Андрей Посняков - Корона бургундов
Из своих бывших невольников Рад взял с собою Иксая – парень пусть и молодой, да умный, а что глаза степные, к вискам вытянутые, так это из лука целиться не мешает, тем более – махать секирой. Хотя, конечно, уставал от того подросток – секира, она богатырей требует, а с Иксая какой богатырь? Так, смех один. Уменьем да ловкостью брал, не силой. Ничего, вырастет еще, возмужает… ежели допрежь того не убьют.
Этих вот четверых Радомир более-менее знал, остальных же… кого-то присоветовал Серый Карась, кто-то сам напросился, Рад лишь рукой махнул – все одно, ни рыба, ни мясо. Ну да гунны из них быстро добрых воинов сделают, а из кого не получится – тот сам виноват, нечего было проситься.
В селении готов, что лежало в трех-четырех днях пути к югу, уже должна была поджидать набранная Хукбольдом дружина, так чтоб там время тратить не пришлось – путь-то неблизкий. Но главное – добраться до Дана прстада, старой готской столицы, что на Данапре-реке, там такие дружины, словно ручейки-речушки, в море стекутся, там и смотр. А дальше, к Аттиле, вновь порознь – малой-то дружинке куда как легче в пути прокормиться.
Дальше. К Аттиле. В Паннонию? Дакию? Или, может, в Северную Италию, кажется, Бич Божий именно там в это время буйствовал? Куда – бог весть, все знали – Атли-конунг – как ветер, перекати-поле – сегодня здесь, завтра – там. В блюзе таких называют – хучи-кучи мен.
Выйдя с рассветом, шли целый день, без перерыва – кто-то на лошадях, кто-то на своих двоих топал, известное дело – земледельцы – не кочевники, каждая лошаденка – великая ценность. Кто ж коней по доброй воле отдаст?
С братцем Истром Рад простился загодя, засиделись допоздна, не бражничали – говорили. А потом Радомир к Хильде отправился, поцеловал в мертвенно бледные губы, простился, едва сдержав слезы.
Влекумер, впрочем, клятвенно заверил, что беспокоиться князю не о чем, вот только Радомир как-то не очень верил жрецу. Доверял лишь Истру, на него и надеялся, знал – братец не подведет.
Как стало смеркаться, остановились на ночлег в дубраве, разложили костры. По пути запромыслили зайцев, их и сварили, сдобрив вкусными кореньями и щепоткой мучицы. Поев, полегли спать – кто-то в шатрах, большинство же – неприхотливо, у костерков, на попонах. Рад, как старый турист, знал – не очень-то удобно так спать – один бок мерзнет, другой – горит, в шатре-то куда как лучше, тем более, подбитые волчьим мехом плащи грели ничуть не хуже спальников.
В княжеский шатер – все дружинники по-прежнему звали Радомира князем – набилось столько народу, сколько туда могло вообще вместиться… то есть не набилось, конечно – хитрый Родион их сам и позвал, вместе-то куда как теплее. Народ попался молчаливый, стеснительный – Гунявый Хомут со Скорькою, да еще парочка молодых ребят. Серый Карась разбил свой шатер, поменьше княжеского, и оттуда уже доносился мощный богатырский храп. Иксай же, как его Рад ни звал – отказывался, знал свое место – не по чину, мол, бывшему рабу в одном шатре с князем.
Казалось бы, целый день на свежем воздухе, да еще поели сытно, да в тепле – чего б не спать? А вот не спалось что-то, и веки, вроде как у костра слипавшиеся, теперь вот никак не смыкались, а в голову лезли какие-то нехорошие мысли – о Хильде, о Влекумере… Слишком уж хитрым был этот чертов жрец! Не спалось.
Радомир поворочался… и вздрогнул, услыхав донесшийся откуда-то вой. Длинный, протяжный, он сразу же взял пронзительно-высокую ноту и, поднявшись в небо, на какое-то мгновение завис, а затем сорвался вниз рычащим басом.
– Волки на луну воют, – приподняв голову, пробормотал Скорька. – Знать снег завтра пойдет.
– А что, примета такая есть? – Радомир удивился.
Насчет приметы соратник не рассказал – тут же и уснул снова. А волки опять завыли… нет, все же – не волки, волк. Одинокий. И выл так… грустно, протяжно, но вовсе не жалобно, а словно бы с угрозой, будто бы предупреждал кого-то – погодите еще, вот я вам!
Ага, вроде бы перестал… Нет, снова!
Затаившийся в снегу воин в лохматой волчьей шкуре и сам чем-то напоминал волка. Столь же хищный оскал, столь же острый взгляд, нюх и безжалостно сжатые зубы. Вытянутое к подбородку лицо воина, от природы смуглое, казалось страшной посмертной маской, столь же безжизненной и недвижной. Сжимающая короткое копье рука словно совсем не чувствовала холода.
Вот где-то совсем рядом вновь послышался волчий вой. Воин поудобнее перехватил копье…
Позади едва слышно заскрипел снег.
– Вряд ли ты в него попадешь, Гарпан!
Громкий насмешливый голос, по-видимому, спугнул волка – вой прекратился.
– Теперь уже не попаду, мой господин, – обернулся воин. – Хотя мы, гепиды, от рождения охотники.
– В этих лесах все охотники. Так никто и не приходил?
– Нет, господин. Думаю, что никто и не придет до утра.
– А ты не думай. Гарпан! Думать я буду. За всех вас.
– Да, мой господин.
– А тот, кого мы ждем, прекрасно знает все эти места, может пройти и вслепую, а старый дуб хорошо заметен и в свете луны. Так что жди, Гарпан. Не забыл условный сигнал?
– Вой одинокого волка.
– Так он же и выл!
Стряхнув снег, воин неожиданно рассмеялся:
– Это был настоящий волк, ни один человек так не может! Поверь мне, господин, я охотник. И отец мой был охотником, и дед…
– Настоящий, говоришь? Плохо ты знаешь здешних жрецов!
И снова завыл волк! На этот раз совсем близко, у старого дуба.
– Отзовись, Гарпан, – быстро приказал господин.
Невысокий, коренастый, с необычайно широкими плечами, он чем-то напоминал сову или, скорее, филина – столь же насупленный, и нос – словно клюв – крючком. На левой руке сего господина не хватало трех пальцев, то ли он потерял их в бою, то ли они отрублены специально, остались лишь только указательный палец и большой, отчего рука напоминала клешню. Бледное лицо с темными, глубоко запавшими глазами, иссиня черные волосы, длинные и спутанные. Высокий, с большими залысинами лоб, придавал бы коренастому вид мыслителя, если бы не слишком тяжелая челюсть – квадратная, выступающая вперед. Подбородок, некогда начисто выбритый, уже тронула черная поросль щетины, над верхней губой скупо торчали редкие, тронутые изморозью усы. Вообще же, все эти отталкивающие и неприятные черты – каждая по отдельности – слились в этом человеке в какое-то гармонично-трогательное единство, и сей господин, несомненно, наделенный большой внутренней силой, вовсе не производил впечатление урода, скорее, наоборот – властелина.
– Куахх! Куахх! – приложив руку к губам, заухал филином часовой.
В ответ снова раздался вой… затрещали кусты, и вот уже из-за дуба выбрался на небольшую полянку худой, высокий и жилистый старик с куститыми бровями и длинной узенькой бородой. Полная луна отражалась в темных глазах его, смотревших из-под бровей маленькими злыми буравчиками. Длинный, до колен, полушубок из медвежьей шкуры, теплые меховые обмотки, ожерелье из змеиных голов.
– Что-то ты припоздал, друже Влекумер! – поспешно вышел из темноты коренастый.
– Хотел утром прийти, – усевшись в снег, жрец снял широкие лыжи, подбитые лисьим мехом. – Да вижу – луна, чего зря время тратить? Светло и так. Верно, Фримаск-навий?
– Я так и подумал, – Фримаск кивнул головой, словно филин. – Ну, пойдем в мой шатер, славный Влекумер… Да! Ты не привел раба для гадания?
– Обижаешь! Конечно, привел – как я мог забыть? Ведь дело-то мы затеяли непростое, – ухмыльнулся жрец.
– Ради этого я и явился. Искал… И, скажу честно, никак не могу поверить твоим словам. Хот я и сам колдовал, знал где искать, но все же…
– Поверишь, – волхв обернулся и негромко позвал: – Пескарь! Пескарька!
– Да, господин?
На поляну выбрался отрок, тот самый, что не так давно свидетельствовал на суде – маленький, бледный, тоже, как и жрец, на широких лыжах.
– Брось лыжи и иди за мной, – повелительно распорядился Влекумер и, посмотрев на Фримаска, добавил: – Надеюсь, у тебя готово все для гадания?
– Готово. И священная омела, и серп, и кувшин для жертвенной крови. Все, что угодно богам.
– Ты меня к вашим богам не притягивай! – на ходу сплюнул через левое плечо Влекумер. – У меня свои есть.
– Думаю, они в этом деле договорятся, – Фримаск обернулся и хищно посмотрел на мальчишку. – Его не будут искать?
– Это мой раб.
– Раб?!
– Но я его уже отпустил на свободу, – поспешно поправился навий.
Его собеседник жестко сжал губы:
– Раб, вольноотпущенник – какая разница? Выйдет ли гадание – вот в чем вопрос!
– Ну, это уж твои дела, друже Фримаск, – обиженно протянул Влекумер. – Ты сказал – привести, я привел. Что же мне, сына старейшины похитить?
– Ладно, ладно, – Фримаск покладисто кивнул. – Посмотрим, что выйдет. Гарпан! Приготовь этого парня.
Кивнув, смуглолицый Гарпан коршуном бросился на Пескарьку, скрутил, заломил за спину руки. Отрок застонал, с ужасом округлив глаза.
