Йен Уотсон - Альтернативная история
Мы готовы были убивать их до последнего — голыми руками, — если бы пришлось. Мой дед клялся в этом, и я ему верю. Мы готовы были перебить их всех! Нас было четыре миллиона, и, даже умирая от голода, мы сохраняли больше сил, чем эти оборванцы, пережившие Гражданскую войну и вернувшиеся домой. Наши женщины и дети тоже были готовы ко всему.
А в итоге нам никого не пришлось убивать. Почти все молодые погибли или стали калеками. Многие принесли с собой болезни. Они спали со своими женами, ели с детьми и стариками. Поэтому нередко болезнь охватывала семью целиком, как лесной пожар сосновый лес.
В другое время мы ухаживали бы за ними, и благодаря этому кое-кто из них наверняка выжил бы, а многие из нас умерли бы. Но не в этот раз! Они сочли нас недостойными умирать вместе с ними в этой грязной войне. Поэтому никто из нас даже пальцем не шевельнул, чтобы им помочь. Или навредить. Мы просто ждали. А когда все кончилось, собрали оставшихся мужчин, женщин, детей и со всем почтением выслали их на север, за пределы Новой Африки и пограничную стену.
Они уходили достаточно покорно. Если же какой-то глупый янки решал овладеть Югом и вернуть Новую Африку Соединенным Штатам, мы старались его урезонить. Если же он не слушался, мы приводили его к нашим судьям, а потом приводили в исполнение приговор. И делали это достаточно жестоко, чтобы остудить пыл других поклонников этой безнадежной затеи.
Так мы стали крепкой нацией с Мексикой на юге, Соединенными Штатами на севере и океаном по обе стороны. И вся земля стала нашей — выгоревшая дочерна и покрытая руинами, но не настолько, чтобы этого нельзя было исправить. Мы очистили землю, снесли зараженные здания и построили новые. Заложили фермы и города, стали жить достойно — впервые с тех пор, как нас оторвали от груди Африки и, подобно скоту, загнали в эту страну.
И все у нас было хорошо. Мы получили то, что хотели, и самое драгоценное — свободу! У нас имелись руки, чтобы трудиться. Орудия труда и его плоды впервые принадлежали нам. Аллилуйя, Земля обетованная! Славься, Господь! Мы были в Эдеме…
Почему же по прошествии стольких лет сделано лишь полдела и половина наших страстей и трудов по-прежнему уходит на мелкие распри? И северяне вновь поглядывают на наши границы, выжидая, когда мы созреем для завоевания? Снова гордыня. Погодите, в воскресенье нам напомнят! Гордыня! Мы, которые так гордились собой, наблюдая за тем, как белые с Севера и Юга губили себя и свой род из гордости. Тем большими глупцами мы были, потому что, когда пришло время испытания, оказалось, что и нам ничто человеческое не чуждо.
«Мы никогда об этом не задумывались», — говорил мой дед. Было некогда, да и причин на то не существовало. Для нас, рассеянных по чужой земле и разъединенных, вопрос языка не вставал — под кнутом все равно, какие слова выкрикивать.
Мы принесли с собой из Африки многие десятки языков, и каждый был языком гордого народа со славной историей. Когда пришло время делать выбор в пользу одного, общего для всех языка Новой Африки, разумеется, каждый был уверен в том, что это язык, на котором говорил он сам.
Горек плод гордыни и оставляет мерзкий вкус во рту. Господь Небесный, черен Ты или бел, цвета ли розовой мимозы, но менее горько от этого не становится. Наши дети наконец свободны и могут учиться в школе, и каждые тридцать-сорок человек учат свой язык. Но в наших судах и церквях, колледжах и книгах, а также в быту мы не говорим на языке Африки. Гордыня помешала выбрать один язык. Только ненавистный английский белого человека позволяет нам править страной. А поскольку выбор в пользу ни одного из наших языков не сделан, появились Молчащие.
Они поклялись не использовать никакой речи: ни устной, ни письменной, ни даже язык жестов. Только самые необходимые для жизни знаки, и позволено всего четыре знака в день, если другими средствами невозможно дать понять братьям и сестрам, что в доме пожар, что кусок мяса на столе испорчен или что начинаются роды. Без крайней нужды не допускаются и эти четыре.
Прежде чем мы приходим в убежище и даем обеты, люди, которые являются посредниками между Молчащими и миром, объясняют нам это и делают все, чтобы мы поняли.
Мы будем молчать. До смерти или пока наш народ не отринет губительную гордыню и не изберет язык иной, нежели язык белого человека.
Одно из двух.
Маттиас Дарроу — помилуй, Господи, его душу! — больше не мог ждать.
перевод Г. В. СоловьёвойГарри Гаррисон, Том Шиппи
ПОСЛАНИЕ ПАПЫ
Согласно Англосаксонской хронике, в 865 году «великое войско» викингов высадилось в Англии. Его предводителем — по легенде, но, возможно, и в действительности — был Рагнар Кожаные Штаны. В последующие годы его армия смела соперничавшие династии Нортумберленда, убила Эдмунда, короля Восточной Англии, и прогнала за море Бургреда, короля Марки, заменив его марионеточным правителем. К 878 году все английские земли были завоеваны, кроме Уэссекса. В Уэссексе продолжал борьбу Альфред, последний из пяти братьев. К тому времени викинги обратили против него все силы. На двенадцатую ночь[26] 878-го, когда все христиане еще праздновали Рождество и не задумывались о военных действиях, они внезапно напали на Уэссекс, обосновались в Чиппенгеме и, если верить хронике, вновь изгнали за море множество англичан, принудив остальных покориться. Альфреду пришлось бежать и вести партизанскую кампанию «малыми силами в лесах и болотах». Именно в то время, гласит легенда, ему довелось скрываться в крестьянской хижине, где он, занятый своими проблемами, сжег лепешки доброй хозяйки и получил за это суровую выволочку.
Тем не менее Альфреду удалось выжить, продолжить войну и собрать в Уэссексе армию под самым носом у викингов. Тогда он, вопреки всему, нанес викингам решительное поражение и наконец проявил себя политическим гением. Он весьма милостиво обошелся с вождем викингов Гутрумом: обратил в христианство и стал его крестным отцом. Это привело к установлению сносных отношений между англичанами и викингами и обеспечило безопасность Уэссекса, ставшего основанием будущей Реконкисты Англии сыном Альфреда, его внуком и более отдаленными потомками (среди которых — королева Елизавета).
Многие историки отмечают, что, если бы Альфред не продержался зиму начала 878 года, Англия стала бы государством викингов и нынешний международный язык, возможно, был бы ближе к датскому. Существует и другая вероятность.
В 878 году Альфред и Уэссекс представляли христианство, викинги — язычество. Позднейшая Реконкиста Англии происходила во имя Христа, а не только королей Уэссекса, и монашеские летописи видели в Альфреде предтечу крестоносцев. Однако с его собственных слов нам известно, что к 878 году он был глубоко разочарован бессилием своих церковников. Известно также, что в то время Этельред, архиепископ Кентерберийский, обратился к папе с протестом против вымогательства Альфреда. Возможно, тот всего лишь требовал вклада в борьбу с язычниками. Папа Иоанн направил Альфреду письмо с суровой отповедью — в момент, когда тот, «изнемогая, скитался в лесах и болотах». Это письмо так и не дошло по назначению: посланец не сумел отыскать короля или счел положение слишком опасным для такой попытки. А если бы письмо было получено? Стало бы оно спасительной соломинкой для одинокого, лишенного поддержки Церкви и своих подданных короля, который уже видел, как отступление спасает жизнь его предшественникам? Или же Альфред, как уже было не раз, решился бы на дерзкий и беспрецедентный шаг?
Этот рассказ иллюстрирует последнее предположение.
Альфред, Гутрум, Этельнот, Одда, Убби, епископ Сеолред, как и папа, — исторические личности. Послание папы основано на известных образцах его переписки.
Темная фигура шевельнулась под деревьями, еле видными в густом тумане, и Альфред поднял меч. За ним последняя армия Англии — все восемнадцать человек — тоже взяла оружие на изготовку.
— Спокойно, — сказал Альфред, опустив меч и устало на него опираясь. — Это из деревенских. — Он сверху вниз посмотрел на человека, бросившегося перед ним на колени при виде золотой гривны и браслетов — знаков королевского достоинства. — Сколько их там?
— Две… надцать, мой король, — запинаясь, выговорил крестьянин.
— В церкви?
— Да, мой король.
Викинги были завоевателями, а не грабителями. Они всегда располагались в бревенчатых церквях, оставляя невредимыми крестьянские хижины и дома танов, если только не встречали сопротивления. Их цель была захватить эту страну, а не уничтожить. Туман поднимался, и внизу стала проглядывать темная деревня.
— Чем они заняты?
Словно в ответ, дверь церкви распахнулась, обозначившись в темноте красным квадратом, и в ней мелькнули шатающиеся фигуры. Прежде чем дверь снова захлопнулась, в воздухе повис женский визг, заглушенный восторженным ревом.
