Михаил Ахманов - Флибустьер
Слушая эти байки, Серов пил, но в меру, заедал жареной говядиной и какой-то тропической овощью и зорко поглядывал по сторонам. Помнилось ему из книг и фильмов, чем кончались такие пиры, и, надо думать, нынешнее застолье тоже не было исключением. Они восседали за средним, почетным столом, который ломился от блюд, подносов, фляжек и бутылок, а справа расположились десятка полтора головорезов с «Грома», тянувших по первой кружке и зыркавших на них голодными глазами. Слева сидели девицы, три шоколадные мулатки, индианка и четыре белых; улыбались призывно, ждали, когда клиенты дозреют и пригласят к столу. Папаша Пью, шустрый старичок с серьгой в ухе, вертелся вьюном, таскал компании жратву и выпивку, а на другой стол даже не косился. Чего коситься на безденежных? Девицы тоже на них не глядели. Брюс Кук поднял оловянную кружку:
– Выпьем за «Ворон»! И за то, чтобы он догнал любого испанца в штиль и в бурю!
– Добрая посудина, – согласился Алан Шестипалый, чокаясь с Куком.
– Трухлявая лоханка! Чтоб ей в пекле сгореть! – донеслось справа. Брови Кука приподнялись; как истый шотландец, он не любил, когда ему противоречили. Щелкнул курок взведенного пистолета, но Жак Герен похлопал приятеля по спине:
– Не сейчас, Брюс. Время развешивать ублюдков по реям еще не пришло. Сперва все надо доесть и допить.
Они выпили. Пираты ополовинили кружки размером в пинту, Серов едва пригубил. Ром ему решительно не нравился, как и шайка мордоворотов с «Грома». Сейчас он выпил бы немного коньяку, а лучше – хорошего вина, но выбор в этом заведении был невелик: или голландский джин, или ямайский ром. Джин ему тоже был не по вкусу – отдавал горьким можжевельником. К тому же и цены кусались – четыре песо за кварту, два – за пинту, в точности как говорила Шей ла Брукс. Не забогатеешь в пиратах! – подумал Серов. Особенно при таком тарифе на спиртное.
– За пушки «Ворона»! – Кук, явный заводила в компании, снова поднял кружку. – За наши медные пушечки и их здоровые круглые глотки!
– Ржавый хлам, – негромко, но отчетливо пробурчали за соседним столом. Кук начал медленно подниматься. В одной руке он держал кружку, в другой – пистолет.
– Это кто сказал? Клянусь яйцами всех парней из клана Мак-Кукан, я вобью ему в глотку каждое слово! Прямо через его поганые зубы!
Соседи приумолкли, но, судя по злорадным ухмылкам, не сильно испугались. Заводилой у них был смуглый и темноволосый человек, которого приятели звали Баском. Сейчас он глядел на Кука и вызывающе усмехался.
– Сядь! – Мортимер дернул шотландца за рукав. – Жак прав, рано! Прах и пепел! Столько еще не съедено и не выпито! А ведь все оплачено!
– Когда все допьем, ты будешь под лавкой валяться, – резонно заметил Кук и выпалил в стену. Потом все-таки сел и начал заряжать свое оружие.
Страх Божий потянулся к фляге, опрокинул ее над кружкой, выцедил пару капель и взревел:
– Пью! Пью, старый козел! Рому тащи! Не бутылку, бочонок!
Хозяин, кряхтя от натуги, приволок нужную емкость и зачастил:
– Вот это дело! Это по-нашему! Когда мы взяли Маракайбо, тоже пили бочками. Перси Риггс, канонир с «Двух ветров», так и утонул в бочке. Побился об заклад, что выхлебает все, а бочка была на двести галлонов, и никак не меньше. Сунул в нее рыло, да назад не выплыл… – Пью озабоченно почесал лысое темя. – Пейте, парни, пейте, а я еще сорок восемь песо припишу… ну, пятьдесят, для ровного счета…
– Тридцать два, – сказал Серов. – Бочонок на два галлона, шестнадцать пинт.
Пью дернул плечом:
– Это тебе мнится, приятель. Иллюзия такая, понимаешь? С пьяных глаз большое кажется маленьким, я это точно знаю. Когда мы пили в Мара-кайбо…
– Ты нам трап в задницы не задвигай, – проворчал Жак Герен. – Андре считать умеет, и глаза у него на месте. Он не шантрапа какая-то, а маркиз!
– Точно, маркиз, клянусь святым причастием! – поддержал Мортимер. – А ты – мошенник, Пью! Чтоб тебе мои сапоги поперек глотки стали! Ты что же, древняя вошь, хочешь маркиза объегорить? – Он стукнул кулаком по столу и, заикаясь, произнес: – Н-не выйдет! М-маркиз – он бля… бла… благорродный человек и оп… опразованный! Его н-не надуешь! Он, если хочешь знать, м-мой под… подельник!
– Почти готов, – пробасил Хенк, поднялся и стал разливать. Бочонок в его огромных лапах выглядел не больше банки для варенья. У входа в загородку, что отделяла «Старый Пью» от улицы, столпились двадцать или тридцать оборванцев, привлеченных терпким запахом рома. За соседним столом завистливо вздыхали, а глазки у портовых шлюх, сидевших по другую сторону, заволокло мечтательной мглой. Одна из них, белокожая, в шляпе величиной с автомобильное колесо, подмигнула Серову и выставила из-под подола платья грязную босую ногу.
Скромно тут у них с эротикой, даже убого, подумал Серов, разглядывая ее декольте. Рассказать бы, что случится через триста лет, так ведь не поверят… Небоскребы, автострады, самолеты, лайнеры, пушки-пулеметы – это еще ладно, это чудеса вполне вообразимые, а вот про голых девок, что пляшут в кабаках и трахаются в порнофильмах, могут не понять. Пожалуй, точно не поймут – ни Шейла Джин Амалия, ни эти потаскушки, ни даже разбойные приятели-подельники. Мрачно усмехнувшись и вспомнив Чечню, Серов подвел итог: жестокости в мире за три столетия не убыло, но к ней добавилось растление нравов. Вот хотя бы постельный бизнес, занятие презренное, позорное… А в цивилизованном двадцатом веке – едва ли не почетная профессия, предмет мечтаний юных дев. Да и душегубов там побольше – есть и пираты, и разбойники, а кроме них – бароны наркомафии, фашисты, террористы и великие вожди, сгноившие столько народа, сколько в ста Вест-Индиях не сыщешь.
Кук прервал эти грустные мысли, поднявшись и грохнув о бочонок рукоятью пистолета.
– За Старика! Не верьте вранью, что все шотландцы не любят англичан. Не любят тех, кто шкуру с них дерет, а к благодетелям и честным командирам очень даже расположены. – Он зачерпнул горсть монет и высыпал их в блюдо с мясом. – Глядите, братья! Это Старик о нас позаботился! Хоть он не Морган, однако всяким Пикардийцам нос натянет! Он…
– … обезьяна плешивая, – послышалось с крайнего стола.
Оскалившись, Кук вскинул пистолет и разнес пулей кружку, что стояла перед Баском. Девицы взвизгнули, пираты зашумели, кортики и тесаки со змеиным свистом стали вылезать из ножен, а Мортимер, совсем уже снулый, вдруг очнулся, цапнул обглоданную кость и, поглядев на нее, заорал:
– Бей! Самое время!
Но тут, предчувствуя разгром, вмешался папаша Пью:
– Всем – пинта рома за счет заведения! Спокойней, джентльмены, спокойней! Вы можете выйти на свежий воздух и там продолжить свои споры. Те, кто останется жив, вернутся и выпьют за упокой погибших. Прислушайтесь, я дело говорю. Ром это всегда ром!
Баск, однако, счел это предложение оскорбительным. Нахмурившись и сузив глаза, он уставился на папашу Пью и прорычал:
– Ты, тухлая черепаха, думаешь, что я не могу заплатить за выпивку? Ты думаешь, что если у Баска не звенит в карманах, так он совсем уже нищий? Гроб и могила! Вот, бери, старый кровопийца!
Протянув руку, он пошарил под столом и вытащил почти нагого юношу. Парень – или, скорее, мальчишка – был невысоким, грязным и до того истощенным, что выпирали ребра под туго натянутой кожей. Чресла его охватывала рваная кожаная повязка с бахромой из обломанных перьев, на впалой груди свернулся татуированный синим кайман, черные волосы спадали космами до пояса, а темные обсидиановые глаза казались застывшими и неподвижными, как у покойника. Индеец, понял Серов, разглядывая его медно-смуглое широкоскулое лицо.
– Бери, за десять песо отдаю! – повторил Баск, подталкивая парня к кабатчику. – Откормишь, хороший будет раб. Бочки катать, блюда таскать, тарелки мыть… А то ты их не моешь никогда, старый пердун.
Пью скривился.
– На кой мне дармоед за десять песо? Я за него и пять не выложу, клянусь Христом! А кто не хочет жрать с моих тарелок, может катиться в таверну Караччи или к Луи Маро, где мясо с червями и тараканами.
– Отдам за пять, – сказал Баск, поднимаясь и хватая индейца за волосы. – А не возьмешь, перережу глотку и выпущу кровь в твое вонючее пойло.
Парень уставился в пол с безразличным видом – то ли язык был ему непонятен, то ли смерть казалась облегчением. Он не шевельнулся даже тогда, когда пират выхватил нож из-за пояса. Обе компании, что с «Ворона», что с «Грома», забыв о ссоре, глядели на спектакль с интересом.
Зарежет пацана, подумал Серов и полез в свой новый кошелек.
– Пять песо? Сторговались, я беру. Вот деньги.
На его ладони лежали несколько серебряных монет и случайно попавшие с ними часы. Циферблат «Ориона» поблескивал тусклым золотом, корпус тоже был золотым, а что до анодированного браслета, то и его от золота не отличишь. Глаза Баска жадно вспыхнули, он облизнул губы, потянулся к часам, но Серов быстро сунул их за пазуху, под рубашку.
