Дмитрий Шидловский - Мастер
— Какой же партии благоволит князь? — осведомился Петр.
— О, князь мудрый правитель и не дает приоритета никому, — покачал головой Оладьин. — Он умело балансирует и заставляет всех работать на благо государства.
— Неужели он не заинтересован в установлении абсолютной власти?
— Он достаточно мудр, чтобы понимать отличия Северороссии от Московии, — негромко произнес Оладьин. — Здесь это приведет к большой смуте. Вольность у большинства здешних жителей в крови. Да и двести лет жизни по уложению князя Андрея сделали свое дело.
— Значит, вы не сторонник партии графа Тихвинского?
— Я верный слуга князя, — наставительно произнес барон, — и все мои помыслы об исполнении его указаний с наивысшим тщанием.
— И все же, вы симпатизируете второй партии? — настаивал Петр.
— Как тебе сказать, — покачал головой Оладьин. — Моя тетушка, родная сестра отца, — супруга Макторга.
— Значит, назначив вас наместником Эстляндии, — произнес Петр, — князь фактически поддержал вторую партию?
— В этом вопросе — да, — кивнул барон. — Впрочем, это ничего не означает. Ведь граф Тихвинский — кузен князя по материнской линии. А династические связи так просто списаны со счетов быть не могут.
— Значит, пока жив князь, этот баланс сил сохранится?
— Только пока жив князь, увы, — протянул Оладьин. — Дай ему Бог долгие лета.
— Что вы имеете в виду? — уточнил Петр.
— Наследник не столь силен духом, — вздохнул барон. — И, будем говорить честно, не столь умен, как наш нынешний правитель. Других же наследников мужского пола у князя пока нет.
— А кто унаследует трон, если и наследник, не дай Бог, сойдет в могилу, не оставив потомков? — поинтересовался Петр.
— Граф Тихвинский, убереги нас от этого Господь, — быстро ответил Оладьин. — В этом случае Северороссию ждут тяжелые времена.
Глава 26
ПРОБЛЕМЫ ПРЕСТОЛОНАСЛЕДИЯ
Басов шел по коридорам великокняжеского замка. Тренировка закончилась четверть часа назад, и сейчас он, недовольно поджав губы, спешил домой. Занятия не доставили никакого удовольствия: наследник — капризный и самолюбивый мальчишка четырнадцати лет — оказался совершенно невосприимчив к обучению. На тренировках он старался потешить самолюбие, отлынивал. Басов, имеющий пятнадцатилетний тренерский стаж, сумел-таки вселить в оболтуса уважение к своей персоне, не прибегая к крайним мерам. Кое-как, со скрипом, занятия пошли. Но все-таки Басов не получал от тренировок того наслаждения, которое неизменно испытывал во время занятий в школе.
— Вас просит к себе князь, — вырос перед ним гвардеец охраны.
Молча поклонившись, Басов последовал за стражником.
Князь, в расшитой русской рубахе с расстегнутым воротом, сидел за столом, покрытым красной скатертью. Развалившись в венецианском кресле, он пил вино из золоченого кубка.
— А, Басов, — не меняя позы, бросил он, когда фехтовальщик вошел. — Садись.
Басов опустился в кресло напротив; князь наполнил еще один кубок вином из серебряного кувшина и пододвинул:
— Пей! Сам князь тебе вино наливает. Честь!
— Благодарю, великий князь, — Басов поднял кубок и сделал несколько больших глотков.
Отменное французское вино побежало по жилам.
— Устал с тренировки? — спросил князь.
— Нет. С этого ли уставать?
— Можно и устать. Как занятия? Как ученик?
— Мы занимаемся только месяц, и этого недостаточно…
— Этого достаточно, чтобы понять, что княжич туп, слаб духом и бездарен, — жестко прервал князь.
— Великий князь слишком строг, — покачал головой Басов.
— Великий князь слишком много повидал на веку, чтобы научиться понимать, кто чего стоит. Послушай, Басов, ты же воин — и я воин. Не играй в придворного, у тебя это все равно плохо получается. Говори со мной начистоту. Как думаешь, можно от княжича хоть какого-то толку добиться?
— Капля камень точит, — неспешно проговорил Басов. — Хотя, боюсь, если парень и впредь будет считать себя пупом земли, ничего хорошего не будет.
— Пуп земли, — хохотнул князь. — Смешно сказал, но верно. Я его порол, как Сидорову козу. Не помогло.
— Страхом можно заставить человека чего-то не делать, — улыбнулся Басов. — Но действовать он должен захотеть сам. Пока человек не захочет учиться, никто и ничто не заставит его получать знания.
— Отчего же? — удивился князь. — В школах отроков порют нещадно — и ничего, грамотные выходят.
— А толку? Буквы выучить несложно. А вот как сделать, чтобы человек с этим знанием не похабщину читал, а мудрые вещи? Этого я не знаю. Я могу обучить княжича фехтованию. Вайсберг — стратегии. Министр двора — церемонии. Но кто сделает его добрым правителем? Ведь это — от сердца. А сердце человек направляет сам. Грамотный он при этом или нет — значения не имеет.
— Дело говоришь, — погрустнел князь. — Только не будет он правителем. Ни добрым, ни злым — никаким. Княжич так себя любит, что слушает всякого, кто ему льстивые речи говорит. Умру я — им вертеть будут, управлять, словно куклой на базарной площади. Вот беда в чем. Скажи мне, Басов, видал ли ты где, чтобы сам государственный уклад заставлял избирать достойнейших правителей? И чтобы капризы черни и корысть придворных на них не влияли?
— Власть — дело темное, — покачал головой Басов. — Не слышал я о таком. Оттого и стараюсь подальше от двора стоять — уж прости, князь.
— Мудр ты… и глуп одновременно, — рубанул князь. — А глуп ты, Басов, оттого, что не устоит твоя школа, ежели в Северороссии дурное правление начнется. Снова по миру пойдешь.
— На все воля Божья, — вздохнул Басов. — Только еще вернее школа моя погибнет, если я к каким-нибудь партиям примыкать начну.
— А если к тем, кто в фаворе? — склонил голову князь.
— Сегодня в фаворе, завтра в опале — качели. А я на земле твердо стоять люблю.
— Тогда служи мне, лично мне, — склонился вперед князь. — Мне именно такие нужны, кто не за награду, а за честь, за землю свою в бой идет. Аль не люб тебе великий князь Североросский?
— Достойнее вас не видал я правителей, — Басов посмотрел князю в глаза. — Да только и великий князь не может обойти интриг придворных, не может все своей волей решать. Государство не одной волей правителя живет, а волей всех людей, его населяющих. Государь на вершине, и оттого давление на него большее, чем на других. Да и на тех, кто при нем, — тоже. Не хочу я в это вмешиваться. Не потому что не могу, а потому что не хочу. Ты же лучше меня знаешь, великий князь, политика одной честью и шпагой не делается. Подкуп да интрига при ней, как неразлучные братья. Добро бы еще переносить это ради полезных преобразований в государстве. А то ведь за год службы один день полезный будет, а все остальные — в борьбе против клеветников да недругов: кого задел, за государство радея, кому просто должность твоя люба. Уволь меня от этого, князь. У меня свои дела. Я фехтовальщиков готовлю. Молодежь североросскую на путь наставляю, воинами делаю. Чем больше в Северороссии будет людей чести, тем сама страна лучше. Они уж худого правителя не допустят, доброго поддержат. В этом моя работа для земли твоей — другого не требуй. Уложения, интриги, законы, указы… Не верю я в них. Не бывает страна лучше, чем народ ее. Сделай людей честнее — самая жуткая тирания к лучшему преобразится. Сделай их бесчестными ворами — самая лучшая система правления от бед не спасет.
— И то верно, — кивнул князь. — Только жаль мне, Басов. Карлики у трона трутся, кто о своей казне лишь думает да честолюбие тешит. А на кого положиться могу — тех зови, не дозовешься. Вайсберг вон — вытащу его в Петербург, так приедет с неохотой да на первом же совете: «Дозволь, князь, к войску отбыть». Я ему: «Куда спешишь, лучше твоего войска мало кто в Европе обучен да снаряжен». А он мне: «Подготовки мало не бывает. Отпусти, князь, душно мне в Петербурге». Барон фон Бюлоф. Какой рубака был, сердце золотое. Как Ливонскую войну закончил, говорит: «Отпусти, князь. Я рубиться мастак, а на парадах не обучен, строй тебе порушу». Ты вон даже в страже командиром быть отказываешься. Эх, да на кого же вы…
Князь махнул рукой, снова наполнил кубок и осушил залпом.
— У великого князя много достойных и верных слуг, — сказал Басов.
— Знаю, — вздохнул князь. — Только карлики — они всегда в спину бить горазды. Не выстоять им без меня. Ладно, Басов, ступай. Хоть фехтованию обучи княжича — и то дело.
Глава 27
ПРИЕМ
Прием давался во дворце наместника в Вышгороде — центральной части Таллина, расположенной на холме и возвышавшейся над остальным городом. Здесь еще при Ливонском ордене располагались административные здания и городской замок. Здесь стоял и дворец, который занимал теперь княжеский наместник. Здесь же располагались дома самых знатных рыцарей и духовенства.
Надо сказать, прием и бал давались отнюдь не потому, что обитатели дворца заскучали от безделья. Напротив, рабочий день наместника и его людей длился от зари до зари. Однако на первые числа августа были назначены выборы эстляндских депутатов в североросскую Думу, и наместник решил под таким невинным предлогом собрать наиболее влиятельных людей Эстляндии. Несмотря на относительную молодость, Оладьин оказался весьма опытным политиком и умело организовывал нужную расстановку сил в подвластных землях.
