Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Большаков Валерий Петрович
Напротив полок чернела «буржуйка», кое-где меченная ржавыми потеками, а впереди светлел проем в крошечную мастерскую – зарешеченное окошко впускало солнечные лучи. Они отражались от верстака со старой пишмашинкой, от фотоувеличителя, от перекошенного, развалистого кресла…
– Это и есть Мишина «тайная комната»? – шепотом спросила Тимоша.
– Она самая, – улыбнулась Рита, чувствуя себя хозяйкой – по доверенности.
– Ой, настоящий «Ундервуд»! – восхитилась Альбина. – Надо же…
– Девчонки, девчонки! – воззвала Маша. – А давайте печку растопим? А то зябко как-то…
– Давайте! – согласилась Сулима, оглядывая «тайную комнату».
Светлана запихала в зев «буржуйки» скрученные газеты, уложила щепки, а Маша чиркнула спичкой. Огонек живо побежал по бумаге, черня ее белизну, пыхнул, охватывая трепещущими языками растопку.
– Закрой, а то дыму напустишь…
Дверца с визгом вошла в чугунные пазы. Пламя затрещало, загудело, требуя продолжения банкета. Света подбросила дошечек, уложила пару поленьев и сыпанула полсовка угля.
– Нашла! – воскликнула Рита.
– Что, что? – подскочила Маша. – Где?
Сулима уложила набок тяжелый табурет с толстыми точеными ножками и открутила одну из них.
– Ой, тайни-ик…
Высверленная в ножке полость хранила тоненькую стопку листов писчей бумаги, свернутых в трубочку.
– Куда? – Сулима шлепнула Альбину по руке. – Пальцами нельзя! Отпечатки останутся. Перчатки где?
– Ой, сейчас…
Волны тепла потихоньку выдавливали знобкую сырость из гаража, унося в трубу, и Рита скинула пальто, найдя ему место на вешалке.
– Письмо – вот оно. И конверт есть. Я знаете что придумала? Мы напишем адрес все вместе, по очереди! Каждая пусть впишет по букве, и ни один графолог не разгадает, чей почерк!
– Точно, точно! – загорелась Маша энтузиазмом. – А на какой адрес?
– Московский, – ровным голосом проговорила Сулима. – Юрия Владимировича Андропова.
– Ой… – шепнула Ефимова, впечатляясь.
– Нет, ну какая же я тупая… – огорченно вздохнула Тимоша. – Я только сейчас все поняла! Мы отошлем письмо – и в КГБ решат, что Миша вернулся? Так?
– Именно! – шлепнула ладошами Рита. Шлепок в хирургических перчатках прозвучал глухо. – Ну, что они там решат, не знаю, но Маринкина группа обязательно должна остаться!
– И слежка, и письмо… – покивала Светлана. – Да, это сработает.
– Пишем адрес!
– Ой, а почитать? – заныла Ефимова.
– А не боишься? – вкрадчиво спросила Сулима.
– Боюсь! И все равно…
– Ладно уж… – Рита развернула лист, пробегая глазами по строчкам и столбцам. – А тут сплошь цифры!
Кто-то из девчонок выдохнул:
– Шифр!
– Пишем адрес!
– По очереди! По очереди!
– Ой, а письмо кому в ящик бросать?
– Может, ты? Тут целый ящик с париками! Блондинкой хочешь?
– Нет, я! Нет, я!
– Вельми понеже… Девчонки, давайте по жребию!
– Ой, давайте!
– Пишем!
Пятеро граций склонились над верстаком, старательно, строго по очереди, выписывая буквы: «г.
Москва, ул. Дзержинского, 2…»
– Данке, – церемонно сказал я пышнотелой продавщице, принимая хрусткий бумажный пакет. Колбаски со шпикачками пахли одуряюще.
«Консум» – магазин кооперативный, здесь всё дороже, чем в государственных «ХО» [198], зато – выбор. И очередей нет.
За десять дней «каникул» я вполне освоился. Обошел весь Варнемюнде, от канала Альтер Стром до отеля и дальше, по Паркштрассе. Бродил, дышал целебным воздухом, думал.
С утра гулял по променаду: с одного боку – море клокочет, с другого – виллочки выстроились в рядок. Хотя вся эта немецкая упорядоченность бытия начинала приедаться – мой непутевый организм требовал действия и кантовал вопрос: «А не пора ли домой?»
Вернулся я в «Нептун» слегка на взводе. Включил телик, а там, по DDR TV-1, пресс-конференция! Прямая трансляция из Кремля. «Малое Политбюро» до того перестроилось, что созвало целый батальон гиен пера и аллигаторов эфира – подвести итоги съезда urbi et orbi. Наши, с Центрального телевидения, потерялись среди всех этих Би-би-си, Эй-би-си, Эн-эйч-кей, А-эр-жэ…
– Ну вы, блин, даете. – Я малость ошалел от подобной эволюции.
На большом подиуме сидели в рядок Суслов, Устинов, Громыко, Косыгин, Брежнев. Михаил Андреевич, навалившись на мягкий подлокотник кресла, что-то рассказывал Леониду Ильичу, а тот кивал с умным видом – эту сценку, почти невозможную для советского телевидения, показали крупным планом.
Ведущий глянул на генсека с легким испугом, и тот величественно кивнул. Микрофон достался сухопарой даме с крашеными волосами.
– Газета «Фигаро», – энергично объявила дама и затянула, часто ставя ударение на последний слог: – Господин Брежнев, на съезде принято решение о ликвидации республиканских Верховных Советов и Советов министров. Означает ли это, что КПСС опасается выхода национальных окраин из состава СССР?
Леонид Ильич белозубо улыбнулся:
– Мадам, у нас одна страна и один народ, советский народ. Зачем же нам пятнадцать парламентов и пятнадцать правительств? Вот здесь, в Кремле, работает Верховный Совет СССР и Совет министров – их вполне достаточно. Более того, мы изменим статус братских республик – они станут автономными. Мы сделаем всё, чтобы сохранить самобытную культуру той же Украинской АССР, или Казахской АССР, или Эстонской АССР, но не позволим культивировать национализм. Зачем нам пятнадцать языков? Хватит и одного русского, его знают все.
– Йеш! – воскликнул я, жуя сосиску, не отрываясь от экрана.
– «Нью-Йорк таймс»! – подскочил хиппующий корреспондент. – Не означает ли это, что Советский Союз возвращается к имперским порядкам? В частности, к русскому шовинизму?
Генсек улыбнулся неласково.
– Пока ваша страна истребляла индейцев, – сказал он внушительно, – наши мужики женились на туземках – по любви и согласию. Процитирую лгунам-антисоветчикам горький анекдот: «Русские варвары врывались в аулы, кишлаки и стойбища, оставляя после себя лишь школы, библиотеки, больницы, театры, дороги, детсады…» Передайте микрофон… Нет-нет, рядом… Да.
Маленькая большеглазая девушка взволнованно пропищала:
– «Юманите»! Наши читатели с пониманием встретили отказ КПСС от финансовой поддержки ФКП, других партий и революционных движений. Но они также высказывают опасения, что переход советских заводов к рынку подорвет социализм!
– Я бы дал слово Алексею Николаевичу.
Косыгин кивнул и наклонился к микрофонам.
– Не подорвет, – сказал он серьезно. – Всё производство останется в общенародной собственности, а управляющее звено предприятий будет назначаться государственными органами. И именно госорганы зададут своим назначенцам целевые параметры. А это прежде всего экономическая эффективность. Ну и плюс еще пару показателей, отражающих общественные интересы.
– Йес… – заурчал я, глотнув «Клуб-колы».
Осторожный стук подействовал на меня, как выстрел. С гулко бьющимся сердцем, на цыпочках, я подбежал к двери, отдышался маленько и щелкнул задвижкой.
За порогом стоял огромный человек в плаще, с мужественным лицом викинга на заслуженном отдыхе.
– Проходите, геноссе Вольф, – улыбнулся я, пряча опаску, – заждался уже.
– Вы узнали «Человека без лица»? – отзеркалил улыбку шеф Штази.
– Три года спустя один из ваших агентов – кстати, его зовут Вернер Штиллер – сбежит в Западную Германию и передаст БНД фотокарточку своего шефа.
Вольф негромко выругался, причем по-русски.
– Вы говорите совсем чисто, без акцента, – ухмыльнулся я.
– Я вырос в СССР, – смутился Маркус, – а к предательствам так и не привык.
– Ну, привычка к мерзостям сходна с копрофагией, геноссе Вольф…
– Просто Маркус.
– Просто Миша.
Бывает так, хоть и крайне редко, что вы чувствуете симпатию к человеку, едва с ним познакомившись. Оказываетесь в радиусе действия его обаяния, а он – вашего. Если это женщина, вспыхивает любовь с первого взгляда, если же мужчина, то из вашей случайной встречи может вырасти крепкая, верная дружба. Со мной такое произошло однажды – в прошлой жизни, и вот, кажется, повторяется в нынешней.
