Вадим Шарапов - Командир Особого взвода
Взрыв был страшен, словно на воздух взлетел весь форт целиком. Свет мигнул и погас. Посыпались кирпичи, и через секунду еще одна исполинская кувалда врезала сверху, перемешивая людей и камни. Но этого старшина Нефедов уже не видел.
* * *
Степан шел быстро, вспоминая в уме заученный наизусть чертеж форта. Абросимов со стариком еле успевали за ним. Рядовой вздрагивал от каждого шороха, готовясь пустить в ход автомат, но все было тихо, – ни души. Только завалы, из-за которых приходилось кружить по каменному лабиринту снова и снова. От Нефедова нельзя было добиться ни слова, он как будто кого-то искал, лихорадочно перебираясь через кучи кирпича, переворачивая искромсанные тела. Внезапно он остановился и громко сказал:
– Нет. Их не найти. Они все там.
– Кто, товарищ старшина? – спросил Абросимов, который едва не влетел Степану в спину.
– Мои, – безжизненно сказал старшина. – Никого не осталось. Все там полегли. А я вот… живой.
– Товарищ старшина! – умоляюще заговорил Сергей. – Вы себя не вините! Война же! Нам самим сейчас надо выбраться, а мертвые мертвыми и останутся. Их все равно найдут потом!
Старшина скрипнул зубами и схватил Сергея за грудки.
– Да ты что? Ты знаешь, кого в мертвые записал? Я же с ними…
Но тут он увидел худое, совсем еще мальчишеское лицо, тонкую шею над грязным воротом гимнастерки, и разглядел страх в глубине зрачков. Нефедов разжал пальцы.
– Верно, – произнес он безжизненно. – надо выбираться. Ладно, за мной.
Теперь он пошел медленнее, часто останавливаясь и раздумывая. Завалы были повсюду, но Степан все-таки нашел дверь, которая вывела их на металлическую лестницу с покореженными ступенями. Ожидание выстрелов становилось невыносимым, и Абросимов, весь сжавшийся в комок, не сразу понял, что ослепительный квадрат света, бьющего прямо в лицо – просто неяркая утренняя заря. Старик, все так же крепко прижимавший к груди портфель, не произнес ни слова, но когда они перешагнули через порог и оказались под открытым небом, судорожно не то всхлипнул, не то рассмеялся.
Внутренний двор форта был распахан снарядами, каменные плиты топорщились в разные стороны, во все стороны нелепо торчали рваные витки колючей проволоки. Нефедов постоял, зажмурившись, и осторожно открыл глаза.
Шагах в десяти стоял полковник Иванцов и молча смотрел на него.
Степан провел рукой по лицу, но видение не исчезло. Иванцов смотрел на него, и выражение лица полковника было непонятным, словно он очень хочет и не может поверить.
– Товарищ полковник, – сипло сказал Нефедов. Он поднес руку к голове, собираясь откозырять, но тут же вспомнил, что фуражки на нем нет. Тогда он опустил руку и повторил:
– Товарищ полковник, старшина Нефедов…
– Вольно, Степан, – торопливо сказал Иванцов и быстро подошел, почти подбежал к старшине, – вольно. Живой!
Он крепко обнял Нефедова, а тот ответил тихо:
– Я-то живой. А вот мои…
Иванцов отстранился и глянул старшине в глаза. Потом опустил голову и хотел что-то сказать, но сбоку послышались легкие шаги.
– Старший…
– Ласс! – Нефедова как будто ударило током, он судорожно дернулся и повернулся к альву. Ласс был все так же спокоен, словно и не было подземного боя – только высокий лоб был перевязан свежим бинтом.
– А где… – старшина замялся, словно боясь произнести последние слова. Но альв понял его и повел головой в сторону. У ворот стояли носилки, и хмурый Никифоров аккуратно укрывал плащ-палаткой Турухая, лежащего с закрытыми глазами. Рядом курил Харченко, и еще двое в черных комбинезонах тихо разговаривали. Словно почуяв взгляд Степана, все они повернулись к нему и без улыбки покивали – мол, порядок, командир.
– Тэссер? – старшина неверяще повернулся к альву. – Остальные?
Ласс покачал головой.
– Никого, – и молча отошел, подхватив свою винтовку. В это время полковник Иванцов, пристально вглядывавшийся в заросшего бородой старика, вздрогнул и подошел к нему ближе. Тот, словно этого и ожидая, дребезжащим голосом обратился к нему:
– Извините меня! Но я ученый… Я археолог! Я был варварски, грубо захвачен немцами и был вынужден – понимаете, вынужден им помогать в их… э-э-э, шарлатанских раскопках. А теперь я прошу отправить меня домой. Я пожилой человек…
Иванцов, все это время не отрывающий глаз от лица профессора, теперь прервал его:
– Альфред Фогель?
Старик осекся на полуслове и отшатнулся. Иванцов подошел к нему вплотную.
– Альфред Фогель? Не узнаете меня?
– Простите, я не понимаю… – забормотал "профессор", но полковник уже подал знак двоим солдатам, которые подошли и встали за спиной старика.
– Я уверен, что понимаете, – усмехнулся Иванцов, – мы с вами не встречались, кажется, с тридцать четвертого года, господин Фогель. Тогда, в Мюнхене, вы еще выдавали себя за любителя редких оккультных книг. За простого антиквара. Надо думать, сейчас у вас в портфеле тоже антиквариат, магистр?
Старик молчал. Его плечи слегка напряглись, пальцы на ручке портфеля побелели от напряжения.
– Тихо, – сказал полковник, – не советую. Если не они, – Иванцов кивнул на солдат, – то Степан вас скрутит, не успеете и пальцем пошевелить.
Нефедов поднял голову и равнодушно посмотрел на немца. Ему не было никакого дела до того, что сейчас творится вокруг, но, поймав его взгляд, Альфред Фогель обмяк, ссутулился и тихо охнул.
– Господин полковник, у меня сердце… Я прошу обращаться со мной, как с военнопленным. Я настаиваю.
– В часть. Отвечаете головой, – Иванцов властно понизил голос, и солдаты подхватили археолога за локти, повели к "виллису", тихо рычавшему поодаль мотором.
– Ты знаешь, кого ты привел, Степан? Ему же цены нет! Это он проектировал всю руническую сеть Кенигсберга, все ловушки, связки, точки входа! – Иванцов, впервые за много дней, улыбался. – Не будь меня, так бы и ушел старый волчара, и особисты бы ничего не узнали. А ты его привел, старшина. Ну, верти дырку в гимнастерке. Буду писать представление на орден.
Степан Нефедов медленно расстегнул ремень с кобурой и протянул его полковнику. Рука повисла в воздухе. Иванцов непонимающе смотрел на старшину. Еле шевеля губами, Нефедов проговорил:
– Товарищ полковник. Готов пойти под арест. Я погубил свой взвод, подвел людей. Обещал им, что они выйдут отсюда живыми. Я их обманул. Готов пойти под арест.
– Да ты что… Степан? – Иванцов ошеломленно протянул руку. – Задание твое выполнено. Понимаю, тяжело своих людей терять. Но на то и война, старшина!
– Все мы так говорим. На то и война, товарищ полковник.
Степан Нефедов отвернулся от Иванцова и пошел как пьяный, не разбирая дороги, волоча за собой ремень с кобурой. Он шел, тяжело поднимая ноги, спотыкаясь в неглубоких воронках. Полковник глядел ему вслед. Горькие складки у его губ прорезались глубже. Он посмотрел на Ласса, который так же неотрывно смотрел в спину уходящему.
– Пригляди за ним, ладно?
Альв кивнул. Полковник Иванцов подошел к "виллису" и прищурился, заслоняясь ладонью.
Над дымными пожарищами Кёнигсберга вставало солнце.
Дхармапала[5]
– Приказать тебе не могу. Сам понимаешь. Могу только просить. Ты эти места лучше всех знаешь.
– Не надо. Когда?
– Сегодня ночью.
– Идти одному?
– Одному. Двоих прикрыть не получится. У них там, кроме волчьих ям, еще и маги, сам понимаешь. Но тропу мы тебе пробьем.
– Ясно. Разрешите идти готовиться?
– Погоди. Документы сдай, награды…
– Наград не ношу. Книжка вот. Да не первый раз, все как надо сделаю.
– Знаю. Иди. Нет, погоди, Степан.
Полковник Иванцов крепко стиснул твердую ладонь. Положил руку на плечо старшины, хотел что-то сказать, но осекся – развернул Нефедова, легонько подтолкнул в спину. «Иди».
Дождался, пока тот вышел, сам сел за стол, поставил локти на разложенную карту. Кулаками подпер виски и закрыл глаза.
Степан Нефедов сидел на чурбачке, смолил, щурясь от едкого дыма, папиросу и неспешно выстругивал что-то ножом из дощечки. Мелкий дождь моросил, покрывая выцветшую гимнастерку темными крапинками, но старшина внимания на это не обращал – прицеливался к светлой деревяшке, чертил финкой, срезал тонкую, витую стружку. Кто-то прошел рядом, встал перед ним, угловатая тень накрыла Нефедова с головой.
– Отскочи, Чугай, – не поднимая глаз, буркнул старшина, продолжая резать, – свет застишь. Батя стекольщиком был?
– Папаша у меня всю жизнь печником работал, – Чугай опустился на траву рядом, крякнул, примащиваясь огромным телом. Потом и вовсе лег, заложил ручищи за голову, стал смотреть в небо.
– Сказать что-то хотел? – Нефедов закончил вырезать два плоских острых колышка и теперь кончиком лезвия царапал на них какие-то значки. Чугай промолчал. Степан наконец поглядел на него усмешливо, покатал в зубах мокрый мундштук окурка, выплюнул под сапоги.
