Кир Булычев - Младенец Фрей
Костя Эрнестинский обрадовался Андрею. Он был искренним и добрым человеком. Он вовсе не притворялся, потому что давно решил про себя, что его собственное мнение о людях никого не интересует и ничего, кроме неприятностей, ни ему, ни людям не принесет. Следовательно, оно должно оставаться вечной тайной, а всем людям надо говорить только приятные вещи и делать для них добрые дела либо вообще с ними не общаться.
Костя потащил Андрея знакомиться со своими родственниками, а также с последней женой, которая кормила грудью младенца, но тут же вспомнил, что они уже знакомы. Жена и дети также вспомнили о том, что знакомы, так что радости Кости не было предела. Он пожелал тут же выпить с Андреем по большой-большой рюмочке, но кормящая жена Ксения категорически возражала, и к ее возражениям присоединилась Бригитта Нильсен — скуластая, почти красивая шведка из оргкомитета, видно, близко знавшая Костю. Ей Костя нужен был для каких-то неприятных разговоров с капитаном «Симонова».
Оказалось, что молодые люди готовят первый номер газеты — конференция в лучших традициях мирового содружества должна была выпускать газету на русском и английском языках, так что все родственники Кости получили не только занятие, но и честное оправдание своему появлению на борту.
— В конце концов, — сказала Андрею очаровательная чернокудрая Дашенька Эрнестинская, — мы с Юликом это делаем не хуже любого другого специалиста.
Андрей не понял, имелся в виду перевод или создание газеты. Впрочем, все они были милыми ребятами, а кормящая Ксения уселась на диван и стала править статью, принесенную Бригиттой.
Эрнестинские рассказали Андрею, что искать Алешу Гаврилина лучше всего в баре «Белые ночи», потому что он намеревался встретиться там с Дилеммой Кофановой, солисткой группы «Райская птица», которая будет веселить участников круиза.
Все немного посмеялись над именем солистки. Потом Андрей вспомнил, как в двадцатые годы в газетах публиковали заявления людей, желавших изменить фамилию. Фамилии тогда меняли как по идейным, так и по эстетическим соображениям. Желтопузов менял фамилию на Ленский, а Нетудыхата — на Толстой. Но как-то Андрею попалось роковое объявление: «Меняю фамилию Иванов — на Троцкий». Все опять немного посмеялись.
Андрей пошел в бар «Белые ночи». Бар был на корме, на одной из верхних палуб, говоря сухопутно — этажа на два выше, чем четвертая палуба. В баре было полутемно и пусто. Белые фонари, которые, видно, должны были символизировать питерские проспекты, висели неподвижно, лучи заходящего солнца пробивались сквозь щели в занавесках и касались блестящих столиков.
Алешу Андрей отыскал минут через десять совсем в другом месте — у стойки администратора.
— Все равно ты бы мимо не прошел, — сказал Алеша. — Пока ты меня искал, я забрал свое имущество. Ключ будем оставлять на стойке, хорошо?
Андрей понял, что получил выволочку за то, что в своем рвении был старателен, но не очень умен.
— Костя послал меня в «Белые ночи» искать тебя с Кофановой.
— Это я так сказал Эрнестинским, чтобы не участвовать в издании стенгазеты. Не выношу самодеятельности, — ответил Алеша. — Дилемма, полагаю, сейчас не в духе. У нее ударника почистили на таможне.
Андрей повел Алешу домой по привычному уже коридору. Достаточно два раза пройти по коридору поезда до своего купе, по коридору теплохода до своей каюты, по коридору гостиницы до номера — и уже возникает чувство дома.
* * *Когда разобрали вещи и устроились, Андрей вышел на палубу.
Надвигался ранний северный вечер, солнце ползло по самому горизонту, лед возле теплохода был в черных полыньях, в которых плавали мелкие льдины. За пределами фарватера лед еще лежал прочно.
— Простите великодушно, — произнес высокий певучий быстрый голос. — Я не имел возможности поблагодарить вас.
Рядом с Андреем стоял человек в кепке, чей чемодан он так отважно и неудачно спасал.
Козырек у кепки был велик, он накрывал лицо тенью. Андрей скорее угадал, чем увидел улыбку. Человек протянул руку. Кисть была узкой и маленькой даже для столь невысокого — Андрею по плечо — человека. Андрею показалось, что он пожимает девичью кисть.
— Иванов, — сказал человек, — Владимир Иванович Иванов. Рад с вами познакомиться. — Он заметно грассировал.
— Андрей Берестов.
— А по отчеству как?
— Андрей Сергеевич.
— Вдвойне приятно.
Этот человек, показавшийся Андрею в первый момент стариком, стариком еще не был. Солнце зашло за облако, легшее на горизонт, и Андрей смог лучше разглядеть своего собеседника. Желтоватая, но не смуглая, а кабинетная по цвету кожа была почти без морщин, лишь в углах глаз сидели паучки, которые вытягивали ножки, когда Иванов улыбался. А он улыбался часто, с готовностью, словно знал, что улыбка оживляет и молодит его лицо. Скуластое лицо, крепкий круглый упрямый подбородок, поседевшие усы. Человек был похож… человек был похож на Ленина. Конечно же, на Ленина. Ему бы приклеить эспаньолку — вылитый Ленин!
— Узнали? — спросил человек радостно. — Меня часто узнают.
— Бороды не хватает. — Андрей не нашел лучшего ответа.
— Смешно говорите, батенька, — сказал Иванов, старательно копируя ленинский говорок. — Владимир Ильич почти всю революцию был бритым. Только об этом забыто. Плохо мы знаем своих героев. Да…
И тут же, словно почувствовав неточность, даже плохой вкус своего монолога, Иванов сменил тон на обыденный:
— Хорошо, шутки шутками, а ведь я вам очень благодарен.
— Я не смог его остановить.
— А это не ваша задача, молодой человек. Каждый из нас выполняет в этой жизни свою функцию. Правильно или неправильно, богато или скудно. Вы меня понимаете?
Андрей промедлил с ответом, и Иванов поднял ладонь, останавливая ответ.
— У нас везде бардак, — продолжил Иванов. — За мной прислали этот самый… японский «рафик». Без охраны, без сопровождения. Вы же понимаете, что я с ними еще серьезно поговорю. Если бы не вы, Андрей Сергеевич, то мы… я бы лишился чемодана с подарками, а история — своего шанса.
— С этим человеком, с вором, — что с ним случилось?
Иванов показал свою сообразительность. Будто прочел второй слой вопроса:
— Я тоже встревожился за его судьбу, когда увидел Алика с моим чемоданом. Алик ведь… как это теперь говорится — крутой мальчик. Да, крутой. Так что грабитель получил по заслугам. Кстати, у него был нож, и вам угрожала смертельная опасность.
— Я видел.
— И не прекратили преследование?
— Поздно было прекращать.
— Молодец, Андрей. Можно я буду вас называть Андреем? Вы благородный человек. А что на щеке? Надо будет обязательно промыть. Обязательно. Глупо, если щеку разнесет — а там и заражение крови. Не дай бог!
Солнце ушло в воду — только треть диска, покраснев, поднималась над горизонтом. Теплоход дал короткий гудок, словно окликнул кого-то.
— Скоро отплываем, — сказал Иванов. — Рад был с вами познакомиться.
Андрею стало зябко.
— Спасибо, мы еще увидимся, — сказал Андрей.
— Я надеюсь. Искренне надеюсь. В наши дни осталось так мало молодых людей, которые готовы прийти на помощь старшему товарищу.
— Я не такой уж молодой, — сказал Андрей.
— А я — куда старше. — Иванов рассмеялся высоким звонким голосом. Молодо и даже задорно. — Вы знаете, в каком купе врач?
— Я спрошу внизу.
— Напротив бара «Белые ночи», — уверенно сказал Иванов, который, возможно, уже побывал там.
— Наверное, сейчас не время, — сказал Андрей. — Когда поплывем, я схожу.
— Вы сильно заблуждаетесь, Андрюша, если думаете, что доктор на корабле поднимает якорь или тянет за канат. Доктор сидит в своем кабинете и ждет пациентов. В этом его долг и обязанность. Пошли, пошли, я прослежу, чтобы вам промыли ссадину.
И Иванов не отстал — он оказался страшно настырным и занудным человечком. Сам довел Андрея до кабинета, где, конечно же, доктора не оказалось, тут же позвонил из кабинета администратору, потому что уже узнал и запомнил внутренний номер телефона. Так что доктор, недовольный несвоевременным пациентом, прибежал минуты через три. Рану промыли, залепили пластырем. Иванов сидел в углу, будто ждал очереди — на самом же деле он ревниво следил за тем, хорошо ли доктор заботится о его новом товарище.
Они расстались внизу; у Андрея неожиданно разболелась голова — как следствие беготни и драки с вором. Но он не стал говорить об этом Иванову, опасаясь, что тот заставит его предпринять новое путешествие к врачу.
Он попрощался с Ивановым и ушел к себе в каюту.
Алеша как раз собирался уходить.
— Где это тебя? — спросил он, только сейчас заметив рану, так как, заклеенная пластырем, она стала очевидной.
