Михаил Ланцов - Маршал Победы. Освободительный поход попаданца
Глава 2
23 апреля 1942 года. Недалеко от Луцка. Грунтовая дорога
Гюнтер возвращался на фронт после долгого лечения в тылу так толком и не повоевав — на вторую неделю войны нарвался на засаду и получил три пулевых ранения. Поначалу даже врачи не верили, что он выживет, но обошлось. Выкарабкался. И вот теперь он покачивался на ухабах разбитой грунтовой дороги, глотая пыль под завывания двигателя «блица».
— Проклятье! — Наконец не выдержал Гюнтер, приложившись лбом на одном из ухабов в лобовое стекло. — Долго нам еще?
— Часа три, если все нормально, — произнес не менее утомленный Франц. — Но я бы на вашем месте не спешил.
— Что, совсем горячо? — Чуть дернув щекой уточнил гауптман.
— Да не то, чтобы горячо, но неприятно. На передовой совершенное разложение, герр гауптман. И поверьте старому солдату, ничем хорошим это не закончится.
— Вроде бы наступаем, — пожал плечами гауптман, слегка покосившись на ефрейтора. — С чего бы?
— Вы о нем из сводок только знаете?
— В основном да, — неуверенно кивнул Гюнтер.
— Ох, и удивитесь, — грустно улыбнулся Франц. — Не война, а цирк. Солдаты совершенно не хотят воевать. Они и раньше не сильно рвались, а уж после того, как по линии Красного креста наши пленные стали домой письма писать, так и подавно.
— Странно, — слегка смутился Гюнтер, — и как же они тогда наступают?
— Вежливо и изящно, — хохотнул Франц. — Иногда только диву даешься. Да и русские себя как-то странно ведут. Если есть возможность не убивать, то стараются избегать этого. В некоторых перестрелках обе стороны полдня палят друг в друга, а толку ноль. Ну, если судить по потерям. Я же раненых и больных вожу в госпиталь. Так их больше от небоевых причин страдает. Черт знает что!
— Так ведь радоваться надо, — улыбнулся Гюнтер, — потерь мало.
— Верно, — кивнул Франц, — мало. Только ведь и на месте топчемся. Беседовал на днях с артиллеристами, говорят совсем загоняли. Чуть что — сразу отступают и их вызывают. Они там воют уже.
— А чего же тогда на месте стоим? — Удивился гауптман.
— Так то и стоим, что пальба идет странная. То ли русские соображают быстро, то ли наши медленно шевелятся, но как правило они успевают отступить с засвеченных позиций после вызова артиллеристов по радио. Как чувствуют. А потом обратно возвращаются.
— Да ну, — протянул Гюнтер, — байки все это. Давно бы проверили, проложив телефонную линию до артиллерии.
— Пробовали. Диверсанты режут и минируют.
— Так их еще не вывели? — Испугался гауптман.
— Да вы не переживайте, — усмехнулся Франц, — сейчас они нас не трогают. Только провода режут. Это в первые месяцы злобствовали, а теперь почему-то прекратили.
— Что это за звук? — Насторожился Гюнтер. — Вроде на самолет похоже, только не знакомо. — И как будто в подтверждения его слов из-за леса на бреющем выскочили две пары каких-то странных двухмоторных самолетов, сходу открывшие огонь по автоколонне. Впрочем, что ефрейтор, что гауптман не стали долго думать и сиганули в кюветы, дабы не попасть под раздачу.
Сложно сказать, сколько прошло времени, прежде чем Гюнтер услышал удаляющийся рев моторов и поднял голову. На дороге стояла полная разруха. Не осталось ни одной целой машины. Причем почти все получили по несколько попаданий в капот, в то время как тенты остались практически не задеты.
— Вот так всегда, — убивался Фриц, возясь возле развороченного несколькими попаданиями малокалиберной пушки двигателя. — Это уже седьмая.
— И что, по двигателям бьют?
— Ну а куда же? В итоге груз и бросить не бросишь, и как тащить не ясно. Одни проблемы… — сокрушенно покачал головой Франц.
— А как же Люфтваффе?
— Его мало кто видит. По слухам, его еще к началу апреля проредили так, что не скоро оправится.
— Странно… — покачал головой Гюнтер, наблюдая за тем, как пара солдат во главе с фельдфебелем осматривает автоколонну. — А ведь могли нас всех тут положить, если бы покрутились, да причесали. Кюветы-то неглубокие. Простреливаются легко. А судя по калибру установленных на этих самолетах игрушек, им даже бруствер траншеи не помеха.
— Вот то-то и оно, — кивнул Франц. — Не война, а балаган какой-то.
В тоже время в Вашингтоне
— Очень интересно, — Рузвельт отложил листок с докладом в сторону. — Что сами думаете?
— Полагаю, что Москва пытается нам намекнуть…
— Мне это я и так ясно! Болван! — Чуть разозлился Рузвельт. — Какие последствия? Ведь мы не единственные читатели этого доклада.
— Никто в Центральной Америке на это не пойдет, — уверенно произнес мистер Уоллес. — Мы ведь рядом, а кто их поддержит?
— Вообще, мистер Уоллес, мы сейчас находимся в состоянии войны и пока что терпим поражение за поражением. Вчера пришло подтверждение головотяпства наших летчиков. Кто их вообще догадался отправить туда при такой хреновой видимости? В итоге можно констатировать — первых к Атлантике шлюзов больше нет. А заодно и разворочен весь берег рядом с ними.
— Это не так страшно, мистер президент, — вкрадчиво произнес мистер Уоллес. — В конце концов, теперь мы будем уверены в том, что неожиданных гостей на Восточном побережье нам ждать не стоит.
— А японцам на западном, — зло толкнул в сторону начальника разведки листок телеграммы. — Читайте. Эти проклятые макаки все-таки начали беспокоить наше западное побережье. И авиация не спасает. Они топят и угоняют наш гражданский флот, действуя подводными лодками и эсминцами. Кроме того, стало известно, что на Аляске также высадился японский десант. Небольшой, но все-таки. Так что, мистер Уоллес, меня не волнует, как, но вы должны точно выяснить, что русские будут делать, а что нет. Вы меня поняли?
— Да, сэр, — кивнул начальник разведки с весьма кислым лицом.
Глава 3
28 апреля 1942 года. Москва. Ставка
— Какие из этого вы сделали выводы? — Тихо произнес Сталин.
— По всей видимости наступление саботируется. — Несколько неуверенно отметил Василевский. — Мы полагаем, что у немцев появились очень серьезные внутренние проблемы. Практически бунт.
— У нас тоже есть аналогичные подозрения, — подтвердил Слуцкий. — Активность СС и СД последние дни очень высоки. Генералитет совершенно задергали допросами. Кое-кто под арестом. Но это приводит только к ухудшению ситуации. Особенно в среде офицеров и унтеров. Конечно, встречаются карьеристы, которые стараются воспользоваться сложившимся положением, но у них что-то получается только в тылу, да и то, не всегда и не у всех. На фронте таких при первой возможности свои же стреляют.
— Но это на фронте. А в тылу? — Спросил Тухачевский.
— Очень сложные взаимоотношения. Они становиться практически изгоями, которым никто старается не только не помогать, но и не общаться без особенной нужды. Не все это выдерживают. А уж если всплывает какое-нибудь нарушение или проступок, никто покрывать подобное не станет.
— Вы полагаете, что подобная ситуация следствие наших подарков?
— Да, товарищ Сталин. — Кивнул Слуцкий, вместо Берии. — Мы отслеживаем активность группы Гальдера. Их деятельность стала особенно бурной после того, как к ним присоединился Шпеер.
— И что, контрразведка ничего не делает? Неужели их еще не вскрыли?
— По нашим сведениям, руководитель Гестапо Мюллер, известный своей независимостью, почувствовал куда ветер дует и прикладывает все усилия к тому, чтобы работа его ведомства не вредила группе Гальдера.
— Мюллер? — Удивился Сталин. — Очень странно.
— Ничего странного, товарищ Сталин, — начал Слуцкий. — Его только в тридцать девятом году смогли буквально силком вступить в партию. Очень честолюбив. Профессионал экстра-класса. Держится предельно независимо. Политических предпочтений не имеет. В поддержке товарищей по партии замечен не был. Грубо говоря — его нынешнее положение продиктовано исключительно его личными качествами и навыками, так как в противном случае, его бы никто в руководстве Рейха не терпел.
— Да, — кивнул Берия. — Я читал характеристики на него. Одна другой краше. С такими только в лагеря отправлять. Но терпят.
— Очень интересно, — задумался Тухачевский. — Вы пробовали устанавливать с ним контакт?
— Нет. Это пока преждевременно.
— Почему?
— Мы хотим, чтобы он открыто проявил лояльность группе Гальдера, а не пытался балансировать как циркач на канате. Мюллер должен однозначно выбрать сторону, потому что никто не знает, что и зачем он делает. Очевидно только одно — он сам по себе, Рейх — сам по себе.
— Но ведь нам с ним не по пути, — отметил Василевский. — Насколько я понимаю замысел, группа, поднявшая восстание станет нашими союзниками. И как мы сможем работать с Мюллером после всего того, что он сделал?
