Дмитрий Шидловский - Противостояние
— Почему без маскхалатов? — успокоившись, спросил Павел.
— Специальным приказом все маскхалаты переданы в распоряжение штаба фронта, для частей, атакующих УРы, — пояснил Нахимцев.
— Какие потери?
— Человек пятьдесят…
— Что значит «человек пятьдесят»? — рявкнул Павел. — Вы — командир подразделения и не знаете своих потерь!
— Сейчас точно выясним. — Нахимцев знаком подозвал лежащего рядом офицера.
Тот, явно радуясь возможности подвигаться на морозе, подбежал и доложил:
— Капитан Шустер, командир первой роты, по вашему приказанию прибыл.
Не дав майору открыть рот, Павел проговорил:
— Майор, поясните план дальнейших действий.
— Мы намерены атаковать! — выкатил глаза Нахимцев.
— Когда?
— Через пять минут.
— Чтобы положить еще взвод или полбатальона? Сколько вы кладете за одного убитого бандита? Десять или двадцать своих солдат?
— Я выполняю ваш приказ уничтожить банду.
— Я давал такой приказ, но я не приказывал уничтожать первый батальон североросской народной армии, — снова начал кипятиться Павел. — Сейчас пятнадцать двадцать три. Через час с четвертью стемнеет и вы сможете приблизиться к противнику без существенных потерь, закидать гранатами и вступить в ближний бой и рукопашную. У вас без малого десятикратное превосходство в людях. Вы сомнете банду за четверть часа. Если даже два-три человека, пользуясь темнотой, уйдут, мы накроем их в ближайшие дни. Куда они денутся по такому снегу и при полном контроле Красной армии над всеми дорогами и развязками? Вступив в боевое соприкосновение с противником в десять сорок две, вы могли втянуть его в активную перестрелку. У них недостаток в боеприпасах, а вам подвезут столько патронов, сколько надо. Если бы вы так поступили, то уже сейчас могли бы перейти в атаку на безоружного противника.
— Но комиссар Потапов требует быстрейшего уничтожения противника при его обнаружении, — начал оправдываться майор.
— А своя голова на плечах у вас есть?! – заорал Павел. — Если вы не знаете, именно так, как я сейчас описал, действовал в восемнадцатом–девятнадцатом спецполк североросской госбезопасности. За всю войну он понес потерь меньше, чем любая другая часть, неизменно добиваясь успеха. Вы хоть пробовали изучить опыт прошлой войны, когда отправлялись на фронт?
— Но мы действовали, как нас учили инструкторы РККА, по уставу, — развел руками Нахимцев.
— Сдать оружие, — тихо скомандовал Павел.
— Что? — не понял майор.
— Сдайте оружие. Я подвергаю вас аресту за служебную халатность, приведшую к неисполнению боевого задания и неоправданным потерям личного состава. Вашу судьбу решит трибунал.
— Ну, товарищ министр… — Лицо майора стало плаксивым.
Он прекрасно знал, что, отданный под трибунал с такой формулировкой лично министром, он непременно будет расстрелян. Павел вытащил из кобуры «ТТ» и молча наблюдал, как по сигналу капитана к ним приблизились два солдата, как сникший майор отдал им свою портупею и под конвоем удалился в глубь леса. Когда Нахимцева отвели на достаточное расстояние, Павел обратился к Шустеру:
— Принимайте командование батальоном, капитан. Выставить посты и отвести людей в лес. Пусть разведут костры и обогреются. Если не обедали, пусть подкрепятся. Противника атакуете в восемнадцать ноль-ноль… Хотя нет. Бурков — кадровый офицер, лейтенант североросской армии, комвзвода. С ним такие шутки могут не пройти. Атакуете в восемнадцать ноль восемь. Пусть расслабится. Расставите на опушках два взвода, чтобы ловить бегущих из села бандитов. Приблизившись к селу, закидаете их гранатами я — в рукопашную. И в дальнейшем, если при боевой операции потери личного состава превысят десять процентов, будете отвечать перед президентом лично.
— Есть, — козырнул немало удивленный таким поворотом капитан.
Глядя в заиндевевшее окно «эмки», на полной скорости несущейся назад, в его министерство, Павел думал: «Нельзя так. Губим людей, берем количеством, заваливаем трупами. На этом я и проиграл Алексею в девятнадцатом. Этому я не дам повториться. Он мой враг, но чтобы победить его, я должен учиться у него. Иначе никак».
* * *Из окна «руссо-балта» Алексей смотрел на промерзшие петербургские улицы. Он, проживший в этих местах (в том и этом мире) уже без малого сорок четыре года, таких морозов не помнил. Поежившись, он с трудом представил, каково сейчас солдатам на фронте. Тем, кто сидит за железобетонными укреплениями УРов, еще ничего, а вот тем, кто участвует в полевых операциях на сорокаградусном морозе! Хорошо еще, загодя снабдили армию необходимым обмундированием и специальным морозоустойчивым оружейным маслом. И все же…
Его автомобиль подъехал к входу в президентский дворец. Не дожидаясь помощи телохранителя, он сам распахнул дверцу и почти бегом направился к подъезду.
Проходя через вестибюль, Алексей услышал несущуюся из динамика песню: «Нет, Молотов»[27]. Ее написали еще в декабре и с тех пор крутили по радио ежедневно. Веселый, разухабистый ритм, солоноватые шутки в адрес советских вождей должны были поднять боевой дух нации. Впрочем, песня действительно была популярна среди всех слоев населения. Ухмыльнувшись, Алексей подумал, что бутылки с горючей смесью, которыми бойцы поджигают советские танки, вполне обоснованно названы «Коктейль Молотова». В смысле, коктейль для Молотова. А вот когда в сорок первом эту смесь возьмут на вооружение советские войска, исходный смысл названия утратится[28].
Поднявшись на второй этаж, он увидел стоящего у окна и нервно курящего сигарету Маклая. Алексей подошел к маршалу, крепко пожал его руку и произнес:
— Поздравляю вас. Мне доложили, что вам удалось окружить три дивизии противника под Архангельском. Это очень важный успех для всех нас.
— Да, — как-то рассеянно проговорил Маклай. — И сдали Вологду.
— Полноте, — развел руками Алексей. — Это было две недели назад, еще до Нового года. А теперь на севере вы фактически одержали победу. Первую победу в этой войне.
— Я хочу, чтобы вы знали, Татищев, — глядя в сторону, произнес Маклай, — мы не выиграем эту войну. С таким противником невозможно воевать. У них нет нормального зимнего обмундирования. Они не умеют согласовывать действия пехоты, танков и авиации, и только на этом теряют огромное количество людей и техники. Но они все равно наступают. В УРах наши пулеметы выходят из строя от перегрева, а они всё идут. Перед дотами вырастают горы трупов, выше самой огневой точки, а они переваливают через них и берут нашу линию обороны. При штурме Вологодского УРа они несли потери около ста человек на одного нашего, но даже не остановились, прорвав нашу линию обороны, с ходу взяли Вологду и приступили к штурму оборонительной линии Лодейное Поле — Пикалево. Да в такие морозы, согласно военной науке, вообще воевать нельзя, а они еще и наступают. Я окончил академию Генштаба, я воевал и с немцами с четырнадцатого по восемнадцатый, и с большевиками в восемнадцатом–девятнадцатом. Я был наблюдателем в Китае. Я знаю, как воевать в Европе и Азии, но я не знаю, как воевать здесь. Поверьте мне, Татищев, ни наши военные знания, ни великолепное оружие не помогут в войне с войсками, где офицеры готовы класть роты и батальоны за каждый дот, а солдаты покорно идут на верную смерть.
— Вы преувеличиваете, маршал, — вздохнул Алексей. — Непреодолимой силы не бывает.
— Хотите на Псковский УР? — нервно дернулся Маклай. — Я посажу вас в самый укрепленный дот. И когда за день вы израсходуете десять дневных боекомплектов, перед вашей позицией вырастет Эверест из трупов, а на вас все так же будут идти атакующие… Если вы не свихнетесь, я поклонюсь вам в ноги. Мои предки приехали сюда около трехсот лет назад, но мы так и не поняли этого народа. Северороссы, те же русские, сражаются не менее стойко. Мне докладывают, нечто подобное творится и в Керчи, и на Перекопе. Татищев, это не европейская, не азиатская, а какая-то варварская война времен Аттилы. Но выиграют в ней не те, кто лучше вооружен, а те, кто жестче, у кого больше людей и злобы. И это не мы. Татищев, я хочу, чтобы вы знали. Военные до конца отдадут свой долг. Когда я пойму, что как главнокомандующий уже не могу ничего сделать, сформирую роту из штабистов и пойду в окопы. Но это будет лишь отсрочка. Вся надежда на вас. Если вы не создадите блок ведущих держав, последовательно действующий против Сталина, рано или поздно красные войдут в Петербург.
Алексей грустно улыбнулся:
— Маршал, я делаю все, что в моих силах.
— Делайте, и да поможет нам Бог, — бросил маршал, давя окурок в пепельнице и направляясь к выходу.
Алексей тяжело вздохнул и пошел в приемную президента. Надо было докладывать об очередных вежливых ответах Лондона и Парижа, выражавших горячее сочувствие, но не суливших ни единого реального шага в военной помощи. «Исключили СССР из Лиги Наций[29], ну и что? Сталин понимает только силу. А вот ее-то у него сейчас больше, чем у нас».
