Неправильный диверсант Забабашкин (СИ) - Арх Максим

Отстрелявшись, вышел из туалета и, развернулся и два раза выстрелил в ведро, в котором к этому времени находилась голова полковника. Не знаю, как и когда он туда залез, но, собственно, это было и неважно.

Конечно, полковник мог бы мне, наверное, пригодиться, хотя бы для того же допроса, но сейчас было не до него. Да и вообще, в данный конкретный момент любые возможные пленные были бы мне обузой, ведь за ними надо было бы следить в оба.

«Да что там далеко ходить. Вот фрицы взяли пленного в моём лице и получили совершенно ненужную и, даже можно сказать, смертельную проблему на свои бестолковые головы», — размышлял я, проводя контрольные выстрелы всем участникам данной драматической развязки. Жизнь на войне очень быстро учит быть жёстким и циничным и всегда перестраховываться, тут никакой навык в обращении с оружием не был панацеей против роковой случайности. Пуля, как говорил Александр Васильевич Суворов, интеллектом не блещет, даже направленная столь верной рукой, как моя.

Забрал дополнительные обоймы у так и не ставшего мне известным полковника, пистолет у Фишера, рассовал это добро по карманам, а затем, подняв МП-40 одного из охранников, выставил оружие вперёд и направился к пилотам.

Не дойдя пяти метров до кабины, столкнулся с выбежавшим мне навстречу вооружённым лётчиком.

Всё произошло очень быстро: распахнулась шторка, и показался силуэт с пистолетом в руке. А потому и реакция у меня получилась несколько неправильная: вначале выстрел, затем предсмертный хрип пилота, а после этого мой крик: «Ой!»

И действительно — ой! В самолёте стрелять вообще нельзя, это может быть очень опасно. Мало того, что пуля способна нарушить герметизацию корпуса, так ещё и может повредить что-то важное для полёта. Что-то такое, из-за чего железная птица в одночасье утратит возможность лететь и попросту рухнет вниз. Например, выстрелом можно перебить электропроводку, топливные шланги, насосы, важные приборы — а в самолёте все приборы важные — и тому подобное.

В моём же случае я вообще стрелял из пистолета-пулемёта пусть и небольшой, всего в три выстрела, но очередью. Хорошо, что хоть было расстояние довольно небольшое, поэтому и разброс пуль практически отсутствовал. К тому же само оружие — МР-40, имело относительно небольшую пробиваемость, потому что разработано было для ведения огня пистолетными пулями. Одним словом, мне повезло, и ни одна пуля мимо цели не ушла, а все вошли ровненько в область сердца.

Вот только после этого из кабины пилота раздался какой-то хрип.

Самолёт неожиданно вздрогнул и, издавая визжащий рев, стал снижаться, скорее всего, входя в пике.

Я выхватил из кармана пистолет и, держа его наготове, рывком отодвинул шторку в сторону. И сразу же перед моими глазами открылась удивительная картина.

Одно место пилота было свободно. Очевидно, ранее оно принадлежало тому, в кого я всадил только что три пули. А вот на других местах сидели ещё двое. Один из них был, очевидно, мёртв, так как в голове имел дыру, из которой сочилась кровь, а второй пока вроде бы был жив.

Я говорю — пока, имея в виду не то, что я его прямо сейчас собирался отправить в Вальхаллу, а потому, что он, скорчившись в кресле, держал руки у груди, в то время как у него вся спина была в крови и имела несколько пулевых отверстий.

— Это что у вас за хрень тут происходит⁈ — не понял я, глядя в лобовое стекло кабины, за которым земля стала приближаться к нам с угрожающей скоростью.

К большому сожалению, я ни в той жизни, ни в этой, управлять самолётом не умел. Но видя, что мы в самое ближайшее время, скорее всего, разобьёмся, прекрасно понимал, что прямо сейчас необходимо принимать какие-то срочные меры.

Что именно, я не знал, но предположить смог. А потому приставил пистолет к голове раненого пилота, а свободной рукой потянул штурвал на себя. Немецкий летчик, морщась от боли, помог мне, и вскоре машина, перестав падать, выровнялась.

— К-кто в нас стрелял? — повернув ко мне голову и чуть заикаясь, спросил пилот.

— А я откуда знаю? — честно ответил я, перейдя на немецкий. — В тебя и вот в этого, — показал на сидящий с дырой в голове труп, — я точно не стрелял.

— А кто же т-тогда? Что в салоне происходит? Откуда ты взялся?

Я не ответил, а лишь посмотрел на позы умерших пилотов, прикинул траекторию полёта пуль и пришёл к выводу, что этого выжившего фрица немного обманул. На самом деле, свинцом нашпиговал всех их я.

Тот, что умер в кресле пилота, вероятней всего, получил пулю после адъютанта. Та прошла тело насквозь и на излёте попала третьему лётчику прямо в темечко.

А вот тот, кто был на тот момент жив, получил пули от МП-40, которые, к его несчастью, пробили грудь вышедшего мне навстречу лётчика и влетели в него.

Да что же всё не так?!. Вот уж воистину пуля-дура! Вот почему в самом деле стреляющий в самолёте в первую очередь враг сам себе! Вот из-за чего…

Из хаотичных раздумий меня вывел голос пилота.

Он захрипел и, показав рукой назад, спросил:

— Там всё н-нормально?

Я его не стал расстраивать, потому что ему ещё предстояло каким-то образом управлять «Юнкерсом», а потому ответил довольно уклончиво:

— Там всё тихо. Никто не шумит.

Единственный выживший пилот кивнул, вновь покашлял, а потом поинтересовался:

— А т-ты тот… тот кого везли?

— Нет — другой…

— А к-кто?

— Пассажир, — отмахнулся я. И, видя, что в данный момент, с пулями в теле бледнеющему визави соображать очень проблематично, перешёл к главному: — Надо сажать самолёт. Тут поблизости есть какой-нибудь подходящий аэродром?

— Есть. Но нам не-нельзя садиться на какой-либо другой. У нас м-миссия!

— Что за миссия?

— Это секрет. Но она в-важна!

— Тогда слушай меня: миссия откладывается, — покачал я головой. — Поэтому, давай, ищи подходящий аэродром и сажай эту консервную банку, пока мы с тобой не разбились!

— Н-нельзя! — упёрся пилот и, чуть заикаясь, прохрипел: — У нас п-приказ!

— А я тебе даю другой приказ!

— Н-не имею права, — продолжил упираться тот. — Нас ждут именно н-на аэродроме Ольденбурга.

— Что за Ольденбург? Это что, Польша? Что-то я не припоминаю такого города. В СССР такого точно нет!– обалдел я, начав паниковать. — Вы чего, совсем, что ль, обалдели? Куда вы, нахрен, меня везёте⁈

— Ольденбург находится з-западнее Бремена, — ответил лётчик, не став обращать внимания, как мои глаза стали широко открываться в изумлении.

А широко открыться им было отчего. Получалось, что летим мы сейчас не куда-нибудь, а в самую настоящую фашистскую Германию.

Глава 9

Прилет

Посмотрел в окно, за которым проносились леса, поля и какие-то деревни, а затем сфокусировал зрение и сразу же понял, что постройки совсем не наши. Все дома выглядели иначе, чем те, что в этом времени находятся на территориях Советского Союза.

Решил ещё раз уточнить:

— Мы летим в Германию?

— Да, — ответил тот и повторил место назначения: — На военный аэродром Ольденбурга. Был приказ именно туда срочно доставить ценного п-пленника — вас.

— Понятно, — вздохнул я и, положив руку на пистолет-пулемёт, вполне дружелюбно поинтересовался: — А почему именно туда, а не куда-либо в другое место? Что там меня должно было ждать?

— Я-я не знаю, — ответил тот.

— Врёшь! А ну, говори правду! — рявкнул я, вспомнив, что совсем недавно меня тоже подозревали в обмане.

— Н-не вру! Действительно не знаю.

В это, конечно, поверить было можно. Нет сомнения, что каждому лётчику Люфтваффе никто докладывать, зачем он летит в ту или иную точку, не будет.

Однако я всё же решил удостовериться в искренности слов визави и надавить:

— Пойми, я тебя не хочу убивать. Но мне придётся это сделать, если ты не будешь со мной откровенен. Поэтому советую сказать всю правду. Если не скажешь, узнаешь, что такое полевой допрос.

Вновь покрутил у его лица стволом МР-40.