Сюзанна Кулешова - Соло для рыбы
Как ни странно, дождя не было, ветра тоже. По-крайней мере, я ещё не Дану. Правда, я иду куда-то рядом с Олафом, а Сеймон, всё ещё живой, сидит у меня дома под фотографией рыбы-латимерии и читает текст о Распутине. Такова объективная реальность на данный момент.
– Вы прекрасны в этом платье.
– Что?
– Вы очень красивы. Вам идёт это платье.
– Это откуда? Это чья реплика?
– Это не реплика. Это я набрался смелости вместе с вашим вином. Этот цвет платья и ваших волос. У вас не совсем славянская внешность, хотя и очень…
– Вообще–то во мне течёт цыганская кровь, насколько я знакома со своей родословной. И, знаете, как не странно, есть примесь ирландской.
– Правда? Я тоже ирландец наполовину.
– Простите, а Сеймон вам не брат?
– Нет, что вы. Он – датчанин. Мы просто очень давно знакомы. Так давно, что….
– Что кажется, не первую жизнь.
– Да, именно так.
– Как знать.
– То есть. Вы тоже верите в бессмертие души? Как христианка? Или как верили кельты?
– Я не знаю. Если честно, я вообще плохо разбираюсь в этих вопросах. Возможно, прав Сеймон. Мы все чья-то, кем-то созданная, кому-то приснившаяся объективная реальность. И сейчас не двадцать первый век вовсе, а какое-то время середины девонского периода.
– Дальше.
– Что дальше?
– Пожалуйста, продолжайте.
– Ладно. Представьте, земля, то есть суша, ещё пуста. Только стали появляться первые растения, а в океане царят… рыбы. Огромные и прекрасные кистепёрые рыбы, которые тоже созданы по образу и подобию. И вот одной рыбе, одной влюблённой рыбе…
– Влюблённой?
– Конечно, ведь требуется толчок. Она и не осознаёт до конца своей любви, только ощущает. Ведь, если осознает…
– Потеряет цель, нет, потенциал, потому что приобретет ориентир.
– Наверное. И всю свою силу отдаст любимому или просто истратит на обычное материальное чувство.
– Грустно.
– Ещё бы. Но она спит и во сне…. Она же переполнена этой энергией. Она творит, она создаёт вокруг себя миры и населяет их.
– Наш мир – это мир, созданный кистепёрой рыбой?
– Мой мир. Вы слышали о тотемах? Я думаю это всё – творцы.
– Тотемы?
– Ну, да. Гигантская черепаха видела сны про индейцев, вомбат про австралийских аборигенов, огромным серым псам или волкам снились славяне с ирландцами, а мы разнокровки – плоды творчества рыб и ракообразных или головоногих моллюсков.
– Почему головоногих?
– Ну, они самые умные.
– А? И, стало быть, имеет место огромное количество соприкасающихся, переплетающихся миров….
– Ну, да. А человек – венец творения, раз уж ему так хочется. Правда, мы уже насочиняли, как минимум богов и инопланетян. Вот такая вот теория тотемной эволюции.
– А в начале всего?
– Бог. Законы Гегеля. Всё развивается по спирали. Бог – творения – боги…
– А дальше?
– Возможно, опять Бог, отрицающий самого себя. Вот вам и постулат о конце света.
Очевидно, нестарая ещё, то есть в возрасте требуемой привлекательности, женщина в маленьком чёрном платье, рассуждающая о философии Гегеля посредине Невского проспекта тёплой белой ночью выглядит весьма сексуально. И никакие разговоры, рамки приличия и европейского воспитания не в состоянии помешать древним инстинктам, творить свои ритуалы, опять же во сне отнюдь нечеловеческом. Но я почувствовала тишину вокруг себя, исходящую со стороны Олафа, настолько звенящую, что мне показалось мимо моего лица пролетел залп стрел распоясавшегося Амура. Ирландец смотрел на меня, а я думала: « Правда ли реальный мужик, не актёр, играющий страсть, способен на такое красноречие во взгляде или кто–то, в данном случае я, сочиняет очередную крепкую интрижку».
Однако, мы уже почти достигли нашей цели и успели вовремя до наступления «комендантского» часа приобрести требуемое. Теперь всё встанет на свои места.
– Очень тёплая ночь.
– Да, Олаф, конечно. Но нас ждёт Сеймон.
– Думаете?
– Уверена, он уже извлёк всё возможное и даже сверх того из нашего опуса.
– Ладно.
Всё же на нашей предательски тёмной лестнице мне пришлось опереться о его руку и почувствовать, как дрогнули его пальцы, сжимая мою ладонь, и как изменилось дыхание у нас обоих. На мгновение, которого оказалось достаточно.
– Ты можешь остановить меня, если… – в каком-то кино я слышала эту фразу, наверное, это пароль.
– А ты можешь остановить меня?
Я ждала, что обязательно должна хлопнуть дверь парадной или какому-то соседу срочно потребуется выйти из своей квартиры незадолго до полуночи, но ничего такого не происходило. Как будто само пространство, сплетаясь со временем, создавали вокруг защитный кокон. Вопрос – зачем? Кому из нас это было нужно? Это была не просто попытка удовлетворения тривиального желания двоих полупьяных, разнополых особей приблизительно равного возраста. Это был способ воздействия, создание той самой реальности, когда сказать «нет» или «да» может кто-то третий, а первый и второй обязаны подчиниться. Хорошо, пусть. В конце концов, это не самое неприятное из того, что мне до сих пор предлагалось. И вот в тот самый момент, когда невозможно стало ни говорить, ни дышать, когда наши глаза закрылись, но в моей больной голове успела всё-таки пролететь нелепая мысль « ах, как это похоже на маленькую смерть, что посреди жизни». В этот самый миг грянул гром, и молния взорвалась где-то очень близко, полоснув светом по нашим опущенным векам.
– Кто-то смог. – Мне хотелось, очень сильно, превратить всё в шутку.
– Что?
– Остановить нас.
– Мне показалось иначе.
– Нет, Олаф, пожалуйста. Пойдём…. Пойдёмте.
Мы поднимались, казалось, целую вечность по последнему лестничному пролёту под повторяющиеся раскаты грома, сопровождаемые дробью внезапно хлынувшего дождя. И в этом грохоте, в этом избиении жестяных оцинкованных крыш и карнизов слышался сатанинский хохот.
Сеймон встретил нас мерным похрапыванием в такт дождю. Но он мгновенно проснулся, стоило нам осторожно коснуться стеклянными донцами поверхности журнального столика.
– Я тут наскрёб кое-что. Уверен, будет шедевр, если наша Мария ещё немного постарается. В том числе и потерпеть нас.
– Да куда я от вас денусь? – сама не знаю, как это вырвалось.
– Классная идея. Признаться я подумывал.
– О чём, простите?
– Деться-то уже и правда некуда. Так сложилось исторически: мы приехали сюда найти вас, и нашли, и глупо было бы прекращать и разрывать наш так удачно спевшийся интернациональный творческий союз. Много слов, да?
– Да.
– Ладно. Но ведь понятно всё.
– Не совсем – мне действительно было не всё ясно. Я чувствовала, что этот тип пока мы пытались с Олафом наладить некую форму контакта, что-то придумал и теперь клонил в сторону своей выдумки. Причём у меня создавалось неприятное чувство, что датчанин убеждён в непогрешимости своих намерений.
– Ну, если мы не закончим Распутина за оставшиеся два дня, мы можем продолжить совместную работу….
– По переписке?
– Нет. Это совсем не то. Мой опыт показывает, что такой союз разваливается, даже не начавшись. Почта, особенно электронная, враг любого творческого начала.
– А как же эпистолярный жанр?
– Вы можете назвать это творчеством? Для меня это духовно интеллектуальный эксгибиционизм. Вы читали письма великих? Всё равно, что заглядываешь в их спальню и туалетную комнату, а они это знают. То есть снял штаны, но искренности не получилось. Простите за откровение.
– Не обращайте внимания, Мария, для Сеймона интернет – больное место. Он так и не научился пользоваться электронной почтой в нужном объёме. Максимум на что он способен, это прочесть ваше послание и отослать небольшой ответ вместе с вашим предыдущим письмом. То есть нажать на «отправить».
– Сам хорош. Он – мерзкий геймер! Он играет в эти квесты, или что там ещё, как тинэйджер. Его самая большая цель…, Сказать?
Я кивнула, потому что говорить уже не могла.
– Получить level!
– Это ужасно! – наконец я справилась с собой. – Олаф, это правда?
– А чего мне ещё хотеть рядом с этим типом?
– Мне нравятся ваши отношения, ребята.
– Правда? Так вступайте в наш союз.
– Только, зачем я-то вам? По-моему, у вас всё хорошо.
Они переглянулись. Потом Олаф взглянул на меня с многозначительностью. Не сводя этого взгляда, откупорил бутылку и опрокинул её в бокалы.
– За объективную реальность. На троих.
И мы продолжили попытку реанимировать сценарий, но, похоже, мы его теряли.
– Пусть это будет реальный, самый настоящий, сумасшедший монах, который, действительно выжил, раскаялся. И что? Ну, Олаф, Мария, не спите!
– Как же он упустил-то Россию?
– Почему же упустил? В войне выиграли, Сталина пережили, в застое выстояли. Что там ещё? Всё молитвами.
