ВЛАДИМИР МЕЛЬНИК - По закону военного времени…
Даже и не заметил, что в дежурке появились наши, и каждый стоял, задумавшись о чем-то своем. Причем понятное только ему. В том числе и Оксанка стояла, слушала. У каждого были любимые люди, что-то родное, которое сейчас недоступно. Когда исполнял песню, даже сам задумался. Ведь песню-то писал в мирное время, а сейчас, когда вокруг война – она воспринимается совершенно по-другому. Действительно, сейчас «колеса войны» сотнями, тысячами перемалывают человеческие судьбы и жизни. Хорошо бы, если просто судьбы премалывали, так хоть люди живые оставались. Хотя, это еще как посмотреть: иногда судьба так скрутит, что уж лучше бы умер человек, чем так мучаться. Ну, например, парню в восемнадцать лет оторвало руки и ноги. Вот он лежит, можно сказать, кусок мяса, страдает не только от фантомных болей, а еще и осознает свою неполноценность. И то, что он теперь не нужен никому кроме матери. Тут уж невольно задумаешься. В нашей жизни все относительно. А вот определиться с мерилом, по которому определять эту самую относительность уж очень трудно. А у каждого додика – своя методика измерения.
Когда закончил песню, некоторое время стояла тишина. Да, согласен, – текст глупейший, но когда ее только написал, считал, что это очень серьезное по смыслу произведение. Но никто не обратил внимание. Попросили сыграть еще что-нибудь. “Изобразил” песню, которая мне очень нравилась, автора не знаю, там всего два куплета.
Я вернусь домой после долгих зим,
Я вернусь домой со тропы войны.
Я пойду туда, где меня не ждут,
Я забуду боль и растают сны.
Ты прости меня, мой крохотный малыш,
Без тебя не жизнь, без тебя не рай.
Я забуду все и тебя малыш,
Ты сгоришь в огне, как сгорает камыш.
Поиграл еще пару песен из репертуара группы «ДДТ» и вышел на улицу. Хоть это и было не в моем характере, но уже сам подошел к Ямпринцевой.
– – Оксана Александровна, ты ответь мне на один вопрос, – начал, было я, – чем я перед тобой виноват, что ты ко мне так относишься?
– – Слушай, Владимир Анатольевич, мы с тобой вроде все выяснили, что ты еще хочешь?!
– – Да так, ничего. Просто добрее надо быть.
– – К тебе что ли? Да тебе дай волю ты на голову залезешь.
– – Эх, Лександровна, не так страшен черт, как его малютка. Я понимаю, что не красавец, не богатый.
– – Не в лице или деньгах дело.
– – А в чем? Что я тебе такого сделал, что ты все время на меня наезжаешь?
– – Не знаю, просто как ты ко мне, так и я к тебе.
– – А как я к тебе отношусь?
– – Ну не знаю. Во всяком случае, не так, как бы мне хотелось.
– – Не так как бы тебе хотелось? А ты сама-то хоть знаешь, как бы тебе хотелось? А давай попробуем вот так…
Не знаю, что она еще бы сказала, но как-то все само получилось: привлек ее к себе, она особо не сопротивлялась – не успела, и поцеловал, вот тут-то Оксана и начала сопротивляться, но постепенно притихла и начала отвечать на поцелуй. Бушлат упал с нее на землю, но старлейша этого даже и не заметила.
Наконец ее отпустил. Несколько секунд мы постояли молча. И тут такое началось! Ямпринцева пошла пятнами на лице. Глаза загорелись злым огоньком. И от моей наглости видать у нее не находилось слов и действий. От этого стала еще красивее.
– – Свешников, что ты себе позволяешь!!! Да как ты посмел, товарищ прапорщик!!!! Руки, тьфу, то есть губы… да какая, блин, разница, распустить!!! Да я тебе сейчас по морде дам!!!!
Я мдакнул, развернулся и пошел в ЗПУ. Ее это еще больше взбесило. Тут прорвался не фонтан, а целый гейзер! Видимо, спинным мозгом почуял, что этот гейзер был просто для вида. На самом деле девушке было приятно.
– – Ты куда пошел? Я тебя еще не отпускала!!! Я старше по званию!!!! А ну, ко мне!!! – орала она на весь двор.
– – Так, я тебе не собака. Дура ты, Оксанка! – только ей сказал, не поворачиваясь и пошел дальше.
– – Что-о-о-о??!!! Что ты сказал?!!! Повтори!!!! Я к тебе обращаюсь!!! Свешников!!! – я ее не слушал и уходил.
Зашел в ЗПУ и сел за стол. Насыпал в тарелку картошки с тушенкой и начал есть. Но кусок чего-то не лез в горло. Мысленно плюнул и вышел на улицу. На покореженной лавочке сидела Ямпринцева и рыдала во весь голос. Можно даже сказать в полный рост. Если честно, впервые ее видел в таком состоянии.
– – Оксана! Ты извини меня, я немного погорячился, – но она не слушала и продолжала реветь. – Да хватит реветь! Ты же старший лейтенант все-таки, а не гимназистка из пансиона благородных девиц!… Нда-а-а! Меня хлебом не корми, а дай поутешать расплакавшихся старлеев. Только этим и занимаюсь в свободное от службы время. И диплом имею по этой специальности. А также это мое жизненное призвание.
– – И ты еще смеешь со мной разговаривать после этого! Что у тебя с той шалавой из тридцатьдевятки было? – сказала она, перемежая всхлипами, – Ну чем она лучше меня?!! (всхлипы) А ты, кобель позорный, только юбку увидишь так и из штанов выпрыгиваешь! Ни одной юбки не пропустишь! Думаешь, я не видела, как ты там своих контрактниц «оформлял» в кабинете? Еще раз хоть на пушечный выстрел подойдешь к какой – нибудь – пристрелю обоих!
Чего-чего, а вот такого развития событий не ожидал. Уж лучше бы она мне пощечину дала и матом послала! Прижал ее к себе и начал гладить по голове. Она всхлипывала, постепенно успокаиваясь. Какая там к черту старший лейтенант – баба бабой! Тоже мне «Железная леди». Хотя им это полезно. Недаром какой-то восточный сатрап говорил: “Чем больше женщина плачет, – тем меньше она бегает по малой нужде.”
– – Оксана, не три глаза – красными будут. Пусть слезы сами высохнут. – сказал я, – Ну ты как? Нормально? Оксана, ударь меня лучше, а лучше пристрели. Оксана, извини дурака в предпоследний раз, за все. Ну откуда ж я знал? Ты же меня на пушечный выстрел не подпускала к себе. Просто боялся к тебе подходить.
– – Нет, ты прав. Дура я дурой. Господи! Сколько раз себя ругала за свой сволочной характер. И чего ты боялся? Я ведь не кусаюсь. Кстати, а почему в предпоследний раз?
– – Оксана, успокойся, все будет хорошо. А будет еще лучше, если ты успокоишься и вытрешь слезы.
– – У меня тогда глаза будут красные
– – Ничего, я тебя люблю и с красными глазами
– – Правда? Любишь?
– – Правда! Идем, Оксана, а то наши подумают черте что. Ты ж не хочешь, чтобы пострадала твоя девичья честь в глазах коллектива.
– – А мне глубоко плевать. Вовка, так хорошо слышать от тебя эти слова. Скажи еще раз.
– – Оксана, давай не будем разыгрывать поломанный граммофон. Кстати, давай посмотрим, что ты там мне подарила, – с этими словами я достал сверток и развернул его, там оказались пара шерстяных носков и флакон одеколона «Деним», – Спасибо, Оксаночка, не ожидал. Сама вязала?
– – Нет, у меня еще с мирного времени оставались. И это все, что ты мне хочешь сказать?
– – А что еще?
– – Слушай, Свешников, душа у тебя хуже деревяшки, а поцеловать? А сказать, что-нибудь прекрасное?
– – Оксана, у тебя вши есть?
– – Нет, конечно.
– – Ну, вот и прекрасно!
– – Ну, ты и гад, Свешников! – сказала она, прыская от смеха, – Я тут настроилась на романтический лад, а он все изгадил. Вот кто ты после этого?
– – Сиротинушка! Пойдем погуляем?
– – А комендантский час?
– – В Новогоднюю ночь? Скажем, что идем призывника брать. Да сейчас стопудово уже все перепились и ничего не соображают.
– – Тогда пойдем.
– – Сейчас, я нашим скажу и автомат захвачу.
– – А поцеловать?
– – А, ну да…
Опять зашел в ЗПУ, в своем углу надел бушлат и шапку, которые висели на спинке стула, проверил патроны в пистолете, привычно закинул за спину АКС. С рабочего места Оксаны забрал ремень с кобурой. У нас шел пир горой. Подошел к Петрову и отпросился на пару часов, типа что надо навестить пару призывников. Тот только утвердительно махнул головой и хитро подмигнул. Так как уже был немного "готовым".
Вышел во двор, Оксанка уже надела бушлат и ждала возле ворот. Подошел к ней и протянул ее ремень с кобурой. Она его надела поверх бушлата. И лавируя между воронками, спускались к Матросу Кошке.
Небо освещалось взлетавшими осветительными ракетами. На Кошке нас задержал патруль морпехов, проверили документы, поздравили друг друга с Новым годом и разошлись. Пошли по парку Папанина в сторону Аполлоновки. Везде царила пустота, город как будто вымер и ни одного огонька. Только пунктиры трассеров из ЗУ-23 и просто стрелкового оружия вносили разнообразие в темное новогоднее небо. Шли и болтали о пустяках. Я хохмил, а Ямпринцева смеялась. Иногда останавливались, чтобы поцеловаться. Заскочили в подъезд, когда услышали шум приближающегося самолета. Тут снова ее привлек к себе. Она уже не сопротивлялась, а наоборот со всей страстью отзывалась на этот поцелуй. И вроде и войныс бомбежкой не было.
