Благословенный. Книга 6 (СИ) - Коллингвуд Виктор

Глава 10

Расставшись с Костюшко в самых неопределенных отношениях, мы с Волконским продолжили своё путешествие. К Берлину мы подъехали к исходу следующего дня, когда небо уже темнело в поздних весенних сумерках. Недалеко от заставы нас встречали генералы Бонапарт и Толь.

— Ваше Императорское Величество, — с официальной чопорностью отрапортовал Николай Карлович, — разрешите приветствовать вас в покорённой вражеской столице!

Откозыряв друг другу и покончив тем самым с официальной частью, мы очень сердечно поздоровались, буквально обнявшись прямо в сёдлах.

Лишь только миновали мы с Аргамаком городскую заставу, охранявшуюся егерями Ингерманландского полка, и двинулись по улицам, я тотчас должен был зажать себе нос от дурного запаха.

— Что тут такое воняет? — в недоумении спросил я у Бонапарта.

— Увы, Ваше Величество, здешние каналы наполнены всякою нечистотою! — отвечал за него Карл Толь, являвшийся комендантом Берлина

— Для чего бы их не чистить? Неужели нет у берлинцев обоняния?

— Такое бывает лишь в жаркое время, когда цветет вода. Но вы, несомненно, правы, Ваше Величество — городу нужна канализация — согласился он.

Весь дальнейший путь я провёл в недоумении от такого положения дел в европейкой столице. Лишь когда мы поехали через так называемую Липовую улицу, запах нечистот приглушился.. Улица эта, как мне объяснили, известна в Берлине, и, в самом деле, прекрасна. В средине посажены аллеи для пешеходов, а по сторонам мостовая. Видимо, испарения лип истребляют нечистоту в воздухе, — лишь здесь не чувствовал я никакого неприятного запаха. Только теперь я наглядно понял, почему в советское время все улицы засаживали именно липами!

Эту ночь я провёл в доме коменданта Берлина, генерала Толя. Конечно, генерал Бонапарт отвёл мне для пребывания более внушительную резиденцию — здание грандиозного загородного дворца Шарлоттенбург, летней резиденции прусских королей. Но оно пока не было готово, так что оказаться в родовом гнезде Гогенцоллернов мне предстояло лишь на следующую ночь.

На следующий день я наметил себе экскурсию по городу в сопровождении уже пообвыкшихся в прусской столице Бонапарта и Толя. Когда-то, еще в моём родном мире, я мечтал о туристической поездке в Европу. Конкретно в Германии я хотел побывать в Октоберфест. К сожалению, тогда у меня так и не нашлось для этого ни времени, ни денег; теперь же у меня появилась возможность наверстать упущенное, хотя турпоездку пришлось заменить «командировкой».

День выдался ветреный, и уличная вонь досаждала не так сильно, как в прошлый вечер. Город мне понравился; и улицы и дома очень хороши, так что прусскую столицу вполне справедливо считают одним из лучших мегаполисов мира. Дома здесь не так высоки, как в Петербурге, но очень красивы. В аллеях, которые простираются на тысячи или более шагов в длину, у этот по — летнему жаркий день прогуливалось много хорошо одетых берлинцев. Улицы оказались прекрасно замощены и выметены;и везде, как водится, глаз натыкался на шлагбаумы и будки, выкрашенные чёрно-белыми полосами. Просто рай, каким представляет его Papa`… Пруссаки — такие пруссаки!

Несмотря на солидное средневековое наследие, Берлин оказался прекрасно спланирован: покойный Фридрих Великий, хоть и проиграл Семилетнюю войну, всё же не зря заслужил это прозвище, всю жизнь занимаясь перестройкой своей столицы. Именно при нём были пробиты широкие бульвары и аллеи, а для украшения города устроены просторные берлинские площади. Первым делом мы побывали на одной из них, «Вильгельмовой», осмотрев тут четыре большие мраморные статуи прославленных прусских генералов: Шверина, Кейта, Винтерфельда и Зейдлица. Шверин изображён со знаменем в руке, с которым он в жарком сражении под Прагою бросился на неприятеля, закричав своему полку: «За мной, дети мои!» Разумеется, с этакой прытью он тут же погиб смертью храбрых, причём об этом событии, как рассказывают,король сожалел более, нежели о потере двадцати тысяч простых солдат.

Остановившись перед статуей Винтерфельда, я поразился его внешнему сходству с нашим полководцем — графом Петром Александровичем Румянцевым. Впрочем, как говорят, кроме внешнего сходства, они очень походили друг на друга и своими характерами: когда этот самый Винтерфельд погиб в одной из битв Семилетней войны, даже родные братья короля откровенно радовались гибели «старого интригана».

Меня больше всего привлекла статуя Зейдлица. Это кавалерийский генерал, пылкий, отважный воин, этакой «немецкий Мюрат», был любимцем Фридриха. Именно смелым фланговым атакам Зейдлица прусский король обязан многими своим победами.Несмотря на свою бешеную смелость, Зейдлиц умер не на поле чести, а на одре мучительной болезни, и, как говорят, великий король крайне тяжело принял известие о смерти своего соратника.

Невдалеке от площади, на так называемом Длинном мосту через реку Шпрее мы увидели медный монумент Фридриха-Вильгельма, так называемого «Великого Курфюрста». Огромная конная скульптура изображала грузного немолодого человека в парике, в некоторых местах покрытого какими-то странными насечками.

— Что это? — удивился я. Генерал Толь мне объяснил, что, когда русские войска взяли Берлин в Семилетнюю войну, то некоторые солдаты из развлечения рубили эту статую тесаками.

— С тех самых пор сии знаки возбуждают в берлинцах весьма неприятное воспоминание! — извиняющимся тоном добавил Карл Фёдорович.

— Ну, вот и замечательно! — поспешил я утешить совестливого генерала. — Пусть добрые бюргеры, глядя на это, почаще вспоминают, что Зло с Востока лучше не будить! — добавил я, невольно вспоминая шутку про «горящие туры на танках Т-34».

В общем, до обеда мы вдоволь послонялись по «ароматным» улицам Берлина. Когда-то я увидел Триумфальную арку, более известную как Бранденбургские ворота, — очень впечатляющее сооружение — и с удивлением узнал, что таких парадных въездов в городе аж целых восемнадцать; просто Бранденбургские ворота, или, как их еще называют, «Ворота Мира» — видимо, единственные, сохранившиеся до 20-го века. Я поискал взглядом Рейхстаг, и, не найдя его, поначалу был сильно сбит с толку; и лишь затем понял, что здание это попросту ещё не существует. Ну что же, тем лучше: а построим-ка мы на этом месте гигантский магазин «Русский Дом»!

Из задумчивости меня вывел голос Бонапарта.

— Может быть, Вашему Величеству будет угодно увезти в Петербург эту квадригу? — спросил он, указывая на колесницу со статуей Победы.

— Зачем же? — удивился я. — Поставить на Дворцовой площади? Или на крыше Зимнего дворца?

— Установить её можно решительно где угодно, в любом месте, что вы соблаговолите указать — резонно отметил генерал Бонапарт. — Этот предмет имеет для берлинцев большую ценность; они очень ею гордятся, а следовательно, можно надеяться, постараются поскорее выкупить из «плена»!

— А в честь чего она установлена? — как завзятый турист, поинтересовался я.

Николай Карлович не знал.

— В память победы над голландцами! — тотчас подсказал Толь.

— Карл Фёдорович, мне иногда кажется, что вы носите в своей голове целую энциклопедию! — польстил ему я. — Но что за победа? Это в 87-м году, что ли?

— Именно так, Ваше Величество!

— Гм… Оккупировать охваченную гражданскими волнениями страну — престранный повод для столь пафосной постройки! Впрочем, ладно; насчёт квадриги стоит подумать. Сама она нам, конечно, не нужда, но Николай Карлович прав — эта статуя вполне может быть использована как залог того, что сумма контрибуции будет выплачена добрыми берлинцами своевременно….

Я некоторое время ещё походил по улицам города, рассматривая разные памятники иотбиваясь от предложений Бонапарта немедленно конфисковать их и отправить в Петербург. Николай Карлович, обожавший тащить в покорённой стране всё, что не приколочено гвоздями (а что приколочено — сначала отодрать гвоздодёром, а затем тоже спереть), в эти моменты просто чувствовал себя в родной стихии!