Виктор Дубровский - Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ)
Артель приехала через двое суток, целым обозом, на шести телегах. Эпическая картина, достойная кисти передвижников. Прибыли собственно мастер, пятеро подмастерьев, пятеро учеников, кучера, инструмент и расходные материалы. Инструмент, как мысленно определил Сашка, привезли весь, что имелся в распоряжении артели. Немедля эта орава оккупировала сенной сарай. Отец Онуфрий представил Сашку мастеру Трифону, и велел тому исполнять всё, что приказано будет.
Саня велел приготовить четыре дубовые плахи, а мастера спросил:
— Циркуль и линейка есть?
— А что есть тако циркуль? — переспросил Трифон.
— Круги чертить инструмент такой, — ответил Саша.
— А, так то разножка. Есть, а то как же.
Если бы он сейчас сказал «А нам не нать, у нас и так глаз пристрелямши!», Саша бы взорвался. Но тут, похоже, был другой коленкор.
Саша на досках стал размечать будущие детали шестерёнок. Трифон от него не отходил и внимательно смотрел, потом спросил:
— И долго этому ты учился?
— Десять лет в школе, пять лет в университете.
— Это что за учёба такая? Страсть одна.
Рядом толокся отец Онуфрий, который тоже удивился.
— Гдеж это видано, чтоб вот так вот… И чему же там учат?
— Механике и учат, — отрезал Саша, не желая вдаваться в подробности.
Весь следующий день Сашка чертил детали, потом проверял и перепроверял. Вроде всё было верно. Карандаш исчезал прямо на глазах. Подмастерья успели за это время смотаться в соседнюю деревню и огрести от местных. Отец Онуфрий упылил по своим делам, а Трифон от Сашки не отставал. Всё переспрашивал, отчего так, а отчего этак.
— Если тебе скучно и поговорить не о чём, так иди поспи, — сказал ему Шубин, — а если учиться собираешься, так и скажи. Начинать надо с совсем другого.
— Я уразуметь хочу, отчего ты так делаешь, а не иначе.
Сашка ответил:
— Учёба денег стоит, знаешь об этом?
— Атож!
— Так что думай, что мне сможешь предложить.
Пришлось по ходу рисования объяснять, почему он именно так располагает разметку. Вся эта многоходовая задумка была в том, чтобы волокна древесины по возможности шли радиально. Сашка собирался применить первый в этом мире способ продольно-поперечного склеивания древесины, прообраз будущей фанеры. Хотя сами слои были пока по полдюйма толщиной. Подобные объяснения сильно тормозили работу, но, по крайней мере, потом не пришлось бы объяснять мастеру, почему вот эту плашку нужно при склеивании повернуть на тридцать градусов. А также откуда они берутся, эти тридцать, шестьдесят и сорок пять, и что такое градус вообще.
Наконец он всё закончил и отдал Трофиму.
— Вот это вырезать и склеить.
Потом пошло быстрее. Бригада взялась за свою непосредственную работу. Пока они работали, Сашка смотрел. Работники были классом повыше Ерофея, причём значительно. Трофим дрючил подмастерьев немилосердно, не пропуская ни малейшего огреха. Саша бы, по все вероятности, согласился бы с некоторой долей допустимых отклонений, шестерням работать год, от силы — полтора, до следующего ремонта. Но Трифон был неумолим. Тут уже Шубину пришлось чесать затылок, потому что перфекционизма такого накала он не видел даже у Славки. Когда шестерни склеили, пропитали воско-скипидарной смесью и отшлифовали, казалось, что они целиком отлиты из материала, лишь по недоразумению называющимся деревом.
Пока Саня занимался ремонтом, отец Онуфрий мотался по своим делам, изредка пробегая мимо мельницы и интересуясь ходом работ. Реально, монах не знал покоя ни днём, ни ночью. В один из таких приездов, Сашка спросил у него, что стряслось, отчего на нём лица нет. Брат келарь протянул Сашке лист бумаги. Писано было полууставом, так что Саня вернул бумагу келарю и сказал:
— Я в этих кракозябрах не понимаю. Прочти сам.
— Обобрали лихие люди дом дьячка в Семёновском. Совсем страх божий потеряли. Дьячок пишет: «пограбили пожитки всякие и письма все, которые в бытность мою в приходе и расходе были, записные книги в отпуск столовых припасов и денег в обитель, что отпущено было, и приёме того посланного запасов и денег из обители ответственные, пограбили всё без остатку».
А экспроприировали церковных пожитков немало: образ Воскресения Христова, оклад серебряный, вызолочен, цена 5 рублёв; образ Пресвятой Богородицы Владимирской, оклад серебряный, вызолочен, цена 7 рублёв; образ Пресвятой Богородицы Одигитрии — оклад серебряный, вызолочен, подниз с жемчугом, цена 8 рублёв. Хлеба, ржи 2 четверти — цена 4 рубля, ячменя 7 четвертей — цена 10 рублёв 16 алтын 4 деньги, муки пшеничной осьмина — цена 1 рубль 16 алтын 4 деньги.
Отец Онуфрий ещё долго зачитывал перечень на сумму сто с лишним рублей.
— Пиджак, замшевый импортный — три, — пробормотал Сашка фразу из бесконечного Костиного репертуара, а вслух добавил, — похоже, дьячок вашу обитель крепко нагрел, а теперь хочет на воров всё списать. Ты бы провёл следствие, сдаётся мне, что всё это в ближайшем лесу спрятано.
— И то верно, — вздохнул брат келарь, — нет сил никаких. Воруют безбожно, всякий страх потеряли.
В конце концов, артель то, что надо приклеила, то, что надо — промазала и приколотила. Сальник плотно набили паклей, пропитанной дёгтем, и закрыли крышкой. Сашка с трепетом душевным приказал мельнику открыть заслонки и перекрестился. Вода хлынула на колесо, стронулся со стоном камень жерновов. Процесс пошёл. Засуетились возчики, амбалы потащили первые мешки с зерном на мельницу, а невесть откуда явившийся отец Онуфрий выговаривал Трифону, что перед пуском не провели молебен.
Измотанный нервным напряжением Александр ушёл на сеновал. Мерно шумела вода на плотине, поскрипывали валы, тяжело ворочались жернова. Сашка поначалу с тревогой прислушивался к этим звукам, как бы чего не треснуло, но равномерный шум его успокоил и он заснул.
На следующий день, с утра он заставил Отца Онуфрия подписать Акт выполненных работ, сдал ему же излишки расходных материалов, кроме воска. Душа его пела и плясала, невиданный успех окрылил его. Не иначе, как на радостях, он начал молоть что ни попадя, а именно, что жернова хорошо бы заменить на чугунные, неплохо бы поднять плотину до полутора сажен, сделать второе колесо, заменить главный вал и поставить раздатку. Если что-то сделано хорошо, хочется, чтобы оно стало ещё лучше. Вот Сашка и желал присосаться к дармовым мощностям. Однако брат келарь пока не был готов к таким смелым инновационным решениям. Шубин остыл, и начал сватать ему почти бесплатный пакет услуг по техобслуживанию, но и тут отец Онуфрий оказался твёрд в своих убеждениях. Но Саня не обижался. Что обижаться-то? Клиент ещё не дозрел до принятия ответственных решений. В конце концов они расстались на несколько дней. Брат келарь вместе с обозом артельщиков отбыл в монастырь, а Сашка рванул домой.
Две недели — как с куста, полмесяца. Время летело незаметно, вот уже и ночи стали холодные, да и леса начали подёргиваться желтизной, а кое-где и красными лихорадочными пятнами. Крестьяне тащили корзины ярко-алой рябины, добирали грибы и ягоды.
Сашка страдал от немытого тела, не просохших толком портянок. Мельник, вопреки указаниям брата келаря, Сашку не очень-то и привечал, а кормил, по Саниному мнению, из той же бадьи, в которой готовили для свиней. «В баню даже, гад, не пустил, — рычал Сашка, — выставлю допсчёт Онуфрию за такое безобразие, а в следующий раз и это обговаривать надо». Он как-то незаметно начал зарастать пегой бородой, волосы отросли и, вкупе с лысиной, превратились во что-то совсем непотребное. Как ещё вши не завелись, так вообще уму непостижимо. Он спешил в Романово, чтобы успеть к бане, которую, как оказалось, топили отнюдь не каждый день. Вышел, называется, на пару дней. Ни мыла не захватил, ни полотенца, ни запасных портянок. Теперь он начал понимать Костю, с его немыслимыми, как раньше казалось, заскоками. А у него самого в заплечном мешке лежало полкаравая хлеба и картонная папочка с верёвочными завязками, вместе с его записями.
Пятнадцать вёрст — это вполне достаточное расстояние, чтобы кое о чём подумать. Критически переосмыслить результаты своей деятельности. Всё, казалось, было прекрасно. Ремонт удался, Сашка даже гордился собой, как минимум тем, что отец Онуфрий должен ему два ткацких станка. Но что-то свербело. Потом, на пятой по счёту версте, до него дошло. Время. Полмесяца для двух, пусть не самых простых шестерён — это много. Это чудовищно много. Так он и до Рождества никакого станка не построит. А глядя на Трофима, думать, что тот согласится на снижение качества в пользу скорости — не стоит. Опять всплывает вопрос своей артели. Команды, если хотите, которая сможет понять разницу между массовым и штучным продуктом. И уяснить, где та грань упрощения изделий, за которой наступит потеря качества и репутации. Он тяжело вздыхал, не вполне ещё осознавая, что он уже идёт по Пути, встал на ту тропинку, с которой свернуть невозможно. По самым разным причинам.
