Дмитрий Данилов - Гвардеец (Оболганная эпоха)
Смена караула только завтра утром. С барабанным боем подойдёт новый начкар, нас выстроят в ружьё, офицеры отсалютуют друг другу, примут посты, распустят по домам. Вот оно счастье! Скорей бы. Ну до чего же медленно время тянется!
Дежурный офицер сейчас, наверное, в тепле сидит, чаи гоняет. На проверку пробежался (это ещё не при мне было), придрался к чему-то, шороху навёл и обратно в штаб - греться. Капрал Ипатов потом глотку надорвал, распекая провинившихся. Нет, определённо повезло, что моя очередь не пришла.
Для гренадер капрал, что отец родной. Ближе не бывает. Привычных отделений в армии восемнадцатого века не существует. Есть капральства - человек по двадцать-двадцать пять на одного капрала, который следит за внешним видом солдат, проверяет посты, регулирует споры, иногда выступает в качестве психолога. Среди нас много семейных - их жёны и дети живут вместе с супругами в домах, выделенных для постоя. Если муж набедокурит, его половинка не постесняется нажаловаться капралу, а тот знает какую найти управу: пьющий, к примеру, может просто не вылезать из работ, благо, куда приложить силу найдётся всегда, шанцевого инструмента в полку завались, и он не простаивает. Одного чересчур распускавшего руки по просьбе супруги заслали в какую-то Тьмутаракань, теперь он уголь ищет, отстреливаясь от волков и медведей.
Учат обычно офицеры или старослужащие. Они обязательно показывают все приёмы с оружием, мучают строевой и прочими солдатскими прелестями.
Меняют постовых каждые три часа. Нет, я не доживу. И вроде заступил недавно... минут десять прошло. Как коченеют ноги, пальцы заледенели и не слушаются! Питерская погода это что-то с чем-то. С непривычки можно загнуться. Летом во время жары от влажности всё тело покрывается липким потом, а зимой даже лёгкий морозец кажется жгучим. Угораздило же Петра в таком гиблом месте город построить.
А скука-то какая! Если днём полковой двор кипит как разворошённый муравейник, ночью словно вымирает. Лишь пятна света от раскачивающихся на ветру фонарей прыгают по брусчатке как солнечные зайчики.
Надеюсь, дождя не будет, хотя его нет разве что по большим праздникам.
Я бросил взгляд на тёмное небо. Ничего... даже луны не видать. Всё затянуло тучами. И ветер скверный, до костей пронизывает. Пахнет морем и солью.
Карл дома филонит, недавно поскользнулся и ногу подвернул. Ничего страшного, но для караульной службы временно непригоден.
Лехарь Вихман поколдовал над больной ногой и велел натирать какой-то вонючей смазью три раза в день, а главное - не утруждаться. Вот педантичный Карл и выполняет предписание. Готов поспорить, что не один - Дарья, наша кухарка, совсем ему проходу не даёт. Уж она такой случай не упустит, или я ничего не понимаю в этой жизни. Так что покой кузену только снится.
От скуки снял с ремня ружьё и стал вертеть в руках.
В той жизни я служил в армии всего год, за это время удалось раз пять пострелять из штатного 'Калашникова', не скажу, что из меня получился снайпер, но на твёрдую 'четвёрку' мог рассчитывать всегда.
Здесь нам выдали длиннющую полутораметровую фузею особого гвардейского образца. Она сантиметров на десять длиннее армейских пехотных. На стволе знак в виде начальных букв полка - 'И. П.'. Стреляли мы немного, в основном холостыми, ибо обучение зимой даже в гвардии проводилось редко. Армейские части те вообще только в летних лагерях палят, а количество выдаваемых патронов ограничивается тремя боевыми в год. В качестве мишени служат щиты с нарисованными чёрной краской ростовыми фигурами.
Но в теории меня поднатаскали. Спасибо Чижикову!
Заряжение фузеи - вообще штука долгая и муторная.
Итак, достаёшь из сумы бумажный патрон, откусываешь уголок, ставишь курок на предохранительный взвод (кому охота ненароком в себя выпалить), откидываешь огниво, сыпешь чуть-чуть пороха на полку, закрываешь её крышкой-огнивом, набрасываешь на курок предохранитель. Это ещё не всё. Ставишь ружьё прикладом на землю, высыпаешь остальной порох из патрона в ствол, комкаешь бумажку с пулей в руке, достаёшь шомпол и аккуратненько так досылаешь заряд в казённую часть. Потом надо хорошенько утрамбовать. Перед выстрелом снимаешь предохранитель и отводишь курок назад. Теперь можно стрелять - достаточно нажать на спусковой крючок.
Времени отнимается прорва, нервов тоже. Действий выполняется масса: читать и то устаёшь. С непривычки в лучшем случае раз в минуту выстрелишь, постепенно, с опытом, получается быстрее. Рука набивается. Есть, говорят, такие умельцы, в основном среди казаков, что пять пуль успевают высадить за это время.
После оглушительного выстрела, шеренга окутывается густым противным туманом, щиплющим глаза - порох-то чёрный. Гранулы его похожи на графит, но когда разотрёшь, он становится бурым. Большинство пуль из свинца, кроме них есть и картечные, их выдают в меньшем количестве (из семидесяти патронов - двадцать)
Более-менее меткая стрельба на расстоянии около ста метров, с дистанции шагов в триста можно даже не целиться, толку никакого. Пруссаки те вообще учатся палить на ходу, а потом бросаются в штыковую атаку.
Конечно, после 'калаша' фузея кажется жуткой архаикой, но ничего лучше пока не придумали. На вооружение русской армии это гладкоствольное ружьё с кремневым замком, называвшимся 'французским батарейным', попало недавно - несколько лет назад, правда, полностью перевооружить всё войско не успели, и некоторые части снабжаются устаревшими мушкетами. Но на гвардии не экономят, мы получаем только лучшее. Кстати, такая конструкция замка считается самой передовой в Европе, так что наши генералы порой нос по ветру держат.
Срок службы фузеи десять лет. Раз в два года полку получает сумму на ремонт. Ипатов постоянно проверяет наше оружие, если находит 'разстрел' или раковину, фузеи заменяются. Армейские стоят два рубля пятьдесят копеек, гвардейские подороже на целый рубль. Лёгкими их не назовёшь, в среднем весят килограммов пять с половиной.
Я повесил ружьё на ремень и стал прохаживаться по караульному пятачку. Может, гусиным шагом пойти, чтобы согреться... Физкультура - она в любой ситуации выручит.
Дома я постепенно устроил импровизированный тренажёрный зал, из всякого барахла соорудил штангу, гантели, гири. Как только выдавалась свободная минутка - упражнялся. Тело настоящего фон Гофена и раньше то рыхлым было не назвать, а теперь так раздалось, что мундир враз сделался тесным. Хорошо, Чижиков предупредил, чтобы я одежду посвободней заказывал: в непогоду поддевать лишнюю пару нательного белья.
Мускулы росли как на дрожжах, и это без всяких анаболиков, энергетических коктейлей и прочих хитростей. Не ожидал настолько стремительных результатов. То ли предрасположенность такая, то ли какие-то неизвестные факторы действовали. Бицепсы превратились в банки, трицепсы запузырились, на прессе отчётливые квадратики проступили. Таким я ещё никогда не был. В зеркало смотрел и глазам не верил.
Карл сначала посмеивался, но потом враз посерьёзнел, когда хорошенько меня в бане разглядел. Ему стало завидно, и с тех пор мы занимались вдвоём.
Теперь я выглядел здоровей Чижикова, раньше считавшегося самым крупным среди гренадер, а значит во всём полку. Он был выше меня, но куда худощавей.
С моей лёгкой руки ещё несколько человек заразились тяжёлой атлетикой, но не у всех хватало терпения. Многие быстро остывали и прекращали занятия.
Ипатов одобрил мою 'методу' и стал прививать среди гренадер. Так волей-неволей я стал готовить среди измайловцев будущих 'мистеров Вселенная'.
Кроме того, с моей подачи в полку прижились и некоторые жаргонные словечки, такие, как скажем, 'мажоры'.
В полку хватало богатых солдат-дворян. Некоторые имели в Петербурге собственные дома, приезжали в полковой двор на роскошных экипажах с гайдуками на запятках, носили не знавшие грязи мундиры из дорогого сукна, украшали уши золотыми серьгами, а пальцы рук перстнями с переливающимися бриллиантами.
В нашем гренадерском капральстве третьей роты был только один 'богатенький Буратино' - князь Тадеуш Сердецкий, выходец из знатного польского рода. Его отец чем-то приглянулся Петру Первому, и Сердецкие на долгое время вошли в фавор. Кто-то из них служил даже при Екатерине Первой в знаменитой кавалергардской роте, при Анне Иоанновне её распустили. Самый младший - белобрысый, рослый, с капризной складкой тонких губ и огромными, похожими на веер ресницами, попал к нам.
Он делал карьеру при дворе и в полку появлялся редко. Его папа ежемесячно отваливал ротному кучу денег, и Басмецов смотрел сквозь пальцы на то, что в строю вместо Тадеуша стоит его крепостной - тоже поляк по имени Михай.
Как-то раз я в сердцах назвал Сердецкого мажором, другим гренадером это понравилось. Они подхватили и понеслось. Даже семёновцев с их 'красавчиками' заразили.
