Под знаком феникса (СИ) - Романов Герман Иванович

С бумажками, на которых изображены лики заокеанских президентов тоже все понятно — несмотря на борьбу КГБ с «черными валютчиками», которых могло ожидать самое суровое наказание вплоть до расстрела с конфискацией имущества, нелегальная торговля иностранными дензнаками процветала, ибо «навар» от нее шел серьезный. По официальному курсу «зеленый» шел за 75 копеек, вот только продавать его не собирались, так как на «черном рынке» за доллар давали четыре «деревянных».

А за такой куш можно было рискнуть многим, даже собственной шкурой, на чем и прогорали согласно поговорке — «жадность фраера сгубила». «Валютная статья» была самой ходовой, и дельцы должны были радоваться, если ее не переквалифицировали на 64-ю — с «изменой родине» было тяжко, могли и «шлепнуть». Но времена либеральные пошли, не сталинские, как то обходились ныне без расстрельных подвалов. Словно игра шла, в которой с увлечением участвовали представители власти и укреплявшегося «теневого бизнеса», пустившего хорошие такие корни.

Только золото выбивалось из привычной «колеи». Ладно, с советскими червонцами с «сеятелем» все понятно — монета полностью соответствовала царским «десяткам» по размерам и пробе. Только эти «кругляши» были «новоделами», которые недавно стали выпускать, используя старые чеканы, для продажи иностранцам, которые желали увести из Страны Советов драгоценный сувенир на память.

А вот другие монеты серьезно озадачили Павла — это были золотые «сторублевики», весом с половину унции, 900-й пробы. Посвящены были эти монеты московской олимпиаде 1980 года, и приобрести их могли только иностранцы за твердую валюту — доллары, фунты, дойчмарки или франки, хоть французские, или швейцарские. Брали в уплаты и шведские кроны с голландскими гульденами, даже итальянскими лирами не гнушались, хотя курс последних постоянно «скакал» на биржах. Но кроме золотых, встретилась одна монета из платины, которую Павел поначалу принял за серебряную. По размеру чуть меньше, зато номинал шел уже в 150 рублей, с той же олимпийской символикой на реверсе.

— Многовато «презренного металла», ты не находишь, Альберт? Тридцать золотых монет, плюс одна из платины — зачем так много?! В магазине такими не расплатишься — просто не примут. Насколько я помню, монеты из драгоценных металлов изъяты из внутреннего денежного обращения еще во времена НЭПа.

— Золото всегда в ходу, Пауль. В войну золотые кольца продавали, чтобы купить хлеб, даже зубные коронки. Про монеты и говорить не приходится — за семь червонцев мы смогли купить медикаменты у германского врача, тот от золота не отказался, взял охотно. Люди всегда прятали такие монеты, они всегда были в цене, у меня где-то несколько монет по две кроны из серебра лежат, с замком Томпеа, их порой «туалетами» именовали, за изображение «данскера» на крепостной стене. Мальчишкой был в тридцать втором, случайно досталось, вот и сохранил на память.

Альберт Генрихович усмехнулся, взял в пальцы золотой червонец, покрутил монету — в глазах не проблеска алчности. Отбросил как ненужный хлам. А Павел вспомнил о разговоре в крипте.

— Ты мне о майоре Розене хотел рассказать?

— Потом, иди в сауну, Эльза уже дважды приглашала тебя. Потом я схожу, и поговорим — девчонке тоже будет интересно послушать, а дважды повторять не с руки. Да, вот еще что — жду от вас, дети мои, внука или внучку, я еще не старый, к тому же на пенсии, и до девяносто пятого года, как ты сказал, доживу. А к этому времени ваши детки уже школу заканчивать будут, а я за ними пригляжу.

Вроде шутливо говорил пожилой эстонец, но по брошенному им взгляду Павел понял, что никакой шутки в его словах нет…

Золотой червонец образца 1923 года — "новодел", каких во времена позднего СССР начеканили множество — страна нуждалась в валюте.

Глава 33

— Что скажешь, Семен?

— Странно все это, Леонид Ильич. Все эти смерти можно было бы списать на естественные, если бы они такой сплошной чередой не пошли. По отдельности все эти случаи объяснить можно, но все вместе они слишком подозрительны. Да и у меня самого опухоли мозга нет, как и легких, с чего бы мне стреляться?! К тому же мне сразу два официальных диагноза поставлено — почему не определились, какой из них верный?!

Первый заместитель Председателя КГБ генерал-полковник Цвигун был человеком Брежнева с давних времен, когда тот еще при Сталине возглавлял компартию Молдавии. Этот крепкий и еще моложавый мужчина шестидесяти лет от роду курировал 2-е (контрразведка), 3-е (военная контрразведка) и 5-е (борьба с идеологическими диверсиями) управления, а также пограничные войска. И данные ему Брежневым листки изучил крайне внимательно, перечитав их трижды, не отрываясь.

— Вот то-то и оно, Семен. Откуда такая избирательность, — Брежнев чуть наклонился над столом, пристально посмотрел в глаза Цвигуна. И негромко, но отнюдь не старческим голосом, произнес:

— О пленуме никто не знает, вернее, о том, что мы будем критиковать Кулакова за ту негативную ситуацию, что сложилась в аграрном секторе. Но о выводе его из Политбюро и речи нет. Так с чего бы вражеским радиостанциям уже муссировать вопрос, что он является одним из моих преемников?! На меня его будущую смерть списать хотят?!

В голосе Брежнева послышалось нескрываемое раздражение, генеральный секретарь и не думал его скрывать.

— Лекарства мне Чазов пропишет, от которых я в слабоумие впаду — и это посоветует ему Юрий. Место Кулакова займет Горбачев, которого близко к Политбюро подпускать было нельзя — но ему Андропов покровительствует, как и Яковлеву с Калугиным. А ведь вся эта троица так или иначе с американцами связана, и дело тут отнюдь не в работе, как мне кажется. Но по докладам все якобы чисто, и навет облыжный!

— Он и сейчас их всех прикрывает, — ощерился Цвигун, — следствие идет так, что я их за яйца взять не могу — не дают!

— Есть за «ясновидцем» правда, недаром он эти письма через Машерова послал, а тот покойником через два года станет. С чего это кандидата в члены Политбюро убирать, подстраивая аварию?!

— Мой «начальник» об этом послании знает, Леонид Ильич?

— Нет, письмо даже через секретариат не проходило, мне его Машеров отдал из рук в руки. И Романов тоже передал — ему в Смольный подброс сделали три дня назад. Вот я тебя и вызвал, Семен Кузьмич, есть вещи, о которых Юрий знать не должен, сам понимаешь.

— Понимаю, Леонид Ильич, — Цвигун кивнул головой, осознавая, что интриги зашли слишком далеко. Андропов первый на пост генерального секретаря, хотя два других члена Политбюро, секретарь ленинградского обкома Романов и секретарь ЦК Кулаков тоже начали набирать определенный вес, куда более значительный, чем «преемник» Горбачев, если принять во внимание, что все изложенное «ясновидцем» правда.

— Быстренько они Мишку на мое место пропихнули, отстранив Романова — а ведь Григорий «оборонку» курировал, а не сельское хозяйство. Тебе это ничего не напоминает?

— Переворот, Леонид Ильич, — твердо ответил Цвигун, сопоставив факты. И понимая, что сейчас нужно сказать, решился. И наклонившись над столом, негромко, но твердо заговорил:

— Захват власти предателями изнутри Политбюро под видом необходимости «перестройки», подобрали же словечко, с последующим уничтожением СССР. Потому последовательно убрали всех тех, кто мог ему воспрепятствовать — кто умер, и не своей смертью, а кого просто отстранили, всячески скомпрометировав ложно.

— Ты прав, Семен, я сам к этому склоняюсь. Подозревать Юрия в двурушничестве не могу, но его могут использовать опосредованно, заронив в голову чуждые мысли. А сам понимаешь — человек на его посту великий вред принести может, «способствуя» выдвижению «агентов влияния США», как в этом послании «ясновидец» выразился. Не верить ему я уже не могу — пока все, о чем он заранее сообщил, сбылось.

Брежнев замолчал, крепко задумавшись. Цвигун сидел, выпрямившись на стуле, прекрасно понимая, что сейчас последуют указания. Причем понятно, какие они будут, исходя из ситуации.