Терри Пратчетт - Финт
Финт вернулся домой, сполоснул лицо, вымыл руки, а Соломон между тем разложил по тарелкам мясную запеканку. О своих скитаниях по другим странам Соломон почти ничего не рассказывал, но вот готовить он в путешествиях здорово выучился, что правда, то правда, – причем использовал специи и травы, о которых Финт слыхом не слыхивал.
Однажды Финт спросил Соломона, почему тот решил перебраться в Англию, и Соломон объяснил: «Ммм, видишь ли, друг мой, я так понимаю, в затруднительной ситуации правительства в большинстве своем принимаются стрелять по своим подданным, но в Англии правительству нужно-таки сперва спросить разрешения. А самый цимес в том, что никому нет до тебя особого дела, если ты не слишком шумишь. Ммм, такая страна мне нравится. – Старик помолчал. – Однажды, когда я, как водится, спасался бегством, помню, повстречался мне один довольно лохматый юноша, чтоб он был здоров, который заверил меня, что в один прекрасный день мы покончим со старым миром. Мы тогда от казаков прятались. Порою я, ммм, гадаю, что сталось с молодым Карлом…»
После ужина – такого вкусного, что просто пальчики оближешь, – Соломон с Финтом пошли выгулять Онана, пока солнце катилось к горизонту. Поучительное зрелище представлял собою Соломон, запирающий дверь. Лестница была узкой и шаткой, как и весь дом, как и все вокруг по большей части, но, войдя в мансарду, вы подмечали разницу: стальную арматуру по периметру дверного проема и замок, с виду простенький, а на самом деле чрезвычайно сложный – Соломон его сам смастерил. Чтобы вломиться внутрь, понадобилась бы небольшая армия, и даже Финту приходилось стучаться особым образом, прежде чем Соломон ему отопрет. Некогда мальчишка спросил Соломона, зачем столько хлопот, старик ответил: «Живу долго» – и пояснять не стал.
В медовом зареве вечернего солнца улицы немного смахивали на волшебную страну – очень и очень немного, надо признаться. Но солнце словно бы исцеляло город от грызни, свар и обид дня; несколько ларьков еще не закрылись, и хозяева зажигали лампы по мере того, как свет угасал. Вокруг царили мир и благодать – но ты-то знал, что это лишь пересменок, следом за людьми дня придут люди ночи, в точности как ночь приходит следом за днем, вот только день в общем и целом не имеет привычки шарить в карманах ночи.
Финт с Соломоном выпили пивка в винной лавке; и Онану тоже перепало. Финт рассказал Солу об Онановой находке в канализации и о своих планах наведаться в особняк Мэйхью, чтобы пригласить Симплисити на прогулку по возможности уже завтра. Наконец усталые друзья зашагали обратно в мансарду.
По пути Финт заметил, как что-то ослепительно-яркое сияет в дымном воздухе, и полюбопытствовал:
– Сол, это чего такое? Ангел небось?
Спросил он скорее в шутку, но Соломон ответствовал:
– Ммм, мой опыт общения с ангелами довольно ограничен, мальчик мой, хотя я верю, что они существуют, ммм; однако именно этот ангел, если не ошибаюсь, таки планета Юпитер.
Финт, сощурившись, вгляделся в светящуюся точку.
– А это еще что за зверь такой?
Сол ему чего только не рассказывал; но тут запахло чем-то новеньким.
– А ты не знаешь? Юпитер – это огромный мир, гораздо больше нашей Земли.
Финт вытаращил глаза.
– Ты хочешь сказать, Юпитер – это мир, в котором живут люди?
– Ммм, полагаю, на этот счет у астрономической науки готового ответа нет, ммм, но я таки допускаю, что живут, иначе на что такой мир сдался? И знаешь, что я тебе скажу? Ммм, я скажу тебе, что это таки лишь одна из нескольких планет, то есть миров, которые обращаются вокруг солнца.
– Чего? Я думал, это солнце вращается вокруг нас. Мы ж своими глазами это видим; разве может быть иначе?
Финт окончательно запутался, а вдумчивый голос Соломона между тем продолжал:
– Ммм, таки сомневаться не приходится; это доподлинно установленный факт. Тебе, возможно, также небезынтересно будет узнать, что у планеты Юпитер есть четыре луны и все они обращаются вокруг нее, как наша луна вокруг Земли.
– Это еще как? Ты же только что сказал, это мы вращаемся вокруг солнца. А луна тогда куда вращается? Тоже вокруг солнца, нет?
– Действительно, луна вращается вокруг Земли; они вместе вращаются вокруг солнца, и действительно, ммм, я таки могу заверить тебя, что насчет лун Юпитера все чистая правда, потому что я, в бытность свою в Голландии, своими глазами наблюдал их в телескоп.
Финту казалось, у него голова того гляди лопнет. Надо же, чего выясняется-то! Ты встаешь поутру, ты ходишь по своим делам, ты думаешь, будто знаешь все, что только можно, и вдруг оказывается, что там, вверху, в небесах, все вращается волчком. Финт прямо готов был возмутиться, что его не посвятили в эту тайну раньше. По дороге он жадно слушал, пока Соломон извлекал из недр памяти разнообразные астрономические сведения. Процесс закончился, когда Финт спросил:
– А мы в этих мирах побывать можем?
– Ммм, очень маловероятно, они таки слишком далеко.
Финт призадумался.
– Дальше, чем Бристоль, да? – Про Бристоль он слыхал – кажется, это крупный портовый город, но уж всяко поменьше Лондона.
Соломон вздохнул.
– Увы, Финт, гораздо, гораздо дальше Бристоля; даже еще дальше, чем Земля Ван-Димена[15] – а это, сдается мне, самая удаленная от нас точка, на другой стороне земного шара.
Финту казалось, что все, о чем рассказывает Соломон, впивается в него на манер серебряной булавки: не больно, но здорово будоражит. Перед ним открывался огромный мир, раскинувшийся далеко за пределами подземных туннелей, – и в мире этом полным-полно всего такого, о чем он, Финт, до нынешнего дня даже не подозревал. Его словно встряхнуло: а ведь ему хочется обо всем об этом узнать. Подумал Финт и о Симплисити: вдруг она еще больше заинтересуется молодым человеком, который в таких вещах сечет, – и осознал, до чего ж ему не терпится снова ее увидеть.
Поднимаясь по лестнице, Соломон обронил:
– Если бы ты, Финт, лучше разбирался в буквах, я, пожалуй, мог бы заинтересовать тебя трудами сэра Исаака Ньютона. А теперь пойдем внутрь, что-то сыровато становится. Ммм, ты меня про ангелов спрашивал; ангелы – это, ммм, посланники, так что, думается, все то, что дает тебе новые знания, может считаться ангелом, милый мой Финт.
– А я думал, они носят послания от Бога?
Соломон вздохнул, приступая к нелегкому процессу отпирания двери.
– Ммм, ну что ж, – промолвил он, – если однажды ты перестанешь возиться в… невесть чем, я, пожалуй, потолковал бы с тобой о трудах философа Спинозы, который таки помог бы расширить твой кругозор – насколько я вижу, в голове у тебя свободного места хоть отбавляй – и познакомил бы тебя с понятием атеизма, что со всей определенностью оспаривает веру в Бога. Что до меня, бывают дни, когда я в Бога верю, а бывают, когда нет.
– А так разве можно? – удивился Финт.
Соломон толкнул дверь – и, едва войдя внутрь, принялся суетливо ее запирать.
– Финт, тебе не понять уникальной договоренности между еврейским народом и Богом. – Старик оглянулся на Онана и добавил: – Мы таки не всегда друг с другом согласны. Вот ты спросил про ангелов. А я говорю о людях. Но кто такие люди, скажите на милость, чтобы наделять способностью к любви только себе подобных? Где есть любовь, ммм, непременно должна быть и душа; однако Господь, как ни странно, по-видимому, считает, что души есть только у людей. Я Ему долго втолковывал, почему Ему следует, ммм, пересмотреть Свою позицию в этом вопросе, тем более что какое-то время назад, задолго до того, как я повстречал тебя, однажды я столкнулся с одним перевозбужденным джентльменом, вооруженным убежденностью в том, что всех евреев надо мочить – а тако же и весомым железным прутом, – и надо отметить, что подобная ситуация была мне, ммм, не внове. Онан, в ту пору еще щенок, доблестно тяпнул перевозбужденного джентльмена за неназываемые и тем самым отвлек внимание на себя, так что я сумел сбить его с ног с помощью одного, ммм, приема, усвоенного в Париже. Кто скажет, что этот поступок не был подсказан любовью, тем более что, пытаясь любой ценой защитить меня, Онан в награду за свою самоотверженность получил сокрушительные удары, которые, возможно, и сделали его таким, каков он есть. Ммм, а теперь я таки устал и намерен погасить свет.
В темноте Финт ворочался на своем тюфяке; Онан жадно следил за ним, в надежде, что сегодня как раз одна из таких ночей, когда достаточно зябко, чтобы Финт захотел разделить тонкий тюфяк с пахучей собаченькой. Во взгляде его светилась безоговорочная любовь: такую способна испытывать только собака – собака, несомненно, наделенная душой. Но Онан был собакой до мозга костей, так что метафизика его по сложности заметно уступала человеческой, хотя иногда у него приключался некоторый кризис двоебожия: был бог старый, от которого пахло мылом, и молодой, от которого восхитительно пахло всем на свете – во всяком случае, когда он возвращался из туннелей, и для чувств Онана Финт был что радуга в калейдоскопе. Исполненный надежды пес сосредоточил на Финте всю мучительную искренность своей любви, и Финт сдался – как всегда.
