пойдет Нефедов? – глухо спросил полковник.
– Знал, не знал… – собеседник Иванцова махнул рукой. – Не в этом дело. А дело в том, что Степан может на него как-то повлиять. Поговорить или еще что… В общем, сделать так, чтоб колдун работал на нас. Если это не получится – тогда уничтожить. Ликвидировать.
– Предлагаете Нефедову лично убить своего родственника?
– Я не предлагаю, – человек поднял шинель, продел руки в рукава и внимательно посмотрел на Иванцова.
– Я не предлагаю. Я – приказываю.
* * *
Безлунная ночь сменилась блеклым рассветным утром, когда он наконец-то вышел к деревне. Позади остались километры, которые пришлось проползти через бесконечные витки колючей проволоки, огибая ямы с кольями и превозмогая ломящую боль в висках, разливающуюся холодом от стиснутых в зубах оберегов. От них остро и мучительно ныли зубы, и кровь текла из носа почти не переставая, но выплюнуть ледяные пластинки было нельзя, потому что где-то в воздухе, почти задевая мокрые от пота лопатки, шевелилась невидимая сеть. Она раскинула щупальца повсюду, и только обереги мешали тому, кто эту сеть расставил, учуять Степана и насмерть пригвоздить к болотному мху. Если бы на его месте был кто-то другой, не такой чуткий, воспитанный людьми, он бы попался и висел бы уже, как выжатая досуха муха в паутине. Иванцов не ошибался.
Колоть спину и затылок перестало только перед самой деревней, у проселочной дороги. Нефедов поднялся в придорожных кустах на колени, облегченно вздохнул и тут же досадливо сплюнул, тихо выматерившись. Было утро, но в деревне тут и там горели огни и слышались голоса. Где-то играли на гармошке.
«Свадьба, – огорченно подумал старшина, – вот мать их за ногу! Не вовремя… Гулеванить-то здесь горазды, суток на трое затянут. А я, похоже, в самый разгар попал».
Он завертелся на мокрой траве, сдирая с себя маскхалат – добротный, непромокаемый. Под ним Степан был одет в сорочку, обтрепанный, но чистый пиджачок. Брюки он выпустил поверх латаных высоких ботинок, которые в глаза не бросались. Встал, прошелся, подвигал плечами, сунул перемазанную кровью тряпицу в карман, вытащил оттуда кепку. Сойдет.
«Так. Теперь – тихонько, тихонько, краешком леса. Главное – выйти к домам, а там изобразим…»
Он уже миновал крайние избы и осторожно пробирался глухим переулком, избегая совсем светлых мест и уверенно восстанавливая в памяти знакомый маршрут, но тут его окликнули.
– Э-э… Ты кто? Чего прячешься?
Степан застыл на месте, скрипя зубами и ругая себя на все лады. В следующий миг он «изобразил», превратился в пьяницу – ссутулился, покосился на бок, громко икнул.
– А? Че…во? Што гов-воришь? Ково там, прячусь. Н-не прячусь я…
– Хех, ишь нахлестался, – успокоенно помягчел голос, – ты погоди, свадьба-то ить началась только! Еще два дня гулять будем, а ты уже хорош. Поди, на танцы собрался?
Степан помотал головой, забурчал невнятно. Но тут мужик, оказавшийся моложавым и черноусым, подошел совсем близко и глянул Нефедову в лицо, как тот ни старался прятаться, надвигая кепку на глаза.
– Ты чей? – черноусый нахмурился. Глаза его медленно расширились. – Погоди, погоди… Ну-ка… Степан? Нефедов? Ты ж у красных? Ах ты…
Он сунул пальцы в рот, чтоб свистнуть, и тогда старшина ударил – мгновенно и точно, выхватив финку из рукава. Стальное лезвие звякнуло об зубы, проткнув подбородок снизу, свист заглох, не родившись. Вторым ударом Нефедов по рукоять вогнал финку под мышку, распоров сердце. Поглядел убитому в выпученные глаза и вспомнил.
«Митька-Хлюст, сынок Антипа Змеева, на краю этой деревни у них богатый дом был. Мы как-то с дедом сюда заходили, здесь у деда дружок жил… Самого-то Антипа забрали за убийство еще до войны. А этот, значит, вырос, вылитый папаша лицом… Понятно».
Труп он свалил в канаву, забросал травой. Некогда было делать что-то еще. Уже не скрываясь, хрипло напевая бессмысленную песню, Степан проволокся по улице, хватаясь за тын и краем глаза замечая, как на одном из дворов, за высоким забором, кипит веселье. Похоже, это был дом жениха.
Деревню он прошел быстро, хоть пару раз и падал нарочно, пачкаясь в пыли и долго, с пьяными стонами, поднимаясь.
Где искать колдуна – теперь не было никаких сомнений. Горький вкус оберегов, которые он снова держал в зубах, вел его надежней любого компаса, не давая отклоняться от направления. Под ногами петляла узкая тропа, которая упрямо бежала вдоль берега реки. И чем дальше, тем отчетливее он понимал, где она закончится. Горло резало ядовитым, привкус металла стоял во рту.
