Валерий Белоусов - Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости
— Капитан, посмотри туда…
Над Южным городком продолжало висеть черное страшное облако…
— Вопросов нет. Лейтенант! Давай, запиши мне в блокнот — для прокурора, что ты ставишь мне боевую задачу… ага, и все реквизиты с удостоверения, пожалуйста, укажи… число и время, не забудь, пожалуйста… вот так. Зер гут. А теперь, пошел на хуй, упырь энкавэдэшный!
— Как?!!
— Ножками, блядь, ножками пошел! Пошел, пошел, паскуда, мне сейчас недосуг, мне сейчас работать надо! А ты мне мешаешь, отвлекаешь меня от дела своим гнусным видом.
И с видимым удовольствием Лукьянчиков добавил:
— Четыре года я мечтал это сделать… А чего мне их ТЕПЕРЬ-ТО бояться? — И вкусно, сочно скомандовал: — По-о-о-олк, К БОЮ!!!
Подбежавшим комбатам Лукьянчиков пояснил:
— Да прямо вот здесь и развернемся, на месте постоянной дислокации… Старшина! У нас водовозная телега на ходу? Сбрось с нее бочку, убываю на КНП (показывает точку на карте) вот сюда, южнее триста метров н. п. Каменица Жировская. Со мной выдвигается отделение разведки и рация. Ну, я поехал, ребята… Черт, волнуюсь, братцы, как девка перед первой эх, эх… Двадцать лет ведь я уж не воевал, это же не шутка. Поэтому мне, натурально, сейчас маленько и боязно, как бы вдруг часом не оплошать… Ну, болезная, трогай! Эх, где ты, мой славный Огонек…
22 июня 1941 года. 05 часов 55 минут.
Левый берег реки у Коденя. Южнее Бреста
Взревев двигателем «майбах», первое самоходное орудие качнуло коротким стволом и въехало на скрипнувший понтон.
Великий Восточный поход начался!
«Гот мин унс!»
За первой самоходкой пошла вторая, и вот уже выстраивается очередь к переправе, как вдруг…
Ш-ррр… Б-бах!
«Внимание, воздух, воздух!» — засуетились зенитчики, но это были не русские авионы…
Ш-ррр… Б-бах! — великолепная фугасная свечка встала с другой стороны моста…
Вторым выстрелом — и сразу узкая вилка… отменно![41]
Хорошо да что там! — отлично, превосходно, великолепно стреляет капитан Лукьянчиков, бывший друг бывшего врага народа бывшего комкора Рокоссовского, и сам четыре года тому назад, в 1937-м — бывший комбриг…[42]
А полк — это дивизион 122-мм гаубиц (гаубица старомодная, образца 1910/30 года — разработанная еще до империалистической войны французскими буржуями) и дивизион гаубиц 152-мм, которые типа М-10… Производства славной Мотовилихи… У последней гаубицы, кстати, снаряд весом в сорок килограммов…
И супостат так славно выстроился (мечта артиллериста!) — вдоль главной оси эллипса рассеивания…
Так что хоть перелет получим, хоть недолет, а все попадания придутся по цели!
И понеслась к немцам, опять же, по кочкам — великая русская пизда…[43]
Гот мин унс!!!!
Зря Модель на часы смотрел… на войне это плохая примета!
…Полк, погибший прямо на месте дислокации…
Разбитые, перевернутые гаубицы, среди них лежат мертвые бойцы и командиры… Их достали пикировщики, вызванные взбешенным Моделем…
Закон такой есть на войне: отстрелялся — немедленно меняй огневую позицию! Да как тут сменишь… без предательски отнятой у полка тяги.
Поэтому стреляли до последнего.
«Умирай, где стоишь!» — говорил в замечательном фильме Александр Невский. Умирали артиллеристы там, где стояли.
А КНП немцы засекли со своего смешного самолетика — «Хеншель-126», который в каждом немецком корпусе для разведки и связи имелся. Кстати, с того самого, который колонну беженцев утром расстрелял.
Не успели наши разведчики окоп на КНП оборудовать — времени у них на это не было. Работать уже надо было!
На КНП — у разбитой буссоли — лежит, свободно раскинув руки, как уставший пахарь, красный комбриг, советский капитан Лукьянчиков…. до октября семнадцатого — штабс-капитан Русской Армии.
На его обращенном к небу мертвом лице — улыбка. Улыбка человека, который уже ничего и никого больше не боится… и который хорошо, славно поработал…
«Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»
22 июня 1941 года. 06 часов 00 минут.
Кобрин
«Вставай, проклятьем заклейменный
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И смертный бой вести готов…»
Это ничего, это просто «Интернационал». Исполняется по Всесоюзному радио в шесть часов утра.
По улицам города носится опавшая листва, пожелтевшая и съежившаяся от пламени пожаров. Под ногами скрипит битое стекло, где-то завывает сирена «Неотложки»…
Десять минут тому назад закончился второй авианалет на город: несколько «зетстроеров» — Ме-110 атаковали опустевший штаб 4-й армии. Ну и окружающим жилым домам досталось…
Сейчас жители города высыпали на улицы и столпились у черных раструбов репродукторов…
Закончился партийный гимн, и наконец говорит Москва:
— Здравствуйте, товарищи! Начинаем утреннюю гимнастику! Поставить ноги на ширине плеч, подниматься на носки и поднимать руки через стороны вверх и опускать вниз с вдохами и выдохами раз-два, раз-два! А теперь ноги на ширине плеч, совершать вращательные движения головой, наклонять ее вправо и влево, вперед и назад, к плечам раз-два, раз-два; раз-два!
Потрясенные люди молча расходятся…
22 июня 1941 года. 06 часов 10 минут.
Аэродром вблизи Кобрина
Ведро звякнуло о жестяную воронку, и в самолетный бак полился бензин. Сильно завоняло…
Комполка Васильев задумчиво посмотрел на эту патриархальную картину и обратился к своему куму — старшине Галагану:
— Слушай, Толя, и что — так вот и все время у вас и заправлялись?
— А шо?! — Галаган недоумевающе вскинул курчавую голову. — Скольки тех заправок вообще было… Для нашей-то сирой корпусной эскадрильи… Да и летали они… ну в Минск за шелковыми чулками для командармовой женки, ну на охоту в Пущу… В общем, нечасто летали… Да, кстати, вроде был у нас тут один маслобензозаправщик… так его сменяли на легковушку «паккард» у кобринского зававтохозяйства… а «паккард» тот потом списали да и отдали… кому-то… не знаю кому!
— Какая трогательная история… а бомбы у тебя тут есть?
— Та маем трохи… АО-10, и АО-25… а так — все больше цементные… учебные!
— Будем вешать хоть бы и цементные… гвоздей туда в них еще понапихаем… гвозди-то у тебя хоть есть?
— Та маем трохи…
К стоянке самолетов, где возились приехавшие с инженером полка и потому чудом уцелевшие техники (кто еще уцелел, было непонятно, улетевший на разведку в Высокое на УТ-2 замполит так и не вернулся), подъехала штабная «эмка» — генеральская, полноприводная, с высоким клиренсом, новенькая, сияющая… Из машины, сопя, вылез начальник политотдела дивизии.
Васильев одернул реглан, поправил пилотку — звездочка точно над переносицей и доложил:
— Товарищ диввоенкомиссар, 74-й ШАП…
— Почему утратили?!! — прервал его грозный комиссаров рык.
— Товарищ диввоенкомиссар, наша третья эскадрилья взлетала непосредственно под немецким артобстрелом, поэтому некоторые самолеты просто не успели…
— Молчать!!! Я тебя не спрашиваю про твою паршивую херню! Я тебя спрашиваю, почему утратили портреты Вождей?!! Может быть, сейчас враг над ними глумится?!! Молчать!!! Я тебя разжалую, я тебя в порошок сотру, я…
Что еще бы сделал грозный диввоенкомиссар с Васильевым, осталось тайной, ибо над головой вдруг мелькнула стремительная крылатая тень, и вокруг раздались тревожные крики «Воздух! Воздух!!!».
Грозный диввоенкомиссар, на ходу запрыгнув в рванувшую с места «эмку», отважно скрылся в клубах пыли…[44]
…Приземлившийся с ходу и так напугавший грозного комиссара УТ-2 козликом попрыгал по щебню ВПП и заглушил мотор. Замполит вылез на плоскость и потрясенно сорвал с головы шлем:
— Ну командир, мы все тебе теперь должны наливать по гроб жизни… Там, в Высоком, — КАША!!! Так что пополнения из Высокого — не ждите, ребята… Не будет оттуда уже никого!
Васильев с досадой сплюнул себе под ноги:
— Хренов замполит, всю душу мне вынул! Толик, что ты там про гвозди-то говорил? Есть они у тебя или их нет? Да не верти мне вола, жмот!
— Та маем трохи…
22 июня 1941 года. 07 часов 25 минут.
Левый берег реки у Коденя. Южнее Бреста
— Айн-цвай, форвертс! Айн-цвай, форвертс!
Полугусеничный тягач с названием, состоящим из одних согласных, на тросах пытается вытащить из Буга утонувший понтон. Получается у него это довольно плохо — гусеницы буксуют, а передние колеса по ступицу зарылись в грязь. «Паркетный джип», что с него возьмешь…
