Роман Злотников - Пушки и колокола
– Ну, и слава Богу, – владыка облегченно перекрестил замерших в крепких братских объятиях Дмитрия и Владимира.
– Пойдешь навстречу Ягайле?
– Пойду, – решительно глядя в лицо брату, отвечал Владимир.
– Все, как я удумал, сделаешь?
– Вот тебе крест! – осенив себя знамением, отвечал брат.
– Благослови, владыка, – оба, повернувшись к Киприану, смиренно склонили головы.
– Благословляю дела великие вместе вершить!
– Ну и дела, – выдохнул Николай Сергеевич, уже не знавший, к чему готовиться в случае, если перепалка перерастет в настоящую ссору.
Примирившись, князья отправились по своим делам. Владимир Серпуховской с отрядом небольшим навстречу Ягайле двинулся, а Дмитрий Иванович – Сигизмунда чествовать, и теперь, сидя у Николы, наблюдал за тем, как привезенные из княжеских хором столы заполняются яствами. Тут и Алена с девками подсуетилась, и княжеские стряпчие что-то там собрали. А чтобы стол еще более торжественным был, повелел Дмитрий Иванович срочно меду хмельного из погребов княжеских достать, категорически отказавшись от припасов Булыцкого.
– Кислятина, – понюхав, поморщился тот.
– Так со свадьбы же! Ты же и хвалил, что, мол, хорош! – поразился учитель. – Спортился, что ли…
– Знать, пропал, да на стол такой – грешно.
– Так ведь не великий князь? – поразился столь щедрому приему Николай Сергеевич.
– Сегодня – просто брат двоюродный, а завтра – Бог один только и ведает, – веско отвечал муж. – Оно хоть и велел Господь днем сегодняшним жить, да все одно: иной раз наперед заглядывать не худо бы. Да и не ты ли говаривал про то, назначено что гонцу сегодняшнему, а?
Ничего не ответил преподаватель, лишь плечами пожал: мол, тебе виднее. И впрямь, вызвавшийся принять гостей, теперь пожилой человек лишь с досадой ругался на собственную торопливость: оно ведь не подумал о том, что баня – баней, а раз в парную допускаешь, то и стол изволь накрыть. И хоть в помощь – воля да припасы княжьи, так все равно – суета. Особенно, когда дом – полная чаша. Впрочем, здесь-то как раз и не возникло проблем. Все домашние, места свои зная, попрятались по углам, а дворовые с челядью, выполняя то, должно что им по дому, присоединились ко всеобщей суете.
Через час из бани вернулись довольные и посвежевшие гонцы. Отогревшиеся, да отмытые, да отварами Аленкиными надышавшиеся, они, как один, все помолодели, раздобрели. Статно рассевшись за столы и наполнив плошки медом хмельным, они, помолившись и получив благословение тут же покинувшего трапезную Киприана, приступили к обильному застолью, завершившемуся, уже когда ночь землю укрыла.
Не пивший меду Булыцкий внимательно наблюдал за происходившим, как истинный хозяин следя, чтобы гости ни в чем не нуждались, а заодно и поглядывая за тем, что и как творится. А происходило что-то ох какое непростое! Едва мед разгорячил кровь, как разбились все пировавшие на несколько групп по статусам и интересам да принялись что-то там обсуждать, отвлекаясь лишь на то, чтобы, наполнив чаши, здравицы произнести в честь великих князей, их отроков, да дела их бывшие, текущие да грядущие. Вот уже и нескладный Сигизмунд, оказавшийся между князем и воеводами, о чем-то, задорно жестикулируя, рассказывал новым своим знакомым. Уже и напившись, лез обниматься. В общем, на радость ничуть не хмельных московитов, отрываться, съехав с тормозов, начал. Вон, аж и Матвейке утку с медом подсунул, и паренек теперь, к негодованию воспитанного еще на советских идеалах мужчины, глуповато улыбаясь и хихикая, слонялся по комнате. За то, впрочем, улучив момент да на крыльцо вытащив, ох как за ухи крепко выдрал его Николай Сергеевич!
Разбредаться начали поздней ночью. Сигизмунда пригласили в княжьи палаты, а сопровождавших гонца, за хмельным своим состоянием, решили оставить у радушного хозяина, благо места в доме хватало. А тут как раз и повод второй этаж опробовать. Зря, что ли, трубу выводил да крышу утеплял. Не курорт, конечно, но все равно…
Впрочем, и сами литовцы оказались не избалованными, а потому, укутавшись принесенными рогожами и шкурами, живо поотрубались, наполнив помещение смачными переливами молодецкого храпа.
– Владимир Андреевич навстречу литовцам отправился. Сполохи пока недалече протянулись, так что завтра уж и ждем Ягайло, – уже оставшись наедине с Булыцким, поведал Дмитрий Иванович. – Завтра тебе – Сигизмунд. Я с братом да владыкой с гостями дорогими в хоромах замкнемся. Тебе меду сегодня доставят еще. Ты уж для Сигизмунда его не жалей. Хорош медок, да гостю нашему зело как люб оказался.
На том и распрощались. Минут через двадцать к крыльцу подкатили сани с бочонком пузатым, в коем еще меду привезли заместо уже выпитого. Проследив, чтобы его отгрузили в подклет, и распрощавшись с посланцами княжьими, Булыцкий отправился спать. Впрочем, долго еще заснуть не удавалось ему, все мысли беспокойные мучили. И сон этот, и слова про Иуду; по всей видимости, первого из четырех, упомянутых Сергием в том самом сне. Ягайло. Изворотливый лис, которому еще только предстояло сделать свой выбор. При этом, чью бы сторону он ни принял, все равно кого-то он да предавал: либо польскую шляхту, либо Великого князя Московского. А раз так, то при нем – еще двое должны быть: Корибут и Свидригайло. Тоже ведь предатели. А четвертым по такому раскладу должен был быть Витовт. Выходило так, что и развязка, о которой теперь и думать боялся пенсионер, близка. До утра промаялся мыслями темными, лишь ненадолго проваливаясь в короткое неспокойное полузабытье-полудрему. Уже когда Аленка поднялась, да челядь зашумела, смог ненадолго задремать. Хотя и то – ненадолго.
Утром уже самым возле ворот появился большой хорошо вооруженный отряд московитов и литовцев, во главе которого были два бледных всадника, судя по виду, проведшие в седлах всю ночь: Ягайло и Владимир Андреевич. Тут уже Булыцкого, наблюдавшего за встречей с крепостной стены, как током прошибло, едва только сообразил, что Ягайло – один из тех змеев, что во сне вещем привиделся. А второй – теперь уже готов был чем угодно поклясться пожилой человек – его двоюродный брат Витовт. А раз так, то и сомнений больше не было в цели визита Великого князя Литовского. А еще в том, что скоро ждать в гости и потомка Кейстута, одержимого идеей сведения счетов с обидчиком да жаждой власти.
– Иуды, – зло сплюнул Николай Сергеевич, снова вспоминая тот вещий сон.
Навстречу визитерам вышли князь с Киприаном. Коротко приветствовав друг друга, все направились к хоромам, где путников уже поджидала жарко натопленная княжья баня, после которой – застолье, на которое никто, кроме князей, Киприана, да братьев Ягайло, допущен не был.
После затянувшегося пира гости, по приглашению князя, отправились на демонстрацию литых орудий. Запланированные стрельбы, которые едва не отменились из-за беспокойных новостей, теперь удачно приурочили к визиту высоких гостей.
На огневых рубежах уже стояли четыре грозных орудия, возле которых, поглядывая на установленную неподалеку цель, – фрагмент деревянной стены, – выхаживали бомбардиры. Перекидываясь отрывистыми фразочками, они, сплевывая себе под ноги, красовались друг перед другом, пытаясь таким образом скрыть собственную неуверенность. Ведь всего опыта за плечами – выстрелов по пять; уж порох больно дорог! Вот и запретил князь много жечь. А бомбардиры, поперву готовившиеся меж собой в удали стрелецкой соперничать, теперь, предупрежденные о важных иноземных гостях, заметно мандражировали.
Князь, цели уже озвученные преследуя, перед визитерами во что бы то ни стало решил показать удаль молодого, но уже грозного княжества. И пушки для этой цели подходили как нельзя лучше. Отлитые колокольных дел мастерами из бронзы разбившегося колокола, они были щедро расписаны рельефными изображениями на тему Страшного Суда и наказаниями грешников в Аду, на чем не преминул заострить внимание князь Владимир Храбрый.
– Орудия, что трубы архангельские, мертвых поднимающие. Хоть и порох[51] да бомбарды, а паче – тюфяки – не диво уже, а поди ты такие, – кивком указал он на покоящиеся на примитивных лафетах орудия, – сыщи. И мощны, и грозны, и бьют – не устоять!!!
Гости, уважительно поглядывая на грозные пушки, о чем-то там перешептывались.
– Великий князь Московский втрое более грозен, чем о нем говорят, – пытаясь сохранить каменное выражение лица, обратился к Дмитрию Донскому Ягайло. – Волю твою принял не только недруг, но и металл. Я восхищен мастерством московских кузнецов, сумевших заставить его принимать нужные формы.
– Я готов принять твоих мастеров, – с непроницаемым лицом отвечал Дмитрий Донской. – Целовавшему на верность крест – вера, как родственнику близкому. Православие принявшему – как себе самому.
– Православие принять – не только честь, но и великая ноша. А ношу на себя взять ту можно, лишь от грехов очистившись, – уходя от прямого ответа, негромко отвечал Ягайло. – Мне мои грехи отмолить прежде надо, с тем чтобы и перед владыкой, и перед Господом с чистой душой предстать.
