Йен Уотсон - Альтернативная история
— Одним словом, традиция, — подытожил Тобба.
«Это знамение, — думал король, сердито зажимая амулет в кулаке. — Знамение всех трудностей, которые еще предстоят». Когда они выходили из Этельни, у него было две дюжины спутников. Но в долгом круговом объезде Соммерсета сперва отстал один, сославшись на захромавшую лошадь, за ним — другой. Они просто таяли в темноте, насытившись бесконечными проигранными сражениями. Благородные спутники короля, чьи отцы и деды сражались за Христа и Уэссекс. Они потихоньку возвращались в свои владения, выжидали и, может быть, тайно посылали гонцов в Чиппенгем, к королю викингов. Рано или поздно кто-то из них выдаст тайный лагерь в Этельни, и тогда Альфреда разбудят, как он сам часто будил отбившихся от войска викингов, — вопли кругом и нож в горле.
Это случится раньше, если они узнают, что он стал уклоняться от битвы с язычниками. Сейчас даже их скромный ночной набег много значил. Восемнадцать человек способны кое-что изменить! Но почему остались с ним эти восемнадцать? Соратники — потому, что не забыли свой долг. Простолюдины, возможно, из страха, что язычники отнимут землю. Но долго ли удастся продержаться на этих мотивах? Альфред печенкой чувствовал, что всего один человек в его войске и во всем Этельни не ведает страха перед викингами — его угрюмый и молчаливый мужлан Тобба. Никто не знал, откуда он взялся. Однажды на рассвете объявился в лагере с викингским топором в руке и двумя кольчугами на широких плечах и ни слова не сказал о том, как получил их и смог обойти часовых. Просто оказался рядом, чтобы убивать чужаков. Тысячу бы таких подданных королю!
Альфред раскрыл ладонь, и золотой амулет закачался у него перед глазами — блестящий символ всех его забот. Первая и главная — он не может разбить викингов в открытом поле. Военной зимой восемь лет назад они с братом, королем Этельредом, девять раз выводили людей Уэссекса на бой с великой армией викингов. И восемь раз потерпели поражение. Девятый был в Эшдауне… Что ж, там он заслужил великие почести, и толика доверия к нему сохранилась до сих пор. Пока брат медлил перед боем, занятый богослужением, Альфред заметил, как викинги спускаются с холма. Когда Этельред отказался прервать мессу или уйти до ее окончания, Альфред сам выступил вперед и повел уэссексцев вверх по холму — «устремившись вперед, как дикий кабан», если верить поэтам. Тогда, единственный раз, его досада и ярость настолько воодушевили людей, что викинги в конце концов сдались, оставив поле, усеянное мертвецами, среди которых были двое языческих королей и пятеро ярлов. Они вернулись через две недели, снова готовые к бою. В чем-то та битва напоминала недавнюю мелкую стычку: застали врага врасплох и тем выиграли сражение до его начала. Но хотя они победили в схватке, один викинг уцелел и был готов продолжать войну. Он стоил Альфреду двух хороших бойцов и едва не покончил со всей кампанией, убив последнего из королей Англии, еще готового сопротивляться.
И сам он хорошо умер. «Лучше, чем убитый им Вигхард», — против воли признал Альфред. Эдберт очень-очень неохотно пересказал последние слова королевского капитана. Он умер со словами: «Почему Бог не избавил меня?» «Эти слова обойдутся ему в долгие годы в чистилище, — причитал капеллан. — Как слаба вера в наши упадочные времена!» Но викинг верил твердо — во что-то, но верил. Быть может, именно вера придавала ему решимость в бою. Это была вторая забота Альфреда, и он точно знал, в чем ее причина. Они заранее ждали поражения. Вскоре после начала каждой битвы раненые принимались умолять друзей не оставлять их, когда англичане отступят — в чем никто не сомневался. И друзья с готовностью помогали им снова взобраться в седло. Иногда такие помощники возвращались в ряды сражающихся, иногда — нет. Оставалось лишь удивляться, что многие готовы откликнуться на призыв короля сражаться за свои земли и за право не покориться иноземцам. Но таны лелеяли надежду, что, когда все кончится, они сумеют договориться с пришельцами, сохранить свои земли, откупиться выплатой более высоких податей, склониться перед чужеземными королями. Они могли бы последовать примеру северян и Марки. Пять лет назад Бургред, король Марки, сдался, собрал свои сокровища и коронные драгоценности и сбежал в Рим. Конские вьюки с золотом и серебром, прихваченные с собой, обеспечили ему уютное место под солнцем до конца жизни. Альфред знал, что кое-кто из его сторонников уже задумывается, не лучше ли низложить своего короля — последнего упрямого Аттлинга из дома Седрика, заменив его более сговорчивым. Альфред никак не мог позабыть об измене Бургреда: слишком часто напоминала ему о своем родиче, прежнем короле Испанской Марки, его супруга Элсвит. Ей приходилось думать о сыне и дочери, ему — о королевстве. Это был достаточно веский повод для продолжения войны. Что до других англичан, если они плохо сражались, то не от недостатка умения и не по старости лет, а потому, что много теряли и ничего не выигрывали. Ему нечего было предложить тем, кто остался верен. Земель нет. Двадцать лет прошло, как его благочестивый отец отдал десятую долю всех своих земель Церкви. Земель, которые должны были кормить воинов, давать пенсион увечным, позволять старым соратникам растить сыновей, чтобы затем прислать их на службу. Теперь Альфреду нечего было раздавать. Он не сумел побить викингов, когда у него было войско, а сейчас новое не собрать. Викинги едва не застали его в постели три месяца назад, когда весь Уэссекс отсыпался после рождественских праздников. Теперь король викингов сидел в Чиппенгеме и рассылал своих гонцов по большим дорогам. А истинный король должен сидеть в болотах в надежде, что известие о его упорном сопротивлении все же разнесется по стране. Что приводило его к третьей заботе. Он не мог разбить викингов, потому что народ его не поддерживал. А добиться поддержки не мог, потому что награды, которые он мог бы обещать, перешли к Церкви. Церковь же…
Призывные крики за стеной известили его, что советники собрались и готовы войти. Альфред поспешно бросил на амулет — будь то фаллос или святой знак — последний взгляд, запихнул его в кошель на поясе и забыл о нем. Он коснулся креста, висевшего на серебряной цепочке вокруг шеи. Крест истинного Христа, да пребудет с ним Его сила. Полотняная занавесь его убежища откинулась.
Он сумрачно глядел на семерых вошедших, которые медленно, с неуместной важностью рассаживались на разнородных сиденьях, которые ему удалось собрать. Лишь один из советников имел бесспорное право находиться здесь. Еще без двоих гораздо лучше было бы обойтись. Но приходилось иметь дело и с этими.
— Я назову присутствующих ради тех, кто прежде не был знаком, — начал он. — Первым следует назвать альдермена Этельнота.
Остальные вежливо кивнули краснолицему тяжеловесному мужчине, сидевшему к Альфреду ближе других: единственному из ярлов, еще продолжавшему войну, защищая бивуак в качестве подданного Альфреда.
— Далее, среди нас посланец альдермена Одды. — (Од-да был правителем графства Девон.) — Витборд, что тебе известно о враге?
Молодой и весь покрытый шрамами человек говорил коротко и твердо:
— Я слышал, что Убби в Бристоле собирает флот. С ним знамя Ворона. Мой повелитель Одда собрал ополчение графства, тысячу человек, и стережет побережье.
Это была новость, причем дурная. Убби принадлежал к внушавшим ужас сыновьям Рагнара. Двое других разошлись: Хальфдан отступил к северу, а Сигурд Змеиный Глаз, по слухам, грабил Ирландию. И — благодарение Богу! — некоторое время никто не слышал об Иваре Бескостном. Дурное известие… Альфред надеялся, что ему придется иметь дело только со сравнительно слабым королем Гутрумом. Однако, если Убби снаряжает флот, Рагнарсоны еще представляют большую опасность.
— Дорсет и Хэмпшир у нас представляет Осберт.
Эти слова встретили угрюмым молчанием. Присутствие Осберта напомнило всем, что настоящие альдермены этих двух графств не смогли или не пожелали явиться. Каждый знал, что альдермен Хэмпшира бежал за море, а Дорсета — малодушно перешел на сторону Гутрума, и ему нельзя было доверить сведений о местонахождении короля. Едва ли не с облегчением Альфред обратился к троим присутствующим церковникам:
— Епископ Даниэль здесь в своем праве, говоря от имени Церкви…
— А также от имени моего лорда, архиепископа Кентербери.
— Кроме того, я попросил присоединиться к нам епископа Сеолреда ради его мудрости и опыта.
Все взоры обратились к старику, очевидно, слабому здоровьем, сидевшему у самой двери. Он был епископом Лейчестера, далекого от границ Уэссекса. Но Лейчестер теперь принадлежал викингам, и епископ бежал к королю Уэссекса, у которого рассчитывал найти защиту. Вероятно, он уже сожалел об этом. «Все же, — думал Альфред, — он может заставить думать самоуверенного болвана Даниэля и его кентерберийского лорда».
