Александровскiе кадеты. Смута (СИ) - Перумов Ник

Они едва успели.

Бронепоезд свернул на крайний путь, пулеметы резали в упор, башенные орудия стреляли прямой наводкой, и немцы дрогнули. Было их тут, похоже, совсем немного, хорошо, если полурота и без артиллерии, второпях выдвинувшаяся к станции. Хорошо, что не успели не то, что подорвать мост, но и завалить его бревнами.

Но это они вполне смогут учинить у Черняковиц.

Остальные поезда втягивались на станцию; стрельба отодвинулась от железной дороги, немцев оттесняли на окраины села. Торопились санитары с носилками; раненых грузили прямо в вагоны. Мешкать было нельзя, ждал следующий мост, а потом — развилка в самом Пскове.

И сколько таких мостов с развилками ещё будет? — Аристов не успел задавить чёрную мысль. И как они станут прорываться всякий раз? Кадеты, конечно, об этом ещё не думают. Кровь горяча, молоды, каждый выигранный бой — праздник, о том, что дальше — никому в голову не приходит.

Но сейчас у них получилось. Враг оказался недостаточно расторопен, не цеплялся зубами за это село, берег своих, не имел артиллерии. Как будет дальше?..

Дальше их бронепоезд вновь шёл первым. И сразу за ним — передвинувшийся из хвоста колонны второй. В вагонах тесно от набившихся в них добровольцев — кадеты, юнкера, офицеры, рядовые, унтера, армейцы, гвардионцы, гражданские, полицейские, жандармы — все вперемешку.

Вокзал и телеграфное отделение были покинуты, аппаратура — уничтожена, провода перерезаны и изрядные их куски просто исчезли.

У следующего моста их уже ждали разобранные рельсы и, хоть и наспех, но наваленная баррикада. Здесь противник успел развернуться.

Серый ноябрьский день окончательно вступил в свои права. И так же, буднично и делово, добровольцы выгружались из поездов, вновь разворачиваясь в цепи, справа и слева от дороги.

К офицерам-александровцам подошли другие — несколько полковников и подполковников гвардейских полков, все, кто сохранил под своей командой хотя бы взвод.

— Господа, — Аристов заговорил первым. — Генералов среди нас нет, так что давайте без чинов. Торшково проскочили, а тут придется повозиться. Противник занял оборону по другому берегу Псковы. Мост завален. Рельсы, насколько можно видеть, перед ним разобраны. Выход я вижу в немедленной атаке.

И собравшиеся, несмотря на гвардейские полковые значки, украшавшие мундиры, молчаливо признавали сейчас его право начинать: все уже знали, кто именно освободил государя.

— Через мост? — заметил пожилой дородный полковник с орлом академии Генштаба и значком лейб-гвардии Измайловского полка. — Помилосердствуйте, Константин Сергеевич, вас же сметут!..

— Через мост атаковать — безумие, — дружно поддержали остальные.

— Кто сказал «через мост»? — удивился Две Мишени. — У нас на левом фланге — дачи. Используя взятые там подручные материалы, переправиться через Пскову, ударить в тыл красным…

— Кому? — дружно удивились слушатели.

— Да так, к слову пришлось, — смутился полковник. — В Питере-то у них сплошь красные знамена, да и «гвардия» у них «красная».

— Красные, синие, зелёные, какая разница, Константин Сергеевич! Продолжайте, прошу вас. Значит, план атаки, по вашему мнению?..

Из дневника Пети Ниткина, 1-ое ноября 1914 года, Псков.

«…а потом Две Мишени приказал вязать плоты. Я сказал, что надо снимать ворота с дач, калитки, двери и всё прочее и получил похвалу. Я заметил было, что хвалить меня не за что, ибо сей способ очевиден любому, кто внимательно читал 'Описание боевых действий персиянской войны» Викновского, но тут наш командир как-то странно на меня посмотрел и я подумал, что лучше не продолжать.

Мы сняли до полусотни дверей и ворот. Река Пскова, как известно каждому, освоившему «Курс гидрологии прибалтийских губерний», неширока, от восьми до десяти саженей. Противник наш укрепился на правом её берегу, однако вправо и влево от моста позиции его тянулись самое большее на сто-сто пятьдесят саженей и мы, сделав захождение левым флангом, переправились без выстрелов.

Отряд наш оказался весьма разношёрстным. К нашей первой роте прибавились лейб-казаки, взвод павлонов, взвод николаевцев и ещё до полуроты разных чинов, включая гражданских добровольцев.

Не встречая сопротивления, мы выдвинулись в тыл противника.

Прежде, чем нас заметили, Две Мишени отдал приказ каждому зарядить все имеющиеся магазины к нашим «федоровкам». После чего скомандовал «цепи — встать!» и мы пошли. Артиллерия бронепоездов открыла частый огонь; корректировка осуществлялась по выносному телефону.

Ведя частый огонь, мы атаковали. Противник, поражаемый с фронта и тыла, совершенно растерялся и, почти не оказав сопротивления, бежал в сторону Пскова, бросив на позициях новые германские пулемёты. Бегло осмотрев оставленные окопы и подобрав трофеи, мы также взяли пятерых пленных, все — раненые. Краткий допрос показал, что немцев здесь не было, все они во Пскове, здесь же нам противостояла 2-ая рота запасного батальона 94-го Енисейского пехотного полка 24-ой пехотной дивизии 18-го армейского корпуса.

Мы без промедления приступили к разбору завалов. С бронепоездов прибыли ремонтные команды, занявшиеся восстановлением рельсошпальной решетки. В три часа пополудни эшелоны нашего l’entourage начали пересекать Пскову…'

— Последняя остановка, господа, перед Псковом.

— А там — батальон немцев.

— И запасники енисейцев…

— И эта, как вы говорите, Константин Сергеевич — «красная гвардия»?

— Да, Владимир Зенонович. «Красные». Рабочие отряды. Пролетариат, коему нечего терять, кроме его цепей…

Бронепоезд осторожно, крадучись пробирался по рельсам, можно было ожидать новых засад, завалов и разобранных путей. До Пскова оставалось совсем немного.

Штабной вагон слегка покачивало. Над самыми крупными картами города и окрестностей склонялись головы полудюжины офицеров.

Полковники, подполковники, капитаны.

На карту небрежно брошены пара офицерских линеек, синие и алые карандаши.

— Солянка сборная, — заявил дородный полковник, кого Аристов назвал Владимиром Зеноновичем.

— У нас не лучше, — возразил Яковлев. — Сколоченные подразделения — только наши кадетские роты да отчасти павлоны. У нас эвон, даже ни одного генерала нет!

— Ни одного, Константин Сергеевич, — развёл руками тот самый Владимир Зенонович. — Кто в столице остался, кто где. На вашего покорного слугу прозводство-то уже лежит, но… гусарского зигзага на погонах пока что нету.

— А весь Генеральный штаб где? — бросил полковник Чернявин, начальник третьей роты александровцев. — И гвардия где вся? Туркестанцы?

— Гвардию выманили на побережье, к Стрельне и Петергофу, — досадлтво сказал капитан с золотым крестом — знаком лейб-гвардии 4-го стрелкового полка. — Десант, по всем правилам. Мы получили известие, немедля выступили из Царского Села. Это, господа, было… — он помотал головой, пальцами оттянув ворот, словно тот немилосердно жал. — Форты и флот восстали, немецкие дредноуты вошли в Морской канал… нас накрыли двенадцатидюймовой артиллерией. Мы держались, сколько могли, отразили четыре штурма. А потом они нас обошли. Въехали в столицу по Николаевской дороге, безо всякого сопротивления… Вы спросили про туркестанциев, господин полковник… они были с нами. Дрались геройски. Из окружения мы пробивались мелкими группами, мне вот — и другим — повезло чуть больше. Добрались до города, держали мосты через Фонтанку.

— Генерал-майора Солонова там не встречали?

— Солонова? Начальника гвардейской бригады? Нет, не встречал. Слышал, что он там был. А куда потом делся — Бог весть.

— Будем надеяться, что жив…

Томительный день уступал место вечеру. Два боя, две удачи. Почти нет потерь (пока). Во всё том же штабном вагоне перед офицерами стоял пленный в накинутой на плечи шинели, голова, левая рука и плечо перевязаны. Перевязаны хорошо и плотно, чистыми новыми бинтами, которые ещё не приходится кое-как отстирывать и кипятить, потому что материал для них взять уже неоткуда.