Валерий Елманов - Не хочу быть полководцем
— Ай, не признал?
— Голос знакомый, — простодушно ответил я. — Может, и встречались как-то, да в памяти не отложилось. К тому ж ты вон какой чумазый — разве тут признаешь.
По-прежнему удивленно глядя на меня, он осведомился:
— Тогда почто медку поднес?
— Жалко стало, — пожал я плечами.
— Вона как… — протянул он задумчиво. — А я прощения хотел попросить, — тяжело дыша, заметил он, кривя губы в тщетной попытке улыбнуться.
Было видно, что парню хоть и полегчало, но в остальном все равно худо. Да и холодно было в этой сараюшке. Я вроде бы тепло одет, но при виде тощих лохмотьев Тимохи и ветхой дерюги, которой он укрывался, меня охватил озноб. Пришлось вернуться к сторожам и сделать замечание, что из-за их недогляда холоп может замерзнуть, и тогда уже им самим придется отведать плетей за убыток, причиненный Борису Федоровичу. Замечание подействовало — через несколько минут сторожа отыскали одежонку.
— И за что прощения? — позволил я себе вопрос, когда парень с наслаждением укрылся драным и пыльным овчинным тулупом.
— Да за тогдашнее, чтоб ты не серчал, — туманно пояснил он. — Истинный крест, фрязин, не хотел я оного, потому и кафтанец вернул.
Лишь тогда я и пригляделся к нему повнимательнее. Ба-а-а, да это же… Я остановился, припоминая его имя. Кажется, Тимоха. В памяти тут же всплыли уважительные слова Апостола. Разумеется, доверять мнению Андрюхи о человеке нельзя — он практически во всех видел только хорошее, но имелось и вещественное доказательство — возвращенный Серьгой кафтанец, то бишь камуфляжная куртка.
— Вон как… — озадаченно протянул я.
Это коренным образом меняло все дело. Надо было попытаться что-то предпринять, но что? Оптимальный вариант — взять и выкупить — отпадал сразу. Денег я не имел и в ближайшем будущем иметь не буду, а выкупать в долг — навряд ли Годунов пойдет на такое. Организовать побег? Я еще не выжил из ума.
— А бежал зачем? Чем тебя Дон-то манит? — осведомился я.
— А там живут — за обе щеки жуют. Чужого никто не желает, хошь и свово никто ничего не имеет. Власти да страсти никакой — оттого всем счастье и на душе покой.
— Такое лишь в сказках бывает, — вздохнул я. — Нет таких земель на белом свете.
— Ан есть, фрязин, — не уступил он. — Живут там, коль уж по правде тебе надобно, и впрямь ни бедно ни богато, зато у каждого хата, в каждой хате баба брюхата, а подле нее играют ребята. С плетью рядом никто не стоит, над душой не гундит, и работает кажный сам на себя, а потому не зазря…
— Ладно, погляжу, что можно для тебя сделать, — ответил я ему перед уходом, так толком и не решив, чем ему можно помочь.
Получалась, чуть ли не «Капитанская дочка». Только я-то не Емельян Пугачев, чтоб в благодарность за заячий тулупчик в виде камуфляжной куртки, к тому же моей собственной, так уж надсаживаться в поисках спасительного выхода для этого парня.
Да и он не Петруша Гринев. Из парня в будущем может получиться невесть что. Например, знаменитый разбойник, который, озлившись на жизнь, станет без разбора грабить и убивать. Вот и получится, что я сотворю добро шиворот-навыворот.
А на следующий день Годунов пригласил меня поохотиться. Честно говоря, особого желания я не испытывал, но отказываться было нельзя, и потому я согласился. Удобные моменты, чтоб заговорить с ним о дальнейшей судьбе Серьги были, но я не знал, с чего начать, опасаясь, что, если поведаю про эпизод с ограблением, Тимохе придется еще хуже и Годунов окончательно поставит на нем крест.
Блуждали мы по лесам целый день, и к вечеру у меня было лишь одно желание — завалиться спать, тем более что охота оказалась не такой уж удачной, как ее описывают в исторических романах. Три зайца да лисица — вот и все трофеи, причем ни одного из них я не мог записать на свой «боевой счет». Самое интересное, что Борис тоже не был большим ее поклонником и затеял ее исключительно для меня, чтоб князь фрязин окончательно не притомился от безделья.
А на следующий день я, зайдя навестить Серьгу, застал его совсем в ином виде. Тимоха беспомощно лежал на животе с задранной рубахой и мокрый с головы до ног. На обнаженной спине не было живого места.
«Опять драли», — понял я.
Услышав шаги он, не поворачивая в мою сторону головы, тяжело дыша, бросил отрывистое, останавливаясь на каждом слове:
— Сказывал же… не слыхать… вам… мово… обещания… Сколь… ни лупцуй… все одно… сбегу…
— На Дон? — уточнил я.
— А куда ж… еще… Знамо… — И умолк, принявшись медленно поворачивать голову в мою сторону.
Давалось ему это с огромным трудом — чувствовалось, что силы у парня на исходе. Однако Тимоха сумел-таки повернуть ее, с минуту щурился, вглядываясь в меня, потом разочарованно присвистнул:
— Так енто… ты… — И, вяло ухмыльнувшись, заметил: — Зря я… хорохорился…
— Так ты что, на самом деле раздумал бежать? — поинтересовался я.
— Кажись… ныне… у меня… одна дорога… на тот свет… — тяжело выдохнул он. — Землица сырая… славно остужает… Осталось уснуть… да не проснуться… Спина токмо… саднит… чуток… — не утерпев, пожаловался он.
Я еще раз поглядел на этот чуток. Узкие оконца, больше похожие на прорези, давали мало света, но мне хватило и скудных лучей закатного солнца, чтобы понять, насколько «скромен» был Тимоха. Из багрово-красного месива кое-где, словно куски сала из кровяной похлебки, торчали белые куски кожи. Это скорее напоминало не порку — убийство.
— За что они тебя так? — сочувственно спросил я.
— Слово… требовали… что… не сбегу, — еле слышно пояснил Тимоха. — А я… смолчал… Ты бы мне… сказку… поведал… каку-нито, — попросил он. — Глядишь… и усну… под ее.
— Навечно, — констатировал я, — Нет у меня таких сказок.
— Как же… нету… А тать… почто хотел… тебя… задавить? Вот и… обсказал бы…
— Когда? — не понял я.
— В амбаре… — напомнил тот.
— А тебе, откуда… — начал, было, я и остановился, поняв, отчего мне показался знакомым голос, который остановил Петряя.
— Что ж ты молчал-то, дурья твоя голова?! — заорал я на Тимоху и метнулся к дверям.
На полпути я резко затормозил, снова кинулся к Серьге, кое-как перетащил его на солому и вновь бросился бежать к Борису Годунову. Искать его было легко. Он, как обычно, перед сном проводил время в играх с сестренкой. Увидев мое встревоженное лицо, он вначале тоже перепугался, но, узнав в чем дело, вздохнул с облегчением:
— Решил, сызнова тати напали, — пояснил он мне. — А Тимоха сам виноват, — отмахнулся Годунов. — Я поутру заглядывал к нему. Мол, слыхал я, слову ты своему не изменяешь, потому, ежели дашь его, что бежать не удумаешь, боле бить не станут. А он в ответ, мол, без воли ему и жить ни к чему. Ну я и повелел…
— Повелел насмерть забить? — уточнил я.
Годунов досадливо поморщился, снял с колена Иринку, что-то ласково прошептал ей на ухо и, легонько подтолкнув, отправил девочку спать. Некоторое время он с улыбкой смотрел ей вслед, потом повернулся ко мне и заметил:
— Не надо бы так, Константин Юрьич, при ей-то.
— А забивать надо? — не удержался я.
— Хороший пахарь завсегда поле от сорной травы очищает, — возразил он и сокрушенно развел руками. — А что еще с ним делать? Так оставить? Сбежит. Непременно сбежит. Да исчо похваляться учнет — мол, вона я из каковских, никто мне не указ. А иные прочие, глядючи на него, тож в бега подадутся, и с кем я тогда останусь? Ты, фрязин, не помысли, будто я зверь какой. У меня в деревне окромя Тимохи всего двое поротых и те за дело, потому как я и сам такого не люблю, а тут… Был бы он вона как твой холоп, и мне его драть ни к чему, а ныне я иного выхода не зрю. — И поинтересовался, явно стараясь свернуть разговор с щекотливой темы: — Как там у тебя Андрюха, на ноги встал?
— Кое-как, — нехотя ответил я, начиная понемногу остывать. — Бабка сказывала, что раньше чем месяца через два-три не отойдет. — И усмехнулся, припомнив радость на лице младшего Висковатого. — Первым делом полез сопли мальчишке вытирать. У них сейчас и не поймешь, кто нянька, а кто дите. Оба друг на дружку глядят не наглядятся.
— Ишь ты, — вздохнул Годунов и с легкой завистью в голосе заметил: — Свезло тебе с холопом, фрязин. Ежели Тимоха из таковых был, и я бы об ем позаботился, а ныне что ж — яко аукнется, тако же и откликнется. Сам он виноватый.
— Он мне жизнь спас, — пояснил я и поведал, как было дело.
Нет, обо всем я рассказывать не стал, понимая, что Годунов отнесется к тому, что Серьга пристал к шайке разбойников, весьма и весьма неодобрительно. После такой новости вести с хозяином терема дальнейшие переговоры о смягчении участи Тимохи будет чертовски затруднительно. Вполне хватит и одного эпизода с участием его, Петряя и моим, хоть и пассивным. Борис внимательно выслушал, нахмурившись, несколько раз прошелся из угла в угол, затем остановился возле стола и аккуратно взял лежащие на нем деревянные куклы, обряженные в цветастые лоскуты, изображающие платья.
