Александр Старшинов - Смерть императора
– Найдем, – пообещал ветеран.
– Тебе хватит денег, что мы собрали? – спросила женщина. Она была обстоятельна во всем.
– Я экономен, – отозвался бывший легионер.
* * *Вилла Нигрина утопала в зелени и выглядела ухоженной, будто молодая женушка старого банкира. Принаряженная, с новенькими воротами. Секст постучал.
– Чего тебе? – высунулся смуглый привратник – выше Секста на целую голову и шире в плечах раза в полтора.
– Работу ищу… – отозвался Секст. – Я – ветеран. Вышел в почетную отставку, а денег – ни квадранта. Мог бы за еду охранять виллу.
Раб, решивший в первый момент гнать подальше попрошайку, глянул на жуткие шрамы, потом – на военные калиги – и передумал.
– Стой здесь, сейчас спрошу вилика – надобна ли ему твоя служба, – пробормотал привратник.
Он уже хотел закрыть ворота, но тут внутри послышался оклик:
– Громила, открывай ворота, осел, я еду в город!
В следующий миг ворота широко распахнулись, и шесть здоровенных носильщиков вынесли изящную лектику. Занавески были откинуты, и внутри сидела женщина ослепительной красоты. Лет ей было около двадцати трех – оливковая кожа, густые вьющиеся волосы, уложенные в сложную прическу с лентами из расшитой золотом ткани. Уроженка Востока, доставляющая удовольствия знатному и богатому римлянину. Рядом в лектике сидела миленькая девочка лет восьми. Кругленькое личико с мелкими чертами, бледные щеки. Девчонка покашляла в кулачок и виновато поглядела на старшую спутницу.
– А это еще кто? – спросила красавица, глядя на ветерана с любопытством – но без тени презрения или снисходительности, чего можно было ожидать от подобной красавицы.
– Отбою нет от бродяг, прекрасная Арсиноя, – пожаловался привратник.
– Ветеран Пятого Македонского Секст Молчун, ныне пребываю в нищете, – отрекомендовался тот, кого назвали бродягой.
Женщина окинула Секста внимательным взглядом.
– Что-то не похож ты на нищего. Упитан. И туника хотя и грязная, но не ветхая. – Женщина улыбнулась, гордясь своей проницательностью.
– Ну я не настолько нищ…
– И чего же тогда ищешь? Что можешь?
– Охранять тебя, прекрасная госпожа.
– Охранять? – Арсиноя на миг задумалась. – И скольких же ты сможешь побить?
– Если будет у меня оружие – троих одновременно.
– У них тоже будет оружие, – напомнила Арсиноя. – И очень грозное.
– Это неважно.
– Хорошо, поглядим. Только в лектике тебе рядом со мной и с Авидией – не место. Ступай за мной. И если правда то, что ты говоришь, – я найму тебя.
Носильщики скорым шагом направились по дороге – следом за красавицей из ворот усадьбы выехали двое конных – один в греческом платье, судя по всему, кто-то из господ, второй – явно слуга, скорее всего, вольноотпущенник. Носильщики буквально неслись, так что конным пришлось перейти на рысь. Молчун же шагал рядом с носилками и не отставал.
– Почему ты в отставке, Молчун? – спросила Арсиноя. – Разве нашему императору не нужны опытные бойцы.
– Мои раны почти год не заживали, пока кусок обломившегося железа не вышел наружу вместе с гноем, – отозвался Молчун. – Легионный медик решил, что мне уже не встать на ноги, и я вышел в отставку.
– Ты назвался ветераном, отставка была почетной[42]. Значит, ты должен был получить награду… Почему же ты так бедствуешь?
– Лекари обобрали меня не хуже африканской саранчи. Да еще алтарь богам по обету поставил из мрамора.
– Но ты все же вылечился…
– Да, слава Асклепию и Гигее… Ныне я – здоровый бедняк.
– Главное, что ты здоров… а я попробую сделать тебя чуть-чуть богаче.
* * *Тот квартал города, куда направилась прекрасная Арсиноя, оказался весьма сомнительного свойства – напоминал он почти что в точности римскую Субуру[43]. Здесь было полно лавок, торговавших тканями и едой, лупанариев, таверн, а на улице толкались люди, по которым явно истосковались кресты у дорог.
В этот утренний час обитательницы лупанариев еще спали, зато за столами в тавернах и прямо на улицах под навесами сидело немало люда с лицами самыми зверскими. Человек шесть собрались возле игроков в кости, что расположились на ступеньках святилища Деметры и Коры, коих в Эпире имелось немало.
– Эй, Кабан, – окликнула смуглого здоровяка Арсиноя. – Не хочешь заключить пари?
– С радостью, прекрасноликая Арсиноя. А что будет ставкой? Ночь с тобой, славная гетера?
– Я всегда выбираю сама, кто проведет со мной ночь, и в моем списке нет твоего имени, Кабан, как это ни печально для тебя. Но ставка будет сто денариев.
– За сто серебряных монет я найду гетеру, хотя она наверняка будет уступать тебе, Арсиноя. – Кабан неожиданно проявил поразительную вежливость. – О чем же пойдет спор?
– Видишь этого парня? – Арсиноя указала на Молчуна. – Так вот: ты можешь выставить против него троих своих бойцов. Оружие любое. А он их побьет.
– Ты серьезно, Арсиноя? – Кабан расхохотался. – Нигрину, верно, некуда девать свои миллионы, и он дарит их тебе, чтобы ты спускала его денежки. А чем будет драться твой парень?
– Тем, что при нем. Так ты принимаешь пари? – слегка изогнула черную бровь Арсиноя.
– Конечно, детка! Кто ж откажется от даровой сотни денариев!
Собравшиеся вокруг зеваки поддержали шутку Кабана громким ржанием.
– И сколько же ты ставишь? Думаю, ты должен поставить триста денариев, раз – выставляешь троих бойцов.
– Сотня против твоей сотни.
– Ты не уверен в победе? – Бровь Арсинои приподнялась еще выше.
– Ладно, три сотни, так и быть. Но никаких претензий, когда мои герои прикончат твоего старикана. Сама его будешь хоронить.
Кабан повернулся к своим друзьям:
– Тирон, ну-ка, живо, беги за Тощим, Уродом и Сикой. От выигрыша каждый получит по десять монет.
Паренек, которого кликали Тироном, умчался – нырнул в узкий проход между лавками и исчез.
Парни, что метали кости, прекратили игру, проигравший отсчитал монеты победителю, и игроки вместе с бывшими зрителями принялись расставлять вокруг небольшого пятачка мостовой скамьи. Похоже, подобные импровизированные бои в этом квартале происходили часто.
Молчун тем временем сбросил плащ – и в руке у него оказался гладиус. Как он его спрятал в складках одежды – оставалось тайной.
В этот момент и появилась выбранная Кабаном троица. Тощий оказался совсем не худым и длинным – а пропорционально сложенным атлетом, упитанным, с обнаженным торсом. Широкий кожаный пояс и шелковая набедренная повязка были явно частью наряда гладиатора. На шее у парня блестел бронзовый ошейник. Скорее всего, Кабан сдавал Тощего для местных забав в домашних схватках перед очами богачей время от времени. Молчун заметил два шрама на груди слева: значит – парень не слишком силен в защите. Но везунчик. Умеет уклоняться и получать лишь глубокие царапины, а не опасные раны. Работал Тощий мечом и щитом – щит был слишком велик и тяжел – это сразу отметил ветеран, а меч – длинен, но качество металла вызывало сомнение – если судить по иззубренности клинка и тому, как он был искривлен.
Урод в самом деле был уродом – когда-то давно удар меча раскроил его физиономию от правого виска до левого угла челюсти. Глаз вытек, нос исчез – две дырки уродливо чернели, обозначая прежнее нахождение носа, вышибло и часть зубов. Урод был не молод, вооружен только мечом – и от него стоило ожидать подлости и ударов в спину – если этот тип прожил столько лет, подвизаясь на подобном поприще, – он либо классный боец, либо подонок. Хотя могло быть и то и другое одновременно. Третий боец оказался даком – высокий парень с гривой светлых волос и светло-серыми глазами – чем-то он напоминал вольноотпущенника Тиресия Тита, только взгляд исподлобья куда более злобный. Судя по возрасту, этот дак вряд ли участвовал в дакийских войнах Траяна, наверняка повзрослел позже и, уцелев в резне, теперь бешено ненавидел римлян. Вооружен он был дакийским фальксом – кривым клинком, похожим на косу с костяной рукоятью. А раз был без щита или кинжала-сики, значит, рассчитывал орудовать фальксом двумя руками. Дак мог быть очень опасен. Однако Молчун надеялся, что у старых бойцов этот мальчишка премудростям боя с фальксом обучиться не успел.
– Ну как они тебе нравятся? – обратился Кабан к Молчуну.
– Хорошие ребята, – отозвался тот.
И отступил так, чтобы очутиться в самой узкой части площадки. За спиной у него оказалась стена таверны – без окон. Позицию он занял, теперь главное – чтобы с нее не сбили.
– Тогда начнем. – И Кабан хлопнул в ладоши.
Трое принялись надвигаться на ветерана с трех сторон. Урод – кто бы сомневался – тут же приотстал, предоставив молодым начинать потеху.
Дак ринулся первым – но Молчун не собирался подыгрывать парню – он попросту увернулся от удара – прыгнул к Тощему, взвился и оказался на ребре щита. Придавленный тяжестью противника, щит тут же уткнулся кромкой в песок, накренился, заваливаясь на Тощего. Тот успел выставить руку с мечом, но удар, нанесенный гладиусом, попросту срубил дешевый клинок – в деснице у парня остался обрубок в треть длины. На это Молчуну понадобилось лишь мгновение, пока щит медленно опускался, а ветеран балансировал на его кромке. Потом он легко, будто играючи, спустился на песок (казалось, всю жизнь приучен вот так ходить по щитам). В этот миг дак замахнулся фальксом. Молчун мгновенно сократил дистанцию (отработанный за время тренировок в лагере прием) и, очутившись рядом с противником, всадил тому клинок в живот, когда фалькс еще только начал опускаться на голову легионера. Ветеран легко ускользнул от падающего по инерции кривого клинка, хищно загнутого на конце (клюв этот вспарывал легионерам руки, если кто не озаботился надеть на правое предплечье защиту). Однако Молчун выдернуть свой меч из тела не успел – и потому оказался безоружен, когда дожидавшийся своего шанса Урод стервятником ринулся вперед.
