Олег Таругин - Комбриг из будущего. Остановить Панцерваффе!
А потом думать стало некогда, поскольку встречный танковый бой, особенно на столь мизерной дистанции, как-то не способствует пространным размышлениям «о добре и зле». Поскольку действовать приходится исключительно на рефлексах, по принципу «кто первый выстрелил – тот и прав». Ну, в смысле, жив…
Бдз-здынь! – ударившая в лобовой лист болванка, выбросив роскошный сноп искр, благополучно уходит в рикошет. Там, у моста, по ним уже попадали, но сейчас удар куда сильнее – и расстояние до противника меньше, и калибр, судя по всему, серьезнее. Сдавленно матерится Божков, ему вторит мехвод: бронебой долбанул аккурат по центру бронелиста, оглушив обоих. Пробития, разумеется, нет и быть не может – сорок пять миллиметров брони плюс наклон в шестьдесят градусов, увеличивающий толщину защиты почти вдвое, надежно защищают сидящих внизу танкистов. Но все равно неприятно. И в башке звенит, мама не горюй. Да и несколько мелких сколов от удара вполне могли образоваться: до подбоя брони в этом времени пока не додумались.
Танк виляет в сторону, рывком уходя с линии прицеливания, но на сей раз Сергей подсознательно ожидает подобного маневра и ухитряется не врезаться плечом ни в броню, ни в казенник орудия. Торопливо поворачивает панораму, отыскивая цель. Приземистая «Штурмгешутц» тоже меняет направление движения: командир самоходки уже понял, что взять русский танк в лоб не удалось, и маневрирует. Хотелось бы надеяться, что в панике. А вот и хренушки, маневрируй, не маневрируй, но для «Ф-34» твоя броня – не преграда. Даже лобовая. Не веришь? Сейчас убедишься. Лови подарочек, фриц…
– Короткая!
«Тридцатьчетверка» привычно качается, гася инерцию. Вверх-вниз. И еще раз, но уже слабее. Качели, млин! Неужели трудно изобрести двухплоскостной стабилизатор для танковой пушки?! Может, ему попутно прогрессорством заняться? Так, самую малость? Самое смешное, прямого запрета на подобное у проходящих «Тренажер» курсантов нет. Вроде бы… Блин, ну отчего в самый напряженный момент ему всякая хрень в башку лезет? Или не только ему? Нужно будет после боя спросить у мужиков…
– Ба-бах! – получите и распишитесь. Горит, сучка угловатая, и хорошо горит. Слава карбюраторным «Майбахам», или что там у немецких танков в моторном отсеке стоит? Без детонации, правда, но и наружу никто не лезет. Некому? Наверное, поскольку огонь уже изо всех люков прет…
Используя несколько секунд передышки, Кобрин оценивает обстановку. Пока все вроде нормально. Танки первого батальона атакуют с обеих сторон дороги, умело маневрируя и ведя огонь с коротких остановок. Мажут, конечно, но не часто: наловчились уже, все ж таки третий за сегодня бой. Как результат – в небо все чаще поднимаются траурные столбы дыма, обозначая очередной подбитый панцер, бронетранспортер или «Штурмгешутц».
Порой замирают на месте и «тридцатьчетверки»: кому-то сбили гусеницу, кто-то сам заглох, не успев вовремя перекинуть передачу. Там, в будущем, Сергей читал, что опытные мехводы перед боем тупо втыкали вторую передачу, регулируя скорость газом. Ресурса двигателю это, понятное дело, не добавляло, но кого волнуют подобные мелочи, если танк, по суровой фронтовой статистике, живет от двух до четырех боев? Или лучше застрять посреди поля, не сумев воткнуть нужную скорость? А кого-то и подбили – вон, как тот «Т-34», не успевший добраться до невысокой насыпи буквально десятка метров. Комбриг видит приподнявшуюся над погоном башню; сквозь неширокую, в пару ладоней щель выметывается полотно неяркого пламени от взорвавшихся боеприпасов. В воздухе еще кувыркается выбитый ударной волной погнутый люк, когда башня тяжело рушится обратно. Загорается солярка из раскуроченных внутренних баков, хлопают в огне патроны в пулеметных дисках. Прощайте, ребята…
– Короткая.
Выстрел. Промазал. В нос и глаза лезет кислая кордитная вонь. Звяканье стреляной гильзы, сдавленный мат башнера в наушниках. Сергей уже заметил, что ругается Анисимов только во время боя, в другое время не позволяя себе ни единого бранного слова, – защитная реакция психики? Возможно…
– Вперед.
Ненужная, к тому же еще и запоздавшая команда: Цыганков и сам прекрасно знает, что делать. Рывок, подворот на полкорпуса, набор скорости. «Тридцатьчетверка» с разгона взлетает по откосу, под гусеницами скрежещет сминаемый металл. Прямо по курсу – перевернутый грузовик, из расколотого близким взрывом кузова рассыпались укупорки с выстрелами к противотанковой пушке – вон она, сорвалась с прицепа, нелепо задрав в небо упор станины. Сознание отчего-то с особой четкостью фиксирует рассыпавшиеся в пыли цилиндры унитаров: желтая, не успевшая потускнеть, гильза, черная «голова» бронебойного снаряда. Между выстрелами – тела в фельдграу, в разной степени сохранности. Широкие гусеницы расплющивают гильзы, вбивая их в землю. И не только снаряды, разумеется…
– Тарань! – посильнее вцепиться руками, готовясь к столкновению. Мат мехвода. Заполошный треск курсового «ДТ»: Божков кого-то увидел и сейчас поливает его очередями.
Танк прыгает вперед, несильный толчок – слишком велика разница в массе, – и снова противный визг разрываемого металла. Вверх – короткая пауза, скрежет – вниз. Качели, мать их! Смяв покореженную кабину и разметав по доскам кузов, танк сползает с остатков грузовика. Цыганков отрабатывает гусеницами, разворачивая машину вдоль дороги.
Выстрел. Ба-бах. Длинь. Кланц. Попал: утыканная заклепками «Прага» теряет сорванную ударом башню и боком сползает с насыпи. Ни детонации, ни пожара. Помедлив секунду, словно раздумывая, стоит ли это делать, легкий танк внезапно переворачивается, опрокидываясь кверху брюхом. Кобрин видит заляпанное намертво присохшей грязью днище, по сторонам от которого все еще вращаются, подрагивая на замерших катках, узкие гусеницы.
– Вперед.
Еще одна ненужная команда, «тридцатьчетверка» и без того уже набирает скорость. Но молчать во время боя нельзя. Хоть матерись, хоть стихи читай, только не молчи.
По ним снова попали, на этот раз в борт, по касательной. И снова без пробития, только в ушах зазвенело и броня ответила короткой дрожью. Отправить ответку комбриг не успел – обидчика спалил кто-то из товарищей. Хорошо спалил, грамотно, аж угловатая башня с кургузым «окурком» набок сползла. Молодцы, ребята, запомнили его слова насчет «башкой на все триста шестьдесят вертеть, ушами не хлопать, плечо товарищу вовремя подставлять». Эх, ему б хоть недельку с бригадой поработать, поднатаскать мужиков! Но нет времени. Нет – и быть не может. Сейчас ни у кого нет времени, даже у Oberkommando. Блицкриг на последнем издыхании, темп наступления падает каждый день, увязая в русской обороне, тормозясь, казалось бы, бессмысленными контрударами.
– Короткая! – Это мехводу. И сапогом в спину. Легонько, как просил. – Огонь! – А это уже самому себе. Просто чтобы не молчать. Башнер, вон, матерится, а он чем хуже? Материться красному командиру уставом не положено, значит, будет сам себе команды отдавать.
Промах! Зар-раза!
– Витя, стоим, еще раз.
Клацанье затвора, тычок в плечо от башнера: заряжено. Цыганков, молодчина, ждет, сжимая фрикционы побелевшими от напряжения пальцами.
Огонь! Есть, попал! Одной болванкой и направляющее колесо своротил, и двигатель разбил. О, уже и горит, жаль, вяло как-то, дым есть – огня нет. Итого три штуки за несколько минут. Неплохо. Может, предложить ребятам звездочками на башне или стволе количество побед отмечать? Чем танкисты хуже летчиков? Вроде бы в этом времени подобное пока не практикуется: вот и будет, блин, прогрессорство! Минимальное, угу…
Пора отходить? Пожалуй, что и пора, хорошего понемногу. Ошарашенные артналетом, неожиданной атакой и потерями фрицы понемногу приходят в себя, действуя все более организованно. И стреляют, к сожалению, все прицельнее. Значит, командиры уцелели и сейчас занялись тем, чем им и положено – подавлением паники, борьбой с неразберихой и перегруппировкой сил. Фрицы это умеют, у них подобное в крови. Да и опыт французской и польской кампаний никуда не делся. Не говоря уж про два месяца боев с Красной Армией, что на несколько порядков серьезнее. А нам это нужно? Хренушки, нам это совсем даже не нужно. Пусть пока раны зализывают, считая, что русские танки и не собирались ввязываться в долгий бой.
Приоткрыв башенный люк, Кобрин выпускает в низкое небо сигнальную ракету, подавая оговоренный сигнал. Уходим.
Но скоро вернемся, только не здесь и немного позже. Ждите, сволочи, не скучайте…
Интересно, как там тяжелотанкисты поживают? Заперли фрица?
* * *Укрытые в капонирах и тщательно замаскированные «КВ» немцы до первого их выстрела так и не обнаружили. Местность пересеченная, изрезанная множеством овражков, с невысокими холмами, как тут заподозрить, что полдесятка невесть откуда взявшихся кустов, которых еще утром тут не было, не совсем кусты? Точнее, вовсе даже не кусты, а вкопанные в землю по самые башни русские тяжелые танки? И тот факт, что безобидные заросли вдруг начали прицельно лупить по узкой на этом участке дороге из семидесятишестимиллиметровых орудий, оказался для гитлеровцев полной неожиданностью. Крайне неприятной неожиданностью.
