Александр Мазин - Богатырь
Если это не хитрость. Потому что отступает Габдулла к ней, к упавшей сабле.
Богуслав не спешит. Но и не дает дистанции увеличиться.
Габдулла – над саблей. Поднять ее – полсекунды. Но полсекунды – это очень много. Этого времени Богуславу хватит, чтобы одолеть разделяющие их метры.
Духарев видит: левосторонняя стойка у Габдуллы хороша. Левой он сражается не хуже, чем правой.
Богуслав выжидает. Габдулла – тоже… И вдруг резко наклоняется к упавшей сабле.
Богуслав атакует едва ли не раньше, чем правая рука Габдуллы идет вниз…
Духарев успевает понять, что наклон мусульманина – обманка. Что он не собирается хватать саблю. Что он…
Конечно, предупредить сына Сергей Иванович не успевает.
Но в этом и нет необходимости. Стремительный хлест по ногам Богуслав встречает сильной частью правого меча и бьет сам. Просто и бесхитростно. Сверху вниз. По незащищенному правому боку Габдуллы, который и уже не защитить. Шемаханец всё вложил в коварный взмах. Победить или умереть. Не победил. Но и не умер.
Мечом сверху и ногой – снизу… Габдулла опрокидывается навзничь, падая, пытается достать противника…
Но Славка контролирует саблю, вяжет ее собственным клинком. Ему сейчас совсем просто добить противника, но он этого не делает. Вжимает острие меча в кольчужное плетение на шуйце Габдуллы, давит, пока тот не разжимает пальцы. Богуслав пинком отбрасывает саблю мусульманина, сдвигает шлем на затылок и говорит отцу:
– Я победил, верно?
Его слова слышны всем, потому что народ замер в ожидании развязки и над ристалищем – звенящая тишина.
Которая тут же взрывается ликующим ревом народа.
Симпатии толпы, как правило, на стороне победителя. Да и род князь-воеводы Серегея в Киеве любят куда больше, чем боярина Семирада. И потому сейчас даже самые истовые христиане радуются, что правда восторжествовала. Варяжская правда.
Глава 17
– А я думал: он тебя поймает, Славка! – заявил Илья, устраиваясь в санях поудобнее. – Вы же доставали одновременно. Он – тебя, а ты – его. Он бы тебя ранил, а ты б его убил! Бать, а зачем он так сделал?
– Честь, я думаю, – предположил Сергей Иванович.
Он тоже устроился в санях. Его коня вел на поводу дружинный отрок.
– Понял, что будет побежден, и решил добыть хоть что-то. А Славка – не повелся.
– Бать! Ну как я мог повестись! Я его по пальцам приложил о-очень знатно. Уверен, что сломал парочку. Такой рукой он не то что драться, задницу не подтер бы! И ловушка-то – хлипкая. Сработала бы, если б я, как петушок глупый, кинулся.
– А я б – кинулся, – признался Илья. – Чтоб он вторую саблю не схватил.
– Ты – молодой, шустрый, – усмехнулся Богуслав. – А я – муж зрелый. Нам суетиться не по годам. Мы всё не спеша делаем. Обстоятельно.
– Угу. Не спеша. Биться. Ты сказал тоже!
– Э, братец, вот тут ты не прав! – Богуслав придержал коня, дав возможность встречному проскользнуть у забора. Сани и эскорт Духарева занимали почти всю ширину улицы. – Не спешить – это не значит медлить. Это значит – делать в нужное время то, что нужно. И не больше. Вот смотри: Габдулла придумывает ловушку, делает обманное движение, растопыривается, как корова под быком (Илья хихикнул), саблей сечет аж вот так… – Богуслав широко махнул рукой. – А я что? Я вот так вот меч опускаю. Не спеша. На пол-локтя. И всё. Вся хитрость и суета шемаханца на моем клинке и заканчиваются. Дзинь! И он уже подо мной. Как девка с раздвинутыми ножками. Тут уж суетись – не суетись, а поимеют. И, заметь, по-мужески. То есть обстоятельно и без спешки. Доступно?
– Ага. Только я так не умею.
– Это ничего, – успокоил брата Богуслав. – Опыт, брат, это дело наживное.
– Бать, а что теперь с Семирадом будет? – сменил тему Илья.
– Это князь решит, – без особого воодушевления ответил Духарев.
– А чего тут решать? – удивился Илья. – Он по Правде перед нами виновен. Значит, отдать его нам головой и весь ущерб наш из его имения возместить!
– Если великий князь так решит, значит, так и будет.
– А может – иначе?
– Может, и иначе.
Это для язычника Владимира суд поединком был знаком богов. Для Владимира-христианина – не факт. Многое еще от Добрыни зависит. Семирад с Путятой в одной связке, а Путята – из людей Добрыни. Отдаст Добрыня Семирада? Тоже не факт. Но что бы ни решили в княжьих палатах, поединок был – не зря. Помимо великого князя есть еще общественное мнение. И позиция варяжских и нурманских воевод, для которых суд поединком – исконное право решать проблемы. Что бы ни решил князь, в глазах общественности Семирад – тать. И если Духарев его накажет в обход князя, народ будет на его стороне. Можно и вече поднять… Хотя нет, до этого вряд ли дойдет. Тот же Добрыня не допустит. Пойдет на компромисс.
Владимир был взбешен. Даже то, что Габдулла остался в живых, не умерило его гнева.
– Надо было отдать Серегею твоего Семирада! – заявил он дяде. – Сын бесплодной свиньи! Змеиный язык! – Владимир перешел на нурманский. – Мой хускарл вышел на хольмганг за этого труса! Мой холоп! – Великий князь снова вернулся к словенскому.
– Ты уж реши, племянник, кто он тебе – воин-страж или холоп, – произнес Добрыня. – Если он – свободный воин, то вправе сам решать, за кого сражаться. Если холоп, то ты должен его примерно наказать за своеволие!
– Башку ему отбить, как Богуслав ему десницу отбил! – прорычал Владимир. – С кем я теперь на мечах играть буду?
– А ты Богуславу Серегееву предложи, – заметил Добрыня.
– Не станет он! Серегей сына под мою руку не пустит. Самому нужен!
– Вот! – Добрыня поднял кубок с медом будто булаву. – Слишком много наш князь-воевода силы забрал!
– Так не ты ли сам мне всегда говорил, что мы его роду жизнью и властью обязаны? – прищурился Владимир. – И к истинной Вере он, Серегей, меня привел! А ты хочешь…
– Не хочу! – перебил Добрыня. Пожалуй, он единственный из окружения мог позволить себе оборвать кесаря и великого князя. – Ни ты, ни я и волоса на голове Серегея и родни его не тронем. Так по Правде. Но коли хочет кто власть князь-воеводы Серегея урезать, я не препятствую. А таких в Киеве нынче немного. И Семирад из них – не последний.
– Отдать придется, – возразил Владимир. – Суд поединком Серегей выиграл.
– И что с того? – пожал плечами Добрыня. – Ты ж не обязан его Серегею головой отдавать? Назначь виру высокую, такую, чтоб можно было и Моров отстроить, холопов новых прикупить – и довольно. Семирад не обеднеет, а князь-воевода с тех денег намного богаче не станет.
– Серегей не согласится. Крови потребует.
– А за что? – Склонив голову к плечу, Добрыня хитренько глянул на племянника. – Вот кабы по его наущению Илью-калеку, сына Серегеева, убили, тогда другое дело. Так ведь нет! Он, Илья, сам сказывал, будто Семирад Свардигу калеку убивать не велел. За что ж его казнить теперь? За то, что Свардиг его приказа ослушался?
Владимир усмехнулся:
– Ох и хитер ты, дядька! А с Габдуллой что? За него с кого выкуп брать? Тоже с Семирада?
– А с кого ж еще! Семирад его в единоборцы взял, а по Правде такой боец за себя не отвечает. По вине боярина ты холопа годного лишился. Вот пусть и платит за увечье.
– Как за холопа, что ли, платит? Десять дирхемов за ущерб?
– А это, княже, ты сам решай, во сколько ты Габдуллу ценишь. Был у тебя охранник преданный и умелый, теперь – нет. Сколько такой стоит? Пожалуй, равного ему и на константинопольском рынке не сыщешь…
– Сто гривен серебром! – решил Владимир. – И еще пять – женке Серегеевой дать, чтоб Габдуллу выходила. У нее, считай, мертвые на ноги поднимаются. Муж ее чуть не в куски изрублен был. Что ей какая-то рука да ребер пара?
– …Не только по Христианским Законам, но и по нашей Правде так, – сказал Сергею Ивановичу воевода Претич, которому поручили донести волеизъявление князя.
Сам Владимир срочно отбыл с ближней дружиной на полюдье в направлении Смоленска. Будь дело не настолько личным, Духарев счел бы это добрым знаком. Не зная, но догадываясь, как отнесется князь-воевода к его решению и что на это скажет, Владимир решил уклониться от прямого общения. Пусть пройдет время, оскорбленный князь-воевода подуспокоится. А Претич с Серегеем – друзья и почти что родичи. Вот пусть и поговорят как варяг с варягом.
– И все, что Семирад заплатит, тебе пойдет, – сказал Претич. – Кроме ста гривен за увечье Габдуллы. И еще пять гривен – княгине твоей с большой просьбой полечить бахмичи княжьего.
– По Правде, – согласился Духарев. – Виру я приму. А там поглядим.
Претич усмехнулся. Иного он и не ожидал. Вира – это по Правде. Но вира, она не совсем то же, что верегельд нурманский. Тем более вира князю. Это у князя после получения оной претензий к преступнику нет. А у самого потерпевшего может быть другой взгляд на ситуацию.
