Олег Мазурин - Убить отступника
– Никто меня, кроме любимой, не ждет. И нет мне дороги назад, голубчик. Еду я на могилу к другу, однополчанину, хочу помянуть его.
– Смелая ты душа, мил человек. Ну, ладно. Будете у нас в Перми, милости просим ко мне в гости. Меня там все знают. Остановитесь на ночлег, угощу отменно, по-уральски. Ну, прощайте. Бог даст, свидимся.
– Возможно. Прощайте.
Купец отбыл. Голевский лег на кровать и заснул как младенец. Проспал часа четыре. После сна почувствовал бодрость и свежесть. Появилось хорошее настроение. А Игнат уже докладывает:
– Барин, а барин, кузнец в лучшем случае только завтра возьмется за нашу кибитку. Когда я пришел – он опохмелялся, а недавно проведал – он уже бревном лежит, пьян. Толку от него нет никакого. Местные говорят, он может так целую неделю куролесить без продыху.
– Вот каналья сей кузнец! – в сердцах воскликнул капитан. – Что же выходит, снова принужденная остановка?! Стало быть, мое путешествие возобновится не скоро. Черт побрал бы этого пропойцу! Ох уж это мужичье!
Голевский сокрушенно вздохнул. Пока местный Гефест протрезвеет, точно неделя пройдет. А значит, вояж опять затянется.
Вдруг хлопнула входная дверь, и в избу вошел незнакомый офицер. Высокий, статный, с рыжими бакенбардами. Капитан внутренне напрягся: кто это? Случайный путешественник, человек по казенной надобности, курьер, друг, враг, кто-то еще? Теперь, после Казани, все встречающиеся на его пути сразу попадают под его подозрение. Вдруг этот незнакомый офицер из стана заговорщиков и пришел лишь для того, чтобы его убить? Да нет, вроде руки держит свободно. И холодного оружия нет. Только стянул перчатки, сцепил замерзшие пальцы и греет их горячим дыханием: продрог в пути.
– Погода просто ужасная! – сказал незнакомец, приближаясь к печке. – Сударь, вы не из Петербурга, кажется, лицо мне ваше знакомо?
Голевский вздрогнул от неожиданности, внимательно взглянул на незнакомца и после непродолжительной паузы ответил:
– Нет, я из Москвы, но в Петербурге я как-то жил, на улице Морской.
– Вот как, а я на Невском.
Голевский встал из-за стола и тепло пожал руку офицеру. Тихо спросил:
– Поручик Фокин?
– Так точно-с. Фокин Владимир Андреевич. Честь имею.
– Очень приятно, капитан Голевский.
Они сердечно обнялись. Словно братья. Важность предприятия и постоянная, незримая опасность делала их самыми близкими друзьями.
– Хозяин – наш человек, – предупредил Фокин. – Так что можно не опасаться, что нас могут увидеть или подслушать. Если приедет вдруг какой-нибудь путешественник, он даст знать. И мы сделаем вид, что незнакомы.
Они выпили вина, поговорили по душам и остались довольны друг другом.
– Вот моя фамилия, – Фокин протянул Голевскому портрет жены и сына. – Это Светлана, а это Всеволод. Ему всего два года.
– Красивые лица. Я вам завидую. Я пока не обрел свое семейное счастье. Но у меня есть невеста. И дай бог вернуться к ней после этого опасного вояжа. Тогда можно и подумать о помолвке.
– Семья – это прекрасно, Александр Дмитриевич, уверяю. Домашний уют, любовь близких – отдых от душевных переживаний. Кстати, я жду со дня на день прибавления в семействе.
– Поздравляю, поручик. И кого вы более желаете, сына или дочь?
– Сын уже есть, пожалуй, пусть дочурка. И жена мечтает о девочке.
– Девочка. Тоже славно.
– Когда-нибудь, капитан, и у вас будут малыши, и вы поймете, какое это счастье – иметь детей.
Они еще с час поговорили о том о сем, после чего Фокин предложил Голевскому:
– Не угодно ли вам, Александр Дмитриевич, взять мою кибитку, ибо она у меня добротная, хорошая, почти новая. А я воспользуюсь вашей, починю и догоню вас. Надеюсь, что кузнец выйдет из запоя. Однако же вам следует спешить, капитан.
– Вы правы, поручик, воспользуюсь вашей кибиткой. Прикажу Игнату, чтобы перетащил мои вещи в ваш экипаж, а ваши вещи – в дом. И тогда тронусь в путь. Сия казанская история сделала мое путешествие более продолжительным. А время не ждет. Следует как можно быстрее изобличить заговорщиков. Коли мы возвратимся в Петербург, то приглашаю ко мне на обед со всем вашим семейством.
– Непременно приду, – заулыбался Фокин.
– Ловлю вас на слове, Владимир Андреевич, – улыбнулся в ответ Голевский. – Визитную карточку посылать вам не буду, приезжайте в любое время, обойдемся без экивоков, всегда буду вам рад.
– Благодарю за честь.
Сборы были недолги. Игнат перетащил вещи Фокина в дом, загрузил багаж своего хозяина в новую кибитку, запряженную свежими и сытыми лошадями, и доложил о готовности экипажа.
После короткого прощания с поручиком капитан отправился в путь.
* * *Все те же дремучие уральские леса. Вокруг – темно-изумрудные горные хребты… Сосны, ели, березы… Извилистая горная дорога.
Ухабы, кочки, ямки…
Кибитку трясло, но Фокина это не волновало: он спал глубоким сном. О чем мечталось, то и снилось. Жена, сын, родители, а также родной дом. Затем привиделся какой-то званый вечер, бал, парад… И снова грезы о семье…
Вот жена улыбается… Сын тянет к нему ручки… Поручик идет к ним навстречу… И вдруг, о ужас, Фокин проваливается в какое-то болото. Прямо посреди залы. Бурая вязкая жижа. Его начинает постепенно затягивать в трясину, он пытается выскочить, хватается за край суши, но бесполезно, руки словно ватные, не слушаются. Он тонет, его засасывает по пояс, затем по грудь… Фокин кричит – но крика не слышно. Он в панике, жена в ужасе, ребенок плачет, и тут с грохотом падает на пол огромная картина…
Ба-бах!!!
Оглушительный треск, но уже наяву. Поручик вмиг пробудился. Сонно захлопал глазами.
– Что случилось?! – крикнул он жандармам.
– Оказия какая, ваше благородие! Сосна упала на дорогу! – прокричал в ответ кучер, унтер-офицер.
Действительно, огромное дерево, рухнув поперек дороги, перегородило ее напрочь. Снежное покрывало вмиг слетело с сосны и, рассыпавшись в мельчайшую пыль, заклубилась, заискрилась в воздухе. Унтер-офицер натянул поводья, и лошади встали. Неожиданно из-за деревьев раздались выстрелы.
– Разбойники, поручик! – предупредил Фокина унтер-офицер и достал из-за пазухи пистолет, но не успел даже взвести курок.
Вражья пуля, прожужжав, вонзилась смертоносным жалом в его полушубок и, вырвав клок овчины, достала до груди. След от пули тут же обагрился кровью. Унтер вскрикнул, дернулся, шапка слетела с головы, и он, завалившись набок, слетел с облучка и больше не двигался… Другой жандарм спрыгнул с козлов и кинулся наутек. За ним погнались двое разбойников. Один с кистенем, а другой с пикой. Теперь Фокин оказался лицом к лицу с целой шайкой отпетых головорезов. У него оставался только один выход. Занять скорее место кучера и, развернув лошадей в противоположную сторону, постараться уйти от погони.
Поручик открыл дверь, выпрыгнул из кареты. Покатился по земле кубарем – и вовремя! Дружно бабахнули ружья и пистолеты. Над ним тотчас прожужжал рой пуль. И все мимо! Слава Богу, цел Фокин! Послышались злобные и яростные выкрики.
– Держи его, а то уйдет!
– Хватай его!
– Стреляй в него!
Поручик быстро вскочил на ноги, но до кучерского места не смог добраться: помешали. Кто-то кинулся к офицеру с ножом. Фокин не растерялся и ударил двумя ногами в живот нападавшему – тот отлетел в сторону. Нож выскочил из рук разбойника и, блеснув серебристой рыбкой, воткнулся дерево.
Фокин успел подняться и встать на одно колено… Не прицеливаясь, выстрелил. Летевший на него второй разбойник с рогатиной упал как подкошенный. К поручику бежали еще трое. В шагах двадцати от него…
Поручик живо кинулся обратно в купе: достать секретное оружие. Его он приготовил именно для таких случаев. То был редкий по изготовлению немецкий пистолет с четырьмя поворачивающими стволами и с четырьмя полками для затравки. Правда, с двумя курками… Громоздкий, но эффективный.
Разбойники приближались…
Поручик лихорадочно взвел курки…
Бах, бах, бабах! Бах!
Четыре выстрела прозвучали кряду. В двоих разбойников поручик попал, и те упали, кто раненый, кто убитый. Кто-то выпалил в Фокина. Пуля просвистела рядом с виском. Поручик выхватил саблю и обрушил клинок на голову злодея. Тот отбил удар кистенем. И тут пуля от карабина больно толкнула поручика в грудь. Он упал. Виски сжало как тисками, сердце разрывалась на части, а в глазах потемнело… Сильная, жуткая боль. Он выронил саблю и повалился на холодную землю…
К раненому поручику подошел… купец с носом-картошкой. Тот самый, что представился Голевскому торговцем сукна Жуковым. А еще ранее он играл роль польского слуги Марека. И неудивительно, Максимилиан был неплохим лазутчиком и тайным агентом. И лицедеем. Он умел перевоплощаться в разных людей, примерять их маски. Накладывать грим, усы, бороду, парики. И каждый раз делался неузнаваемым.
Максимилиан отклеил накладной нос и вновь стал горбоносым. Внимательно всмотрелся в лицо умирающего… Вдруг раздраженно нахмурился и выругался…
