Александр Старшинов - Смерть императора
Разумеется, с этим одним Молчун легко бы справился, но тогда домашние поднимут тревогу, обнаружив одного из рабов убитым.
Так что с экспедицией во двор стоило подождать. Во всяком случае, Молчун выяснил, что во двор не спускают собак, – он слышал их лай, но, скорее всего, если здесь и держат злобных молосских псов, то только в клетках.
* * *Сладкоежка оказался как раз таким, каким представлял его Секст, – сдобным, сладко улыбчивым. Вот только глаза – похожие на два свинцовых кругляшка – были по-змеиному злобными. Но приходившие к Сладкоежке видели только ямочки на щеках, улыбку, смотрели на пухлые пальцы, что щедро отсчитывали серебряные денарии, и верили, что можно за просто так взять тысячу сестерциев… А потом, когда дела наладятся, все легко удастся вернуть. Но дело в том, что Сладкоежке еще никто никогда не возвращал означенную тысячу…
– Вышел из легиона по ранению с почетной отставкой, а все отобрали медики за лечение… – повторил Секст жалостливую историю, подробности которой отточил, рассказывая свой вымысел Арсиное.
– О, времена! О, нравы! – закатил глаза к потолку своей лавчонки Сладкоежка. Крошечное помещение, узкое, разделенное на две неравные части деревянным прилавком. Позади хозяина на полках плотными рядами стояли банки с приправами к сладостям и медом. – Но ты ведь солдат – разве тебя не должны лечить бесплатно?
– В легионе! Но коли вышел в отставку – изволь платить этим жуликам. А они только и делали, что рассуждали о равновесии жидкости в моем теле. Все, что теперь у меня осталось, так это мои солдатские калиги да старая рабочая туника. Ко всему прочему на меня по дороге напали разбойники – но этим не повезло, я даже отнял у них пару медяков.
Рассказ был очень правдоподобен: после войны разбойников развелась тьма-тьмущая.
– А я слышал… – как бы между прочим заметил Сладкоежка, – что вчера ты побил троих людей Кабана.
– И весь выигрыш достался прекрасной Арсиное. А меня накормили обедом.
О том, что последовало за обедом, Молчун не стал уточнять.
– О, времена… – кивнул Сладкоежка. – Ну что ж, ссужу я тебе под расписку тысячу… но знай – только на десять дней.
– Мне нужно пять тысяч, – сказал, не моргнув, Секст.
– Сумма большая – пять тысяч дать никак не могу…
– А может, найдется какая работа… опасная. Я могу. Я сейчас взялся охранять дом Нигрина – та еще работа – лишь за кров и еду. А мне нужны деньги.
Сладкоежка заерзал. Облизнул губы. Под набрякшими веками хищно сверкнули глаза-щелочки. Клюнул. Секст мысленно ухмыльнулся. После потери Прокруста Эпиктету Толстому спешно нужен новый похититель. А такового под рукою нет. И вдруг очень кстати обнищавший ветеран, готовый сделать что угодно, лишь бы вернуть свое…
– Я дам тебе пока тысячу… Но, если сделаешь одно дело, получишь в долг оставшиеся четыре.
«Ловко же он поворачивает – дело сделаю и за это получу лишь новую сумму в долг… Вот оно рабство – пострашнее оков», – отметил про себя Секст.
– Что за дело? – спросил небрежно.
– Украсть одну девчонку.
– А купить ее нельзя? Дорогая слишком? – Секст притворился придурком, который не понимает, о чем речь.
– Девочка не рабыня… – ускользнул от прямого ответа Сладкоежка.
Секст изобразил раздумье.
– А-а-а… – проговорил он с некоторым изумлением – как будто только теперь понял, что же от него требуется, – девчонка свободная.
– Скажем так – точно неизвестно… Посему и надобно ее привезти в одному господину… Это ее отец – он готов взять ее под свою опеку… – Сдобные ямочки на щеках Сладкоежки образовали целое созвездие. Можно было загадывать по ним судьбу.
Какая примитивная ложь! Но когда позарез нужны деньги, человек готов поверить во что угодно. И Молчун сделал вид, что верит.
– И где мне найти ее? – При этом Секст глядел в упор в глаза Сладкоежке. На такое мало кто отваживался. Сладкоежка улыбнулся еще слаще. Но скрыть хищного блеска глаз не сумел.
– Эта куклешка живет в одном доме с тобой. Ее зовут Авидия. Привезешь ее мне после заката. Ядам тебе тысячу сестерциев в подарок и еще четыре тысячи в долг.
– Ты – щедрый человек, Эпиктет, – сказал Секст вполне серьезно.
А про себя спросил: «Откуда ты знаешь про Авидию? Не потому ли, что толстый вольноотпущенник Помпоний и толстый ростовщик Эпиктет – одно и то же лицо?»
И сам себе ответил: «Разумеется, это так».
Глава III
Главное в жизни…
Так просто – мог бы сказать сам себе Секст, наблюдая за тем, как Авидия играет в саду, – схватить девчонку, затолкать в мешок и отнести – куда надо. Правда, рядом – если нет Арсинои – все время толчется толстая нянька. И еще непременно парочка рабынь. Няньке на вид тридцать с небольшим, женщина она крепкая и рослая. Но все равно справиться с нею, как и с двумя другими тетками, даже не убивая и не калеча, нетрудно. А вот справиться, не поднимая шума, – это проблема. Кто-нибудь из них наверняка поднимет крик, если Секст попросту украдет девчонку. Однако Секст никого не собирался красть. Он внимательно оглядел Авидию – запомнил цвет волос и глаз, примерный рост, одежду. После чего направился на рынок рабов. Здесь долго и придирчиво оглядывал товар и вскоре отыскал то, что нужно, – девочку лет девяти, темноволосую и темноглазую, уже стройную и гибкую, с мягкими округлостями, но еще, разумеется, не девушку. Ноги ее были выбелены известью – знак того, что малышку продают в первый раз. Поторговавшись и сбив цену почти вдвое, Секст отвел девочку в торговые ряды, где выбрал для нее дорогое платье, сандалии, и даже украшения. За все Секст платил полновесной монетой.
После чего привел покупку в гостиницу и заперся с нею в маленькой комнатке. Девочка села на кровать, вцепилась пальцами в раму. В глазах ее был ужас. Этот человек с изуродованным лицом и холодными глазами пугал ее до смерти.
– Тебя отныне зовут Авидия, – сказал ей Секст. – Откликаешься только на это имя. Сделаешь все, как я скажу, – станешь служанкой в богатом доме, жить будешь хорошо, сытно, и никто дурного чинить тебе не станет. Не справишься – попадешь в лупанарий. Все поняла?
Девчонка молча и отчаянно покивала.
– Тогда слушай… – И Секст стал излагать, что от новоявленной Авидии требуется.
Говорил он медленно, по два или три раза все повторяя. Девочка слушала, кивала.
Поздно вечером отмытую, причесанную на иной лад и обряженную в дорогую одежду девчонку Секст привел в указанную таверну. Таверна как таверна – полно народу, шум, гам. В полутемной зале при свете масляных светильников почти ничего не разглядеть – лишь глаза слезятся от дыма. Секст не сразу даже отыскал хозяина, а отыскав, предъявил ему девчонку и взял кошелек с полновесной монетой.
Ему не надо было следить, куда ее повезут, – напротив, он должен был опередить торговцев живым товаром, домчаться до виллы Нигрина и все подготовить.
* * *В этот раз в сумерках, перебравшись через ограду виллы Помпония-Эпиктета, Молчун спрыгнул вниз и побежал по двору, делая про себя отметки – здесь дверь – здесь кладовая, а вот тут… Ему неважно было, кто выскочит навстречу, – все равно из двери мог выйти только один. И этого вышедшего Молчун прирезал одним движением. Точным движением палача. Убитого он почти бегом оттащил к ограде – туда, где только что сам перебирался через стену. Здесь снаружи он заранее устроил блок, чтобы вытащить тела, если понадобится. Приспособу закидал камнями обрушившейся кладки – днем никто ее не должен заметить. Сейчас он живо поднял и перевалил тело через каменную кладку.
И отправился за новой добычей…
Ему нужны были три охранника с виллы Эпиктета. А если точнее – три мертвых охранника. И времени на все про все у него имелось полчаса, не больше.
* * *– Госпожа! Госпожа! – Окровавленный Молчун ворвался в спальню Арсинои, оттолкнув спавшую у порога и успевшую вскочить служанку. – Авидию украли.
– Что?! – Арсиноя поднялась, но тут же обессиленная опустилась на кровать – ужас при мысли, что сделает с нею Нигрин, узнав о похищении племянницы, буквально парализовал. – Ты же сказал, что сможешь отбиться от троих.
– От троих я и отбился. Все мертвы. А четвертый меня покалечил и девчонку уволок.
Царапины на руке и голове были на самом деле неглубокие – Молчун сам себе рассадил ножом кожу, а потом облился чужой кровь. Крови было много.
– Надо ее спасать! Срочно! Вставай!
Арсиноя кивнула. Поднялась. Накинула поверх туники, в которой спала, гиматий и выбежала наружу. Ворота виллы были распахнуты настежь и за ними – в паре шагов, валялось тело убитого. Чуть дальше – еще одно и чуть в стороне – третье.
Привратник валялся на земле оглушенный. И над ним уже хлопотала ключница. Молчун не стал говорить, что оглушил привратника сам, чтобы инсценировать вторжение.
Во двор в одной тунике тем временем выскочил Публий. Бестолковый родственник Нигрина даже не потрудился прихватить с собой меч или хотя бы кинжал. Зато перед ним бежал полусонный раб с фонарем в руке.
