Воин-Врач III (СИ) - Дмитриев Олег

— С кобылками франков сведу, жеребятки будут — блеск! — Алесь сиял Солнышком, рысцой огибая князя, ведя в поводу явно озябшего коня, который, удивительное дело, умудрялся дрожать даже на бегу. Судя по его копытам и бабкам, заляпанным красным, с налипшим поверх розоватым снегом, он один утопил никак не меньше сотни поляков.

К высокому берегу, над которым светились пять крестов на Борисоглебской церкви, князь подходил шагом, последним. Тропка наверх была пробита до травы, снег раскидали вокруг широкие копыта коней, поднявших своих седоков на край обрыва раньше. За спиной Чародея всё реже и реже звучали мольбы и крики. Ледяная вода своего не упускала. Особо настойчивых уговаривали не прерывать купания рогатины и стрелы. Аргументационная база была смертельно убедительной.

— Рад ли, княже? — спросил отец Иван, едва голова Всеслава показалась над срезом обрыва. И, судя по напряжённому тону, вопрос был не из простых и волновал патриарха нешуточно.

— Смеёшься что ли, отче? Чему тут радоваться? Столько живых душ под лёд отправили, —возмутился Чародей. — Радоваться я стану, когда они, твари, дорожку в эту сторону сами позабудут да детям-внукам своим закажут! А до того светлого денёчка, думаю, неблизко пока. На месте же сём, мыслю, стоять часовне, в память о великом чуде земли Русской, что сама сберегла детей своих от супостатов. Чтоб они с церковью святых невинно убиенных Бориса и Глеба друг на дружку гляделись над Днепром и всем, кто видел их, говорили: тех, кто по чести и правде живёт, хранит Господь Бог и сама Мать — Сыра́ Земля!

— Хорошо сказано, Всеслав! Скорби по убиенным нет в тебе, ну так оно и верно — не безвинных агнцев под лёд спустил, а козлищ зловредных, что умышляли против земли и народа русского! Слово даю тебе: пойдёт в скором времени слух о том по нашим и сопредельным землям, в каждый дом, в каждые уши заходя, в каждой душе струны трогая. К весне о диве том весь мир прознает! — на строгом лице патриарха светился какой-то священный восторг и трепет. Будто он лично присутствовал при одном из чудес, что в святых книгах описаны. Хотя, почему «будто»? Он и присутствовал.

— Наука, говоришь? — спросил он значительно тише, когда Буран подошёл ближе.

— Она, отец Иван. Две даже. Физика и химия. Сам же видел, ничего сложного. Кроме того, чтоб сложить неожиданные ингредиенты так, чтоб самому ко Господу не отлететь ненароком, — отозвался Чародей, будто нехотя.

Он долго настаивал на том, чтобы при паре-тройке испытаний присутствовал патриарх, рассказывал и объяснял, что и как работало. И поразился, узнав, что в греческом монастыре тогда ещё не вполне святой отец изучал труды римлян, греков и персов, был знаком с мыслями Аристотеля, Платона, Абу Али ибн Сины, Джабира ибн Хайяна и самого Гермеса Трисмегиста. И от души порадовался, когда сошлись за диспутом патриарх, отец Антоний, кузнец Свен, ювелир Фома и гончар Фенька-Ферапонт. С высочайшего дозволения самого святейшего самородки и энтузиасты от сохи и науки взялись за дело с удвоенным рвением. И, надо думать, скоро наверняка могли чем-то порадовать. Чем-то таким, что непременно повысит либо обороноспособность, как громовик, так шикарно отработавший сегодня, либо благосостояние земель русских. Торговать чужим янтарём, выгадывая три-четыре цены, конечно, неплохо. Но делать из тряпок и перетёртых опилок бумагу, за которую персы, не торгуясь, отваливали совершенно неприличные деньги, было гораздо выгоднее. Да, эти тайны следовало беречь пуще глаза. Но в каждом из «Ставки» Всеслав был вполне уверен, как и в самородках-научниках. А за то, чтоб хранить и оберегать у нас отвечал вон тот товарищ, что сидел верхом на своём Булате, поглядывая задумчиво вниз с обрыва на чёрную громадную полынью, от которой поднимался парок, а по краям начал уже выглаживать воду тонкий пока ледок.

— С коня, Слав, — кивнул Рысь будто сам себе.

— Чего «с коня», Гнат? — удивился Чародей неожиданной фразе друга.

— С коня раки вырастут, не с собаку. Как пить дать, с коня! — и, толкнув Булата пятками, воевода двинулся следом за остальными в сторону Вышгорода.

Вот откуда он про это узнал? Его ж не было на крыльце тогда! Или был?..

Глава 10

Марш-бросок

Мы скакали трое суток, на коротких привалах меняя коней на свежих, и ухитряясь спать в сёдлах. Дорожка шла не по льду Припяти, потому была покороче, притом вполне ощутимо. Стёжки эти знали здешние древляне, что подхватывали наш отряд на границах своих родов-племён и передавали соседям будто с рук на руки. Оставаясь под родными дубами или ёлками смотреть вслед полусотне, что неслась на запад с немыслимой для этого времени скоростью. А мы со Всеславом радовались, что поход так удачно выпал на зиму. Ни гнуса, ни комарья, ни непроходимых топких болот на каждом шагу — скачи себе сколько влезет. В полусотню нетопырей и Ставровых следопытов влезло гораздо больше, чем в простых ратников или, тем более, мирных поселян. Но к концу третьих суток стало ясно, что предел есть всему, даже беспримерной злой выносливости этих чудо-богатырей. И кони уже падать начинали.

Транспорт мы потом оставили под Берестьем, где нашёлся знакомый Ставру и Гнату неприметный хуторок, вроде того, под Краковом, где можно было и больше спрятать. Цепочка таких «конспиративных баз» за два-три зимних месяца увеличилась кратно. Особенно заметно прибавив не так давно чуть севернее отсюда, в бывших ятвяжских, а теперь Су́довых землях. Там людей князя русов, Всеслава Чародея, ждали и вовсе в каждом доме, без споров и торгов отдавая, что ни попроси. Но надо отметить, что и наши правду блюли, просили в основном воды испить себе да коню, или весточку отправить с лесным вяхирем. И почти всегда заходили на дворы те с гостинцами. Если в сознании были.

Добрые брони и стяги со знаком Всеславовым Суд с сынами привезли сюда заранее, изумляясь невероятной щедрости князя русов. Кольчуги, шеломы, хорошее оружие в их лесах были редки и до́роги, для охоты и защиты им вполне хватало луков и копий. Но отказываться от таких подарков, понятно, не стали.

Треть той силы, которой руководил теперь новый здешний вождь, оказалась четырьмя сотнями рослых светловолосых мужиков, явно с опытом, знавших, с какой стороны браться за рогатину. В обновках те, кому повезло их получить, смотрелись, как тридцать три богатыря из старых сказок. Которые курчавое смуглое Солнце русской поэзии напишет, если Бог даст, лет через восемьсот. Народ сидел на большой светлой поляне, вытоптанной почти до самого мха, как простые, обычные, виденные мной в обеих жизнях, солдаты: кто-то рубаху чинил, кто-то острие копья правил. От дальних костров доносился смех и какие-то протяжные напевы, что внезапно сменялись быстрым речитативом, от которого начинался хохот. Наверное, какая-то весёлая песенка из местных. Ни я, ни князь здешними наречиями не владел. Выручало то, что из них нашу речь понимал почти каждый. Очень выручало.

Когда на поляну ту начали вываливаться из леса загнанные до полусмерти кони и всадники, балты сперва очень удивились. Как могли полсотни здоровых ратников с сотней коней подобраться так близко? Но успокаивались, видя своих же дозорных в рядах запаренных пришлых. И подхватывались помогать: кому с седла сползти, кому взвару или ушицы поднести. В общем, через совсем малый промежуток времени наши полста с их четырьмя сотнями перемешались вполне равномерно. Кто-то тут же завалился кемарить, кто-то присоединился к угощению. Мы с Рысью наблюдали спокойную и мирную картину привала с удовлетворением. И облегчением, что наконец-то не надо хотя бы некоторое время нестись вперёд через лес за очередным ловким лыжником, пригибаясь под нависавшими ветвями в снежных шапках, что так и норовили свалиться прямо на голову. Мы миновали древлянские земли, стартовав в тот же день от Вышгорода. Краем-лесом обошли волынян и выбрались точно к месту сбора. И успели, обогнав петлявших по Припяти наблюдателей самое малое — дня на три.