Наследник из прошлого (СИ) - Чайка Дмитрий

— Кто именно тебе приказал спать со мной?

— Я не… Никто… — побелела она и заревела, пытаясь сжаться в комок.

— Да я не сержусь, глупенькая, — улыбнулся я ей. — Не бойся, я ничего тебе не сделаю. Я же понимаю все.

— Господин старший эконом велел, — глотая слезы, ответила Огняна. — А кто ему самому велел, не знаю, ваше сиятельство. Но приказать ему может только Великий препозит, сам боярин Волков, Артемий Петрович.

— Понятно… — протянул я, переворачивая девчонку на живот и похлопывая по тугой заднице. До чего же хороша! Хоть магарыч Великому препозиту засылай. Угодил, ничего не скажешь. Не Людмила, конечно, но очень, очень миленькая девчонка.

— Вы такой… — торопливо сказала служанка, укрытая густым облаком волос. — Вы не такой, как они все… Я бы и так… Без приказа…

— Верю, верю, — сказал я, задумчиво проводя пальцем по нежной коже от затылка до копчика. — Я неотразим, знаю. Особенно когда его сиятельством стал. Прямо в тот день и похорошел несказанно. А скажи мне, Огняна, о моих словах и делах тоже старшему эконому докладывать велено?

— Ему! — вздохнула она, принимая неизбежное.

— Чего ты хочешь больше всего на свете, Огняна? — спросил я, наматывая на кулак волосы и чуть приподнимая ее голову. — Чего сердце просит?

— Я не знаю, — растерянно ответила она и подкатила глаза, потому что я снова начал жадно шарить по ее телу, пробираясь все ниже. — Я же тут, во дворце рождена… Ой! Не знаю даже, чего хотеть… Ой!!! Да что же вы делаете со мной, ваша светлость! У меня же в голове мутится!

— Свободной хочешь стать? — спросил я.

— Не-е-ет! — в испуге замотала она головой. — Не гоните, ради святой Людмилы! Тут мой дом! Я за стеной ни единой души не знаю! Я дальше рынка и не была нигде!

— Сама хочешь другим служанкам приказания отдавать? — изменил я цену.

— Нет! Не знаю! Хочу! — зажмурила она глаза и застонала.

— Тогда будешь делать то, что я скажу, — продолжил я. — И докладывать то, что я скажу. Поняла?

— Не губите! Утопят! — она приоткрыла в испуге глаза и попыталась сжаться в комок. — Дня не проживу, если господин эконом ложь почует.Он как собака охотничья, мимо него лишнюю краюху не пронести.

— Ладно, — сожалеюще хлопнул я ее по круглой попе. — Неси кофе и газету. А потом омовение и брить голову! Мне сегодня при полном параде надо быть. Тяжелый день…

— Слушаюсь, ваша светлость! — она попыталась было вскочить и плюхнулась на постель в полнейшем недоумении. — Да что это со мной! Ноги не держат совсем, как лист дрожат. Божечки! Заездили вы меня совсем… Экий вы, ваша светлость, неугомонный. Сейчас-сейчас! Газету и кофе! Уже несу. Святые угодники, дайте силы!

Вербовка не удалась. Меня здесь боятся гораздо меньше, чем даже местного эконома, что говорит о многом. Я перевернулся на спину, начиная выстраивать в голове цепочку произошедших событий. Итак, штатные химики в Ордене есть, и они под присягой. Не сдадут. У главы Ордена немало удаленных имений, где можно делать все что хочешь. Там лес вокруг. Серу тут знают, и ее много. Везут ее с Сицилии и из Неаполя, видимо, добывают в окрестностях Везувия. Ей окуривают помещения, пытаясь избавиться от насекомых и грызунов. Про уголь я и вовсе не говорю. Его тут навалом, из любого дерева пережгут. И даже малость селитры нашлось в подвалах Черного города. Хранилась она на стеллажах, в сухом месте, зашитая в три кожаных мешка. С того самого времени, с эксперимента князя-епископа Изяслава, они и лежали, никому не нужные. Документы и мастеров уничтожили, а сырье не стали. То ли забыли, то ли не посчитали нужным, то ли оставили до лучших времен. Что в нем за опасность, когда знающих людей нет. Пропорции ингредиентов в порохе вроде были сначала 4:1:1, а потом постепенно стали уменьшать содержание серы, которая в этой смеси просто связующее. И 75:15:10 было, а потом и вовсе серу в считаных процентах добавлять стали. Ладно, это уже детали, разберемся…

Колокольная бронза на мануфактуре дяди Святополка хранится в готовых чушках. Она для пушек не годится, слишком много олова, делающей ее хрупкой. Значит, добавим в расплав вдвое больше меди, и все дела. Петр Алексеевич приснопамятный так и поступал вроде бы, когда под Нарвой артиллерии лишился. Колесцовый замок — штука невероятно сложная, на одном уровне с часами. А тут часов нет, это я точно знаю. Объяснить мастерам принцип и объявить открытый конкурс с призом в сто рублей. Больше не надо, иначе слишком много внимания привлечет. Император Феофил из Константинополя тут же пронюхает. И разведка Воислава Александрийского тоже не дремлет. Братья-императоры друг друга просто обожают, а потому не спускают друг с друга глаз.

Кстати, на севере императоры и князья-епископы греческие имена не берут. Так и живут с языческими. Я спросил об этом как-то у Яромира, а он посмотрел на меня как на дурака и пояснил, что невместно Золотому роду опускаться до того, чтобы имя покоренного племени на себя принимать. Тут даже крестят старыми именами как миленькие. А вот в Константинополе такое не пройдет. Греки тут же бунт устроят. Один Ярослав Мудрый плевал на всех, но он такой был один. Константинопольские государи словенскую речь неродной почитают. Знают, но говорят с акцентом. Да и в Александрии тоже. Хотя словенская она весьма условно. Заимствований из греческого и латыни столько, что многое и без перевода понятно. Вино, баня, тетрадь и прочее. Словенская речь все больше еду, лес и реку описывает. Абстрактных понятий в ней и вовсе нет. Поэтому, когда сюда привозят раба из какой-нибудь особенно дремучей ляшской веси, его понимают все, а он не понимает никого. Он же знает слов семьсот, не больше.

И вот еще что! Шарашка. Так это называлось в сталинские времена. Мне уже ищут всех женоубийц, горьких пьяниц, фальшивомонетчиков, воров с казенной мануфактуры и прочих достойных людей, имеющих прямые руки. Механики, кузнецы, литейщики… Извалявшиеся в любой грязи и доведенные до самого края. Я дам им свободу и новую жизнь. А они дадут мне оружие, которое перевернет мир. Таков был план.

О! Газета и кофе!

— Огняна! — спросил я, уставившись на первую страницу. — Кто такая Асфея Антиповна, и почему ей половина газеты посвящена?

— Шлёнда она, ваша светлость, — Огняна по-бабьи поджала губы и даже руки на груди сложила, что в исполнении юной еще женщины смотрелось довольно комично. — Как есть распоследняя коза, хоть и из благородных. Батюшка ее покойный из семьи Лотаревых, а она… — и Огняна махнула рукой. — С жиру бесится да мужиков меняет. А ведь супруга законного имеет…

— Ой, как интересно, — зажегся я, а Огняна, видимо, обидевшись, пошла готовить все для утреннего омовения. Неужели ревновать начала?

— Прекрасная Асфея Антиповна, — начал читать я вслух, — посетила прием в доме бояр Волковых-Брюхатых… На ней было надето… Сегодня на завтрак она употребила… Да что тут происходит! — я с мучительным стоном поднял глаза к потолку. — За что ты меня преследуешь, господи! Почему люди не меняются никогда? Куда надо провалиться, чтобы не читать про очередную богатую дуру? К трилобитам? Ладно, продолжим… О! Вот и про меня написали! Сиятельный Станислав Остромирович прибыл в Братиславу из действующей армии, где покрыл себя неувядаемой славой. О как! Неувядаемой! Класс! Мы спросили, что думает по этому поводу несравненная Асфея Антиповна, и она сказала… — тут я не выдержал и отбросил газету в сторону. — Да чтоб ты провалилась, Асфея Антиповна! Я тебя не знаю, но я тебя уже ненавижу.

— И то правильно, — Огняна выразительно поигрывала опасной бритвой. — Скверная она баба, ваше сиятельство. Пожалуйте на омовение и голову брить. А я пока вам про нее все-все расскажу. Я такое знаю, вы упадете просто…

И она застрекотала мне прямо в ухо, очерняя потенциальную соперницу.

Торжественный ужин превратился в смотрины. Гигантский П-образный стол заняли сотни мужей и дам, которые расселись на свои, столетиями закрепленные за их семьями места. Здесь не было цезаря Святополка и его детей, он еще не вернулся с очередного богомолья, а потому центральное место занимал князь-епископ, по совместительству великий логофет, и я, новый повод для дворцовых сплетен.