Терри Пратчетт - Финт
Тем не менее Финт видел: мистер Тодд очень старается. Ох ты ж, как же он старался, прямо из кожи вон лез, пока правил бритву на ремне, – перевирал анекдоты, забывал ключевые фразы и, о ужас, хохотал над своей же шуткой, так неуклюже пересказанной. Но наконец Суини посчитал лезвие достаточно острым – и настал черед пены для бритья; ею цирюльник занялся, едва отложив бритву, сверкающим лезвием строго на север – чтобы не затупилось.
Прикованный к креслу Финт благоговейно наблюдал за происходящим; мысли его то и дело перескакивали от зрелища цирюльниковых приготовлений к образу более отрадному: то-то восхитится Симплисити при виде того, как он прифрантился – елы-палы, ни дать ни взять настоящий молодой джентльмен! Вдруг Финт заметил, что пальцы брадобрея все покрыты шрамами; хотя эта небольшая проблема ему, похоже, не мешала: Суини проворно взбивал пену с маниакальным энтузиазмом циркового клоуна. Пена летела во все стороны; перенасыщенная воздухом, она казалась почти управляемой, под стать дирижаблям: она плыла по ветру, словно стремясь поскорее вырваться за пределы этого места; то же самое желание теперь обуревало и Финта – тем более что снова потянуло гнилостным запахом: тяжелый и неприятный, он постепенно заполнял собою комнату.
– Вы в порядке, мистер Тодд? – спросил Финт. – У вас руки слегка дрожат, мистер Тодд.
Лицо цирюльника напоминало стальную маску, если, конечно, сталь способна потеть; Суини раскачивался из стороны в сторону, а глаза его, словно две дыры в снегу, глядели в нездешнюю даль, невесть куда, невесть на что. Финт принялся украдкой выпутываться из простыни, не сводя бдительного взгляда с мистера Тодда. Ох ты ж, вот те на, а теперь мистер Тодд забормотал что-то себе под нос: слова мешались друг с другом, пытаясь вырваться на волю, а некоторые так торопились удрать от раскачивающегося брадобрея, что обгоняли сами себя.
Глядь, а Суини уже стоит между Финтом и дверью на улицу и размахивает блестящим лезвием, как новобрачная по завершении обряда, высматривая, кто поймает букет…
Финт, надеясь, что не выдаст себя оглушительным стуком сердца, спокойно проговорил:
– Мистер Тодд, расскажите, что такое вы видите; наверняка что-то ужасное. Я могу вам помочь?
Бум, бум, колотилось сердце, но Финт словно не слышал. И Суини Тодд, к несчастью, тоже; его бормотание временами начинало звучать чуть более внятно. Стараясь не делать резких движений, Финт медленно и осторожно приподнялся с кресла и встал на ноги, размышляя про себя: может, опиум? Он принюхался – лучше бы он этого не делал! – нет, спиртом от этого человека тоже не пахнет. Как можно более мягким голосом Финт произнес:
– На что вы такое смотрите, мистер Тодд?
– Они… они возвращаются. Да, да, возвращаются, хотят забрать меня с собой… Я их помню… Вы, сэр, знаете, на что способно пушечное ядро? Иногда они подпрыгивают вверх-вниз, так забавно, ха, а еще – катятся по земле, и какой-нибудь парнишка… да, совсем зеленый парнишка с фермы в Дорсете или Ирландии, у которого голова битком набита всяким вздором про бои и битвы, а в кармане – неумело нарисованный портрет его девушки, а он ведь и впрямь запал ей в душу, как же – храбрый воин, едет сражаться с Бони… Этот юный герой видит, как страшное ядро катится по траве, – ни дать ни взять игра в кегли! – и как распоследний идиот зовет своих приятелей, тех, что выжили, и бежит пнуть его хорошенько, знать не зная, сколько в том ядре еще осталось силы. Хватит, чтобы оторвать ему ногу, и не только ногу. Цирюльник и хирург, это я, скорее хирург, чем цирюльник на поле боя, оно отчасти сродни скотобойне, но платят малость получше… Я их вижу перед собой, наяву… люди изломанные, изувеченные, творения Господа, изуродованные до неузнаваемости, страшно, страшно… вон они идут… они идут, они всегда идут, наши славные герои, одни служат глазами тем, кто ослеп, другие тащат тех, кто обезножел, а третьи кричат за тех, кто лишился голоса…
Бритва кружила и танцевала в воздухе, гипнотизируя взгляд, взад и вперед, туда-сюда, а Финт медленно подбирался к вспотевшему цирюльнику.
– Бинтов не хватало, лекарств не хватало, не хватало самой… жизни… – бормотал Суини Тодд. – Я пытался. Я никогда не угрожал оружием другому, я только пытался помочь, там, где лучшая помощь – это милосердный нож, и все-таки они приходят… они приходят сюда… все время… ищут меня… Говорят, что они не мертвы, но я-то знаю. Мертвы, а ходят. Ох! Как жалко, как жалко…
Тут Финтова рука, что уже некоторое время следовала за прихотливым полетом непредсказуемого лезвия, мягко поймала кисть, его сжимавшую, и Финту показалось, будто он и сам видит этих солдат – так гипнотизировало волнообразное движение бритвы; он чувствовал, будто его против воли тащат к какому-то ужасному финалу, – но тут внутренний Финт, мастер по части выживания, очнулся, отсалютовал, взял под контроль Финтову руку и аккуратно и осторожно вынул бритву из пальцев Суини Тодда.
Тот продолжал раскачиваться: он словно ничего не заметил. Неотрывно глядя туда, куда так не хотел смотреть Финт, он просто выпустил бритву и рухнул в кресло. Вокруг него тихо оседала пена.
Лишь тогда Финт осознал, что они не одни, – пока он погружался в призрачный мир Суини Тодда, в дверном проеме – и вели они себя на диво тихо для своего брата! – возникли двое пилеров: обильно потея, они пялились во все глаза на него и на бедного брадобрея. Один из пилеров воскликнул: «Матерь Божья Пресвятая Богородица!» – и оба отпрыгнули назад, – а Финт сложил бритву и убрал ее в карман от греха подальше. А затем обернулся, жизнерадостно улыбнулся пилерам и поинтересовался:
– Я могу вам чем-нибудь помочь, джентльмены?
После чего мир обезумел – ну, чуть больше, чем до того. Финта обступили люди, в тесную цирюльню пилеров набилось, что сельдей в бочке; они устремились в глубину комнаты, загремел замок, громыхнул удар ноги, где-то вдалеке послышались страшные ругательства. Волна трупной вони поистине кладбищенского размаха прокатилась через все помещение под вопли толпы, Финта внезапно затошнило – и при этом, как ни странно, он слегка подосадовал, что так и не удалось подстричься.
Снаружи засвистели полицейские свистки, в цирюльню ворвались еще пилеры, двое подхватили опрокинувшегося и, вероятно, бесчувственного мистера Суини Тодда; по лицу его бежали слезы. Его тут же выволокли наружу, а Финт остался в кресле в эпицентре тарарама, достаточно шумного, чтобы приписать к нему еще одно «ра», а то и «рам». Со всех сторон на Финта глядели чьи-то лица, стоило ему шевельнуться, и над толпой прокатывалось сдавленное аханье; все еще не вполне понимая, на каком он свете, он смутно услышал голос одного из пилеров, что как раз вышел из подвала со словами:
– Он просто стоял. В смысле, вот просто стоял как влитой, лицом к лицу с этим типом, не моргнув и глазом, выжидая удобного момента, чтобы выхватить страшное оружие! Мы ни слова не смели произнести, потому что видели: преступник вроде как во сне – во сне размахивает смертельным оружием! Что я могу сказать? Умоляю вас, леди и джентльмены, не нужно спускаться в подвал. Не нужно, прошу вас; потому что если спуститесь, вы там такое увидите, что не порадуетесь. Фред, не пускай их! Назвать это кровавой бойней – значит ничего не сказать. Поверьте моему слову, я знаю, что говорю, – я ж в прошлом солдат. Я при Талавере[16] сражался – и там был ад кромешный. Но там внизу меня прям наизнанку вывернуло, точно говорю. В смысле, такая там вонь стоит. Неудивительно, что соседи начали жаловаться. Да, сэр, вы, сэр, чем я могу вам помочь?
Словно в тумане, Финт увидел, как следом за пилерами явился не запылился Чарльз Диккенс.
– Меня зовут Диккенс, – представился Чарли, – и я знаю юного Финта за человека во всех отношениях превосходного и достойного доверия; это тот самый герой, что спас редакцию «Морнинг Кроникл» не далее как позавчера вечером; наверняка вы все об этом уже наслышаны.
Финту слегка полегчало, тем более что загремели оглушительные аплодисменты; он оживился еще больше, когда кто-то в толпе заорал:
– Предлагаю устроить подписку для храброго юноши! Даю пять крон!
На этом этапе Финт попытался подняться на ноги, но Чарли Диккенс, склоняясь над ним, мягко толкнул его обратно в кресло, придвинулся совсем близко, так что его губы оказались у самого Финтова уха, и зашептал:
– Было бы уместно слегка застонать, друг мой, вследствие пережитого вами ужаса. Доверьтесь мне как журналисту: вы снова герой дня; жаль будет неосторожным высказыванием испортить весь эффект. – Он придвинулся еще на дюйм и еле слышно добавил: – Вы только послушайте, как они наперебой сулят герою золотые горы; а теперь я осторожно помогу вам подняться на ноги и уведу под сень роскошных чертогов редакции «Кроникл», где настрочу такую статью – ничего подобного из-под пера не выходило со времен Цезаря!
