Евгений Токтаев - Пес и волчица
Глава 7
Иллирия— Отыгрываться будешь? — поинтересовался Койон.
— Пошел ты к воронам... — сплюнул на грязный пол Дракил, внимательно рассматривая костяной кубик с точками на гранях.
— Чего ты там увидеть пытаешься?
Критянин несколько раз катнул кубик по столу, число точек каждый раз выпало разное. Поскреб кость ногтем.
— На зуб еще попробуй, — посоветовал Койон, — если думаешь, что я засунул туда свинец, то расскажи, как я его достаю, когда ты кости кидаешь?
— Ты когда-нибудь мне попадешься на горячем, — пообещал Дракил.
— Жду не дождусь, — небрежно бросил Койон, рассматривая наборный пояс, с которым только что расстался критянин.
— Эх, скугатища! — зевнул Гундосый, лениво наблюдавший, как его удачливый приятель одного за другим раздевал азартных лопухов из команды "Актеона" и примкнувшего к ним критянина, — ты де впобдил больше?
— Вспомнил, — кивнул Койон, — Териопа.
— Таг ода же сука! — удивился Гундосый.
— Ну и что. У него там каждая вторая — сука. Я что сделаю?
— Не, вы слыхали, бгатья?! Он нам пгедлагает сучьи ибеда бгать!
— Чего ты верещишь... — с усилием поднял глаза от глиняной кружки Залдас, сидевший по своему обыкновению в самом темном углу комнаты, — всю плешь проел своей псячьей суетой.
— И верно, — согласился Дракил, — как самому-то еще нудеть не надоело? Муха зудливая....
Гундосый повернулся к Койону и свистящим шепотом заявил:
— Ты хоть Тегиопой, хоть жопой дазывайся, а я себе дагбальное ибя возьбу.
— Ты у нас будешь Теридамантом, — хохотнул Койон.
— Это почебу? — насторожился Гундосый.
— Оно самое длинное! И звучит благородно.
Гундосый задумался.
— А что? Вегно. Тегидабат...
Койон прыснул в кулак.
— Дракил будет Драконом...
— Пасть захлопни уже, — огрызнулся критянин.
— ...Эвдор — Эвдромом.
— Сбатги-ка! — восхитился Гундосый, — как влитое!
— Ага, только на всех все равно не хватит. У того Актеона, что за голой Артемидой подглядывал, было пятьдесят собак, а нас гораздо больше. И сучьими кличками зваться никто не захочет...
Сказать по правде, и кобелиными никто не жаждал. Это развлечение Гундосый с Койоном, страдающие от скуки, придумали несколько дней назад. А что? Корабль зовется "Актеоном", а пираты по всей Эгеиде — Псами. Вот и придумали — всей команде дать клички актеоновых собак. Вот только тех, несмотря на их весьма значительное число, на всех пиратов никак не хватало, да к тому же никто больше игру не поддержал. Впрочем, это обстоятельство приятелей не смутило. Они азартно примеряли клички ко всем своим товарищам, и, пытаясь вспомнить их побольше, перебирали разные версии мифа о знаменитом охотнике Актеоне, который подсматривал за купающейся Артемидой, был за это превращен в оленя и загрызен собственными псами.
— Акабат еще.
— Как? Акабат?
— Да дет, я же говою — А-ка-бат.
— Не понимаю...
— Ну, ты... Дегево... Лана, хъен с тобой, Гилактог еще.
— Гилактор?
— Ага.
Койон поскреб затылок.
— А вот такое слышал?
Уставившись в потолок, он с выражением продекламировал:
— ...Дух затем испустил Актеон по желанию Зевса.
Первым крови царя своего напился досыта
Спартак, и Омарг, и Борес (он мгновенно мог зверя настигнуть).
Кровь Актеона отведав, вкусили они его мяса.
Вслед неотступно другие накинулись, жадно кусая[23]...
— Ага, запишеб, Спагтак... — Гундосый сопя от усердия рисовал углем на свежеструганной доске жуткого вида каракули.
Скучно...
Каждый новый день еще более уныл, чем предыдущий. Ничего интересного не происходит. С последней поножовщины из-за иллирийских баб, прошел уже месяц. Как обычно, в ней отличился Аристид, причем сам же и заварил кашу. Поговорили без огонька, всего-то пара трупов с каждой стороны, если не считать сломанных ребер, свернутых челюстей и выбитого зуба у виновника потасовки. Самое интересное — зуб Аристиду выбил Эвдор, но Пьяница не обиделся. Хотя удивился, не понял, почему вожак так рассердился. Подумаешь, немного повздорили? Что тут такого. Она сама хотела...
Может и хотела, дура. Уж если кто и мог женщине Агрона в компании "киликийцев" приглянуться, так это красавчик Аристид. Интересно, что с ней сделал Агрон? Неужели зарезал? Что-то давно не видать девку.
Агрон Молосс на Черной Керкире[24] — царь и бог. Сам он не местный, с юга, из земель, что давно под римлянами, но здесь, среди многочисленных островков Адриатики его каждая собака знает. И опасается. Молоссом его прозвали вовсе не по роду-племени. К Эпиру он отношение имел лишь в том смысле, что его там до икоты боялись. Он происходил из эордеев, живущих долиной Генуса, по соседству с тавлантиями. Молоссом его нарекли из страха и уважения, ибо обликом и повадками он походил на зовущихся тем же именем знаменитых эпирских волкодавов.
Уже одно только имя Агрона Молосса должно было крепко насторожить того, кто слышал о нем впервые, уж очень звучные у него слагаемые. До сих пор по всей Либурнии и Далматии в мазанках с островерхими соломенными крышами матери рассказывают детям сказки о могучем иллирийском царе Агроне, которого боялись римляне, македоняне и эллины. Когда таким именем теперь называют новорожденного мальчика, старики желают ему повторить великую судьбу царя, при котором границы Иллирии расширялись неудержимо, едва не поглотив Эпир.
Знамя царя Агрона было в прошлом достаточным основанием, чтобы какой-нибудь купец из Брундизия, заметив его, немедленно жидко нагадил под себя. В этом отношении Молосс древнему царю не уступал, хотя имел всего пять кораблей и семь сотен воинов, по большей части местных, иллирийцев.
На Черной Керкире не было другого населения, кроме пиратов, их женщин и детей, пиратов в будущем. Никто здесь не пахал и не сеял, разве что рыболовством промышляли. Либурния — вторая столица Морских Псов, после Киликии. Людей, живущих морским разбоем, здесь больше чем на Крите, третьей столице. А как иначе, ведь под боком такая жирная, прямо-таки текущая соками Италия.
С киликийскими пиратами римляне познакомились совсем недавно, а вот с их иллирийскими собратьями вели давнюю, непрекращающуюся войну, для чего держали на юге Адриатики немаленький флот. Им нравилось сравнивать его с колоссом, что стоит над узким морем, крепко опираясь на две ноги — порты Брундизий и Диррахий.
Последний располагался от Черной Керкиры всего в одном дне пути при благоприятном ветре или с хорошей командой гребцов. Это обстоятельство особенно возвышало Молосса над пиратами, облюбовавшими острова дальше к северу, ведь его сухопутная берлога ближе всех к врагу.
Агрон своим опасным положением чрезвычайно гордился и в общении с другими пиратскими вожаками нередко его поминал. Кого-то ему удавалось впечатлить, а те, кто поумнее, прятали улыбку, заслышав похвальбу. И верно, укрепления острова не чета тем, что не первый век служат надежной опорой киликийцам. Взять Черную Керкиру штурмом не представляло сложности для тех сил, какими располагали римские наместники в Диррахии. Так почему же они до сих пор не выжгли каленым железом комариный рой, сосущий кровь из мирных мореходов?
А зачем?
Македония — пропреторская провинция. Сложил бывший претор свои полномочия и получил ее в свое управление. Целый год он служил на благо Отечества, ночей, наверное, не спал, все думал, как бы больше пользы Сенату и народу Рима принести. Взяток, конечно, не брал, а для иных расходов даже раскрывал собственный кошель (о чем всем и каждому, естественно, известно). Устал невероятно. Поиздержался (как без этого). Исполнил свой гражданский долг. И вот он получает под свою руку страну, которую сам Юпитер предназначил для бесконечного доения.
В Городе преторы и консулы — честнейшие из граждан, образцы для подражания. В провинциях наместники преображались. И начиналось наполнение сундуков.
Ловить пиратов? Конечно, надо. Сенат требует отчетов, народ Рима недоволен бесчинством морских разбойников. Да, надо ловить. Ловили. Тех, кто сдуру попадется. А остальные? Умные, хитрые?
Как заведено у квиритов с их богом, Наилучшим, Величайшим? "Я даю, чтобы ты дал". Все просто и понятно. Так и они с другими поступали. "Я тебя ловить не стану, но ты в сундук немножко положи".
Вот и сидит себе, никем не тревожимый пират Агрон на острове, что всего в одном дне пути от стоянки флота наместника Македонии. И все об этом знают. И никто пирата Агрона не ловит. Более того, даже если поймают (случайно, вдруг пират настолько обнаглеет, что сам в гавань Диррахия придет), крест ему совсем не обязателен.
Пираты грабят и делятся. Всем хорошо. Идиллия. Плохо только купцам. Ну что тут сделаешь, мир не совершенен...
Так продолжалось многие годы, пока в срок наместничества пропретора Гая Сентия не случилась неприятность в виде тридцати понтийских триер, под командованием наварха Митрофана пожаловавших в воды Адриатики.
