Юрий Корчевский - Лекарь
Никита раскинул карты:
— Не вижу ничего — ни плохого, ни хорошего. Стало быть, в ближайший год судьба твоя, князь, не изменится. В опалу не попадёшь, жив будешь.
— И на том спасибо.
Князь прикрыл глаза и надолго задумался. А на остановке у постоялого двора Никита пересел в свои сани. Вроде и неплохой мужик этот Елагин, но лучше от сильных мира сего держаться подальше. Как там у поэта? «И пусть минует нас и барский гнев и барская любовь». В самую точку, хоть и написано на два века позже.
После возвращения в Москву князь сразу же направился на государев двор — лишь переоделся. Никита же в баню пошёл, у князя зимой она топилась пару раз в неделю. Он попарился, отдохнул и другим днём направился в лекарню. Там его уже заждались, болящие каждый день Ванюшку вопросами одолевали — когда же Никита вернётся?
Он окунулся в работу — за время поездки с князем на Соловки соскучился по медицине. Учиться на врача Никита пошёл осознанно, нравилась ему эта специальность.
Никита проводил по две-три операции в день. Делал бы и больше, поскольку операции не были сложными или обширными. Сдерживало его активность небольшое количество коек. Ведь операцию сделать мало, после неё за пациентом понаблюдать надо, перевязки делать. А кроватей всего четыре. Надо расширяться, ведь место позволяет.
Никита заказал у столяров ещё шесть кроватей. Но одно действие тянуло за собой другое. Он был занят на приёме, операциях, и большая часть нагрузки по выхаживанию пациентов и пригляду за ними ночью, особенно после операций, легла на Ванюшку. Паренёк не протестовал, но Никита видел — ему приходилось тяжко. Надо нанимать сиделку. А где её, грамотную, найдёшь? За полгода Никита из Ванюшки вполне толкового помощника приготовил, придётся ещё кого-то брать, и лучше бы, конечно, женщину. Пациенты были и женского пола, так женщине ухаживать за ними сподручней.
Как-то, во время краткого отдыха, он разговорился с Иваном о помощнике.
— Есть такая, моя сестрица Наталья! — удивил его Иван.
— А что же ты раньше молчал?
— Так ты не спрашивал.
— Расскажи-ка!
— Она белошвейкой при княжеском дворе. Только отпустит ли её князь?
— Я поговорю с ключарём Афанасием.
Этим же днём Никита переговорил с ключарём, но тот упёрся:
— Не говорил мне Семён Афанасьевич о девице. Я и так Ивана тебе отдал.
Пришлось идти на поклон к князю.
— Может, другого кого возьмёшь? Афанасий её хвалит, говорит — успехи делает, быть ей мастерицей.
— Княже, белошвеек может быть много — истинно женское дело. А помощника лекаря выучить непросто.
— Так ты не видел её никогда, может, она к учению неспособна?
— Брат её, Иван, что у меня в помощниках, за неё ручается.
— Да? Тогда другое дело, забирай. Передай Афанасию — я дозволил.
Всё, теперь мнение ключаря ничего не значило. Как сказал хозяин, так и будет. Вообще-то Никита подумывал о том, как выкупить у князя здание лекарни и холопов — того же Ивана. Ведь он его многому научил, а вздумает князь его забрать, да в скотники определить, или в банщики — и не возразишь. Холоп ведь княжий. Только денег пока не хватало. По прикидкам Никиты надо было собрать на здание ещё рублей пять. Но только он набирал необходимую сумму, как шли непредвиденные траты: на кровати, инструменты — да на ту же зимнюю одежду. А ещё — момент удобный выбрать надо, когда князь в настроении, и подойти издалека.
Утром к лекарне подъехал возок. Из него выбрался подьячий Посольского приказа, Тимофей. Никита удивился — неужели снова заболел?
Войдя в комнату, подьячий отбил поклон.
— Здрав буди, лекарь.
— И тебе здоровья, Тимофей! Неуж заболел?
— Бог миловал! Посольство к нам прибыло польское, да заболел посол-то. Вчера ещё с царём-батюшкой на приёме был, а ночью спать не мог. Я сразу о тебе вспомнил, привёз.
— Так веди его сюда.
Тимофей вывел из кибитки посла, завёл его в комнату.
Одет посол был богато, одна цепь золотая на шее не меньше фунта весила. Но лицо страдальческое, на ногу едва ступает.
Тимофей усадил посла на табурет, снял с него шубу.
По-русски посол говорил неплохо, но с польским акцентом.
— Нога болит — спасу нет, огнём горит и дёргает.
Ванюша помог стянуть с посла сапоги, снять чулок. В соответствии с европейской модой штанишки на после были короткими, чуть ниже колена.
Одного взгляда Никите хватило, чтобы понять — абсцесс.
— Резать надо, гной у тебя.
— Может, мази попробовать или попарить?
— Гангрену получишь, ногу отрезать придется. Да и то — если успеешь.
— Как не вовремя! У меня встречи с Алексеем Михайловичем. Если не приду, как переговоры вести?
— Я могу абсцесс вскрыть, гной выпустить и ногу перевязать. На переговоры с царём сходишь — и сюда.
Недолго подумав, посол махнул рукой:
— Режь! Вторую ночь я не вынесу!
Поляка уложили на стол, и Иван обработал голень переваром. Эфирного наркоза Никита решил не давать. Он вскрыл гнойник. Хлынул гной, запах пошёл тошнотворный.
Гной Никите не понравился, потому как слегка синевой отдавал. Гной всегда инфекцией вызывается, а вот такой, с синевой, даёт синегнойная палочка. С такой и в условиях современного ему стационара, с применением серьёзных антибиотиков и промыванием раны справиться непросто.
Холодный пот потёк по спине Никиты. Если поляк выздоровеет, ему сильно повезёт. Но, кажется, дело пахнет осложнениями — медицинскими в виде флегмоны или гангрены, и политическими. Поди докажи потом, что специально посла не зарезал! Международный скандал! Ему только этого не хватало!
Он развёл самогон раз в десять и прополоскал им рану. Поляк заорал от боли. Понятно — щиплет и жжёт, не фурациллин или так необходимая перекись водорода. Засыпал в рану порошок из толчёного мха. Разрез зашивать не стал, пусть гной свободно вытекает. Сделал перевязку.
Поляк был бледен — больно всё-таки.
— Парить ногу нельзя, — принялся втолковывать ему Никита, — напрягать нежелательно. Сходишь на встречу с царём — и сюда. Ночь здесь, в лекарне проведёшь, а утром перевязку сделаем. Не скрою, болячка у тебя серьёзная. Отнесись к ней со всем тщанием, иначе можешь ногу потерять.
Поляку помогли спуститься со стола, одеться.
— А ведь легче стало, — улыбнулся он. — Пся крев, меня пугали — в Москве путного лекаря не найдёшь, одни варвары.
Подьячий помог послу надеть шубу. На прощание поляк сунул Ванюше в руку польский злотый. Сумма изрядная, обычно платили медью или серебром.
Не откладывая в долгий ящик, Никита решил за ужином поговорить с князем о лекарне. Разговор первым не начинал, само получилось.
— Никита, я слышал — к тебе посол польский приезжал сегодня?
— Был. Гнойник у него на ноге большой, вскрывал. Только боюсь я, как бы заражения крови не было.
Князь задумался:
— Не дай Бог! Лекарня-то мне принадлежит…
— Продай.
— Кому?
— Я выкуплю. Скажи, сколько стоит?
Князь и скажи:
— Одна монета золотом!
Никита тут же достал польский злотый и выложил перед князем.
— Отныне лекарня и вещи в ней мои?
— Так! Уговор дороже денег. Но если и случится в ней чего, весь спрос с тебя.
— Я понимаю. Тогда продай мне Ивана и Наталью, сестру его. Твои же крепостные.
— Эка ты взялся! За Ивана пять рублей серебром, за Наталью — три.
Никита наскрёб денег только на Ивана. Пять рублей серебром — это много, столько платили за ремесленника высокого мастерства.
— Тогда пиши, князь, купчую. И на дом каменный, и на Ивана. А за сестру его позже отдам, как наберу.
— Я подожду. Но личным лекарем моим ты будешь по-прежнему.
Князь кликнул слугу, принесли бумагу, чернильницу и перья. Князь сам написал купчую, скрепил печаткой с пальца на сургуче и вручил Никите.
— Владей!
Никита обрадовался. Но головной боли прибавилось. Теперь и о дровах для печей в лекарне заботиться самому надо, и о жилье для Ивана. Коли он по купчей теперь холоп Никиты, так тот его кормить должен, одевать и жильё предоставить.
Следующим днём Никита Ивана обрадовал:
— Лекарню я у князя выкупил — и тебя заодно. Теперь ты мой холоп. Но только я тебе вольную даю, отныне ты человек свободный. Сейчас бумагу напишу. Вот только на сестру твою денег не хватило — но это пока. Как заработаем, так и до неё очередь дойдёт.
Тут же Никита написал вольную на Ивана. Теперь здание лекарни принадлежало ему, Никите, а вот Иван отныне был свободен.
— Ваня, ты теперь временно в лекарне поживёшь, а как заработаешь денег, угол себе снимешь. И кушать и одеваться сам будешь — ты теперь вольный человек. А коли ситуация изменилась, спрашиваю: ты согласен у меня работать?
— Конечно! — Ваня был ошарашен происшедшими с ним переменами и не знал — радоваться ему или огорчаться. О холопе князь заботился, а теперь всё самому надо. Потом неожиданно спросил:
![Иоанна Хмелевская - Корова царя небесного [Божественная корова]](/uploads/posts/books/161708/161708.jpg)
