Спасти кавказского пленника (СИ) - "Greko"

«Чтобы не погасло, чтобы не погасло, чтобы не погасло…» — молился измученный мозг.

В ответ на эту молитву неожиданно донёсся трезвый голос Пафнутия:

— Медлить нельзя. За священником нужно бежать. Может, еще успеет отпеть бедолагу!

" — Почитайте мне, ладно? Почитайте мне перед сном."

Нет. Нет. Не нужно священника! Мне еще должны почитать перед сном. Я должен услышать её последние слова. Там были такие красивые слова! Которые впору было бы произнести и мне. И к месту. Мы же с ней в одном и том же положении. Мы оба прощаемся с жизнью. Понимаем, что уже нет надежды на спасение. Смиряемся. И просто хотим прогнать страх. И уйти с достоинством. И говорить в эти минуты о красивом. О любимых.

Ко мне прислушались. Проектор с натугой погнал последние метры плёнки через своё умирающее чрево. Горящие буквы вспыхнули перед глазами.

«— Дорогой мой. Я жду тебя. Как долог день в темноте. Или прошла неделя? Костёр погас. Мне ужасно холодно. Я должна выползти наружу, но там палит солнце. Мы умираем. Мы умираем, обогащенные любовью, путешествиями, всем, что вкусили. Телами, в которые вошли. По которым плыли, как по рекам. Странами, в которых прятались, как в этой мрачной пещере.»

Последняя капля воздуха в лёгких готова была вот-вот схлопнуться. Лампочка этого уже не выдержит. Вольфрамовая нить перегорит, порвется. Повиснет, качаясь. Потом — темнота. И — кому что по вкусу: «Маэстро, урежьте марш!», «Уплочено!», «Дальнейшее — молчание».

Держись! Держись! Там осталось совсем немного! Ты же не хочешь, чтобы тебя освистали? Чтобы последние куски пленки зажевало. Чтобы взорвался недовольный зритель, начал топать ногами и называть тебя сапожником. Покажи мне уже этот фильм до конца! Не смей останавливаться, пока я не услышу её и свои последние слова!

«Мы — истинные страны. А не те, что начертаны на картах. Что носят имена могущественных людей. Я знаю, ты придёшь, и отнесёшь меня во дворец ветров. Это все, чего я хотела. Отправиться в такое место с тобой. С друзьями. На землю без карт. Лампа погасла, и я пишу в темноте».

Вот, спасибо! Теперь я готов. Теперь можно. Осталось всего ничего.

Странно только, что опять жизнь не проносилась перед глазами. Было не до этого. Я злился на себя. Должный успокоить себя словами, что я сделал всё, что мог, я не успокаивал. Мне не нравились эти слова. Оправдание для слабаков. Если бы я сделал всё, что мог, то остался бы в живых! А не ждал бы, что сейчас над моей головой раздастся утробный бас местного батюшки, прокладывающего мне дорогу на Страшный суд. Но более всего я ужасался тому, как поступил с Тамарой. С девушкой, за руку и сердце которой с радостью бы бились тысячи мужчин во все века. Которая досталась мне. Отдалась мне. Поверила в меня. А я…

…А я в этот момент с удивлением обнаружил, что стоп-кадр закончился. Качели пришли в движение. Начали свой обратный полет. Туда, где я на короткие мгновения приходил в сознание. Счастливый папаша уже приготовился их встретить. Потом он обратно запустит качели в небеса. Так что у меня было всего несколько секунд, чтобы напоследок увидеть мир.

Я уже различал громкий топот в доме.

«Видимо, священник! Действительно, бежал, торопился, чтоб успеть. Вон, как тяжело дышит!»

Потом услышал знакомый звук.

«Не может быть! — подумал я. — Брежу. Но очень похоже на предостерегающий гортанный крик Бахадура. Он так всегда кричит, когда хочет напугать. Или чем-то недоволен. Или предупреждает, что лучше у него на пути не стоять!»

— Где он?

«Точно брежу. Это же голос Тамары. Тогда почему говорит на русском языке почти без акцента⁈ Да и как она могла оказаться здесь? Просто хочу её увидеть напоследок. Только и всего».

Раздались торопливые шаги. Рука отдернула занавеску так, что она сорвалась.

«Нет. Не брежу. Тамара!»

Она подбежала ко мне, наклонилась. Стала целовать. Я пытался дышать. Просто набрать воздуха, чтобы произнести хоть слово. Наверное, было похоже на то, что я задыхаюсь. А еще мне хотелось ее оттолкнуть. Чтобы царица не вдыхала ту вонь, которая окутала меня предсмертным нарядом. Но сил пошевелиться не было.

Качели неизбежно приближались к точке возврата. Времени оставалось совсем ничего. И тут я вспомнил второй момент из «Английского пациента» на котором тоже никогда не мог сдержать слёз. Тот, когда Ласло Алмаши пододвигает Ханне ампулы морфия. Чтобы она вколола ему их все. Чтобы он, наконец, умер. И Ханна, рыдая, исполняет его желание.

И я зарыдал. Тамара перестала целовать меня. Посмотрела на меня.

— Только посмей умереть! — сказала строго. — Я убью тебя!

Наконец, я смог набрать воздуха.

— Как же я по тебе соскучился, моя грузинка!

Умереть, конечно, не посмел. Но сознание потерял.

«Ханна, это Флора. Она отвезёт тебя во Флоренцию!»

Глава 10

Нож супротив кнута

— Bonjour, comment vous sentez-vous? Avez-vous bien dormi?

Тихий голос Тамары раздавался над ухом. Я открыл глаза. Вот и она, моя будущая жена. Сидит на стуле возле кровати. В руках у неё тетрадь. Смотрит в неё. Потом поднимает глаза. Старательно повторяет наизусть.

— Bonjour, comment vous sentez-vous? Avez-vous bien dormi?

День. Я в том же закутке. Но занавески нет. Без нее открылось все пространство дома отца Косякина. Принюхался. Нет уже и прежней вони гниющего тела. Я, конечно, еще очень слаб. Но уже точно на пути к выздоровлению.

— Здравствуйте, как вы себя чувствуете? Хорошо ли вам спалось? — Тамара на русском со смешным акцентом повторила французскую фразу.

Опять заглянула в тетрадь. Вздохнула. Начала заново.

— Bonjour, comment vous sentez-vous? Avez-vous bien dormi?

— Je t’aime! — еле проговорил то немногое, что знал на французском.

— Вай мэ! — Тамара испугалась от неожиданности.

Посмотрела на меня. Потом вскочила со стула и выбежала вон.

Я удивился. Вот уж не думал, что признание в любви, пусть и на французском, так подействует на Тому. Услышал топот ног. Закуток в мгновение наполнился людьми. Впереди всех стоял незнакомый мне добродушный бородатый толстячок, небольшого роста и в черкеске. За ним — Тамара. И чуть дальше — Бахадур и хозяин дома.

— Хорошо! Хорошо! — сказал незнакомец на турецком, присаживаясь на кровать.

Начал снимать повязки.

— Меня зовут Чурукай, — представился он. — Я хакким!

Вот оно что! Значит, Пафнутия отправили в отставку. И к гадалке не ходи: Тамариных рук дело. Где она только этого Чурукая нашла?

— На каком я свете?

Чурукай рассмеялся.

— Раз так шутите, значит, на этом.

— Плохи мои дела?

— Были плохи, — согласился Чурукай. — А сейчас ничего. На поправку пошли. Хотя, конечно, повезло вам.

— Повезло⁈

— Да. Из-за того, что так много крови потеряли, воспаление плеча, которое прострелили, не только что не усилилось, но прекратилось на время! Потом снова началось.

— По вашим словам, получается, что слабость, которая меня охватила, она-то и спасла мне жизнь.

— Да.

— Это странно.

— Но верно, — улыбнулся лекарь.

Как раз снял повязки. Внимательно оглядел грудь.

— Рассол готов? — спросил Тамару на русском.

— Марфа! — крикнула Тамара.

— Несу!

Я мало что понимал. Только подумал, что Пафнутию и Чурукаю следовало бы скооперироваться. У одного запасы спирта, у другого — рассол! Не пропали бы!

Не успел я до конца осознать происходящее, как вновь меня загнали в тупик. Глава семейства, явно проявлявший нетерпение все это время, не выдержал.

— Бахадурушка! — обратился он к алжирцу (!). — Ну, чего мы стоим? Только мешаемся! Видишь же, все у твоего друга в порядке! Пойдём, пойдём!

Потом взял Бахадура под локоток и вывел из закутка. Алжирец только успел подмигнуть мне. А Чурукай вздохнул с облегчением, когда он вышел.

Я вопросительно взглянул на Тамару. Она, сдерживая смех, показала мне, что всё объяснит позже. Вошла Марфа, неся в руках тазик с рассолом. Чурукай начал смачивать в них компрессы, которыми стал обкладывать всю грудь.