Иван Алексеев - Осада
Пан Анджей изумленно вскинул брови, и переспросил с, казалось бы, абсолютно искренним недоумением:
– Что вы имеете в виду, маркиз?
Фон Гауфт, внимательно наблюдавший за реакцией собеседника, откинулся на спинку стула, улыбнулся доброй открытой улыбкой, невинно округлил глаза:
– Я имею в виду, пан Анджей, что ваше превосходство над противником в искусстве фехтования столь велико, что вы можете без опаски выходить на бой с несколькими русскими варварами одновременно.
Полковник фон Фаренсберг поспешил поддержать маркиза, обрадовавшись возможности принизить значение пресловутого подвига своего соперника:
– Фон Гауфт абсолютно прав: русские очень плохо владеют шпагой. Я слышал, что их царь в Москве специальным указом запретил своим подданным принимать от иностранцев вызов на поединки. Это обусловлено тем, что за несколько лет, с тех пор, как европейские дворяне стали посещать русскую столицу, они убили на дуэлях множество русских дворян из самых знатных семей.
Маркиз с интересом взглянул на полковника. Он знал фон Фаренсберга достаточно давно и даже именовал своим старым приятелем. Однако фон Гауфту было известно, что за рейтаром – профессиональным наемником, продававшим свое воинское мастерство направо и налево, водились в прошлом кое-какие грешки, о которых тот предпочитал не распространяться. Так что «старого приятеля» маркиз отнюдь не вычеркивал из списка подозреваемых.
Полковник, между тем, желая, наконец, выйти в беседе на первый план, обратился к хозяйке:
– А каково ваше мнение на сей счет, фрау Анна?
Хозяйка некоторое время молчала, сосредоточенно разглядывая барельефный рисунок на своем золоченом кубке, словно видела его впервые. Затем, не поднимая глаз, переспросила фон Фаренсберга:
– Вы желаете услышать мою оценку боевого искусства русских?
– Конечно, дорогая фрау. Окажите нам честь, сообщите ваше драгоценное мнение на сей счет!
– Ну что ж, извольте. – Пани Анна подняла голову, и маркиза поразило сосредоточенное, даже, пожалуй, суровое выражение ее лица. – На первый взгляд, русские уступают европейцам в военном мастерстве, как индивидуальном, так и общевойсковом. Но это впечатление возникает только в том случае, если сравнивать профессиональных бойцов, таких как рейтары господина полковника, или гусары господина ротмистра, с русскими ополченцами, то есть крестьянами и ремесленниками, составляющими большинство русского войска.
– Но, дорогая фрау, – не совсем галантно перебил ее фон Фаренсберг, изрядно угостившийся горячительным из запасов пана Анджея, пока тот произносил свой монолог во славу рыцарства. – Мы сейчас говорим не о мужиках-ополченцах, а о русской знати – боярах и дворянах, то есть об офицерах, каковые составляют хотя и не большинство, но основу любого войска и являются профессиональными военными.
– Если вы имеете в виду поместную конницу, а именно бояр, которые согласно русским обычаям не служат, как европейцы в регулярной армии, но должны являться на войну «коны и оружны» со своими дворянами, коих именуют «дети боярские», то я бы рекомендовала вам воздержаться от однозначных оценок, – медленно, с расстановкой произнесла пани Анна.
Она подняла свой кубок, пригубила ароматное венгерское вино.
Воспользовавшись возникшей паузой, фон Гауфт воскликнул как бы невзначай:
– Вы хорошо знаете русские слова и обычаи, пани Анна!
Та слегка усмехнулась в ответ:
– Разумеется, ведь я долгое время жила в России со своим первым мужем, маркизом фон Штаденом. Так вот, дорогой полковник, – продолжая начатый разговор, вновь обратилась она к фон Фаренсбергу. – Боярские полки, или дружины, отнюдь не однородны. Боевое мастерство дружины сильно зависит от личности возглавляющего ее боярина. Есть такие, которые в основном предаются неге и лености в своих поместьях и не владеют должным образом ни саблей, ни пистолью. На их счет вы абсолютно правы: они не выдержат поединка с европейцами. Однако есть и другие.
Пани снова сделала паузу, подняла кубок, но не стала пить, а просто держала его в руке и откинулась на спинку кресла так, что ее лицо оказалось в тени.
– Доводилось ли вам, господа, слышать о поморских дружинниках боярина Ропши? – продолжила после паузы пани Анна.
Маркиза поразила еле уловимая перемена в звучании ее голоса, когда она произносила эти слова. Он пока затруднился определить, чем именно вызваны новые интонации: или невольным, хотя и тщательно скрываемым, уважением к тем, о ком говорила пани, или же страхом и лютой ненавистью к ним.
– Поморские дружинники? Нет, я о них не слышал, – пожал плечами пан Анджей.
– Я плохо запоминаю русские имена, дорогая фрау, – ответил в свою очередь фон Фаренсберг.
Маркизу показалось, что голос ротмистра и реплика полковника звучали чуть-чуть фальшиво. Пани Анна подняла глаза на маркиза, ожидая, что скажет он. Но фон Гауфт уклонился от прямого ответа:
– А что, эта самая поморская дружина входит в состав псковского гарнизона? – переспросил он.
– Я не уверена насчет всей дружины, но небольшой отряд поморов в Пскове, безусловно, присутствует. Сегодня утром мои люди, производя разведку, вступили с ними в бой в одной из прибрежных деревень. Мы потеряли одиннадцать человек.
– Невероятно! – с искренним изумлением воскликнул фон Гауфт. – Как же такое могло случиться? Ваши люди попали в засаду?
Пани Анна криво усмехнулась и собралась было что-то сказать в ответ, как вдруг сквозь звуки музыки, которыми оркестр рейтар услаждал пирующих начальников, прорвался характерный гул, как будто со стороны осажденного города к оркестру присоединился большой барабан. Все четверо мгновенно замерли, затем повернули головы на звук, который они – опытные воины – не могли спутать ни с чем. Вскоре звук повторился: это ударило второе орудие, а затем – третье. Свиста ядер они не услышали, но взрыв гранаты на дальнем от них конце лагеря, разумеется, прозвучал как гром среди ясного неба и заставил всех повскакать со своих мест.
Ротмистр и полковник, в миг протрезвев, вскочили из-за стола, едва не опрокинув его, и бросились вон из шатра, даже не попрощавшись с хозяйкой. Они побежали в лагерь, в свои бивуаки, туда, где взрывались русские бомбы и гибли их подчиненные. Маркиз незамедлительно последовал за ними, на прощание все же коротко кивнув хозяйке:
– Прошу прощения, фрау: служба!
– Я понимаю, маркиз! – ответила пани Анна, и в ее голосе прозвучали странные нотки.
Но фон Гауф второпях не обратил должного внимания на интонации собеседницы. Он бежал вслед за ротмистром и полковником, чуть приотстав, хотя, конечно мог бы легко обогнать непривычных к бегу кавалеристов, смешно переваливавшихся на ходу. Маркиз лихорадочно анализировал происходящее: «Откуда, черт побери, стреляют русские? Неужели они в темноте умудрились выкатить из города орудия и доставить их к нашим позициям? Почему, в таком случае, боевое охранение проморгало эту вылазку, которую абсолютно невозможно осуществить бесшумно?»
И еще одна мысль раскаленным гвоздем засела у него в мозгу. Было очевидно, что русские снаряды накрыли почти весь лагерь королевского войска, за исключением его южной, то есть дальней от Пскова окраины. Люди, которые там находились, избежали смертельной опасности. И среди этих людей была пани Анна, с самого начала расположившая свой бивуак дальше всех от города, только что намекавшая, что у русских есть весьма профессиональные воинские формирования. При этом она упоминала о поморских дружинниках, о которых маркизу было кое-что известно. Во-вторых, под обстрелом не оказался ротмистр Голковский, ушедший из расположения своей роты незадолго до начала ночной бомбардировки. Эксцентричные поступки ротмистра давно уже привлекли внимание начальника контрразведки. Ну и, в-третьих, внезапной смертельной опасности каким-то чудом избежал профессиональный наемник, полковник фон Фаренсберг. Однако маркиз, конечно же, понимал, что все это только догадки и смутные подозрения. А король наверняка строго потребует от него объяснений случившегося. Посему маркиз не проявлял свои великолепные навыки в беге по пересеченной местности и не спешил в лагерь, где, кстати сказать, еще продолжали взрываться русские бомбы.
Лагерь королевского войска, в котором только что царило веселье, тайное и явное, теперь напоминал библейские города Содом и Гоморру в момент их бомбардировки огненной серой с небес. Вспышки и грохот разрывов, пылающие шатры и повозки, мечущиеся в огне полураздетые люди, крики, стоны раненых. Однако в этом хаосе постепенно образовывались островки порядка и осмысленных действий. Королевские офицеры, придя в себя после первоначального шока, постепенно восстановили управление своими ротами и полками и, в конце концов, сумели организовать более-менее упорядоченный выход из-под обстрела и вынос раненых. Лагерь переместился на юг, подальше от Пскова, туда, где раньше располагался бивуак вервольфов. Разумеется, пани Анна, предвидя развитие ситуации, успела перенести свои шатры еще южнее, за небольшую березовую рощу.
