Вперед в прошлое 9 (СИ) - Ратманов Денис

Было несколько частных пекарней, одна принадлежала моему недругу Пете Райко. Этот работу продолжал: ездил по селу на рабочем «пирожке» и сигналил. Кричал в рупор: «Горячий хлеб, тушенка, сухарики». У нас как раз хлеб закончился, Боря выбежал с пятисоткой, чтобы купить три булки, но вернулся ни с чем: Райко хотел за одну пятьсот рублей.

Я скрипнул зубами, добавил пятисотку и велел брать две, но «пирожок» уже уехал, а гнаться за ним брат не стал.

Делая запасы продуктов, я рассчитывал на десять дней. Кто же знал, что непогода так затянется?

Сперва в Николаевке восстановили теплоснабжение. Потом — электросети. Страшно подумать, сколько километров проводов заменили! Следом — телефонные сети. И только потом озаботились восстановлением поврежденных крыш, и то сперва в госучреждениях: больницах, поликлиниках, школах, магазинах. Стекла в квартирах люди должны были восстанавливать сами, но пока это мало кому удалось. Едешь по городу, смотришь по сторонам, а вокруг, как во время войны: окна заколочены фанерой, валяются обломки, крыши провалены, стены ободраны, на месте вырванных с корнем деревьев воронки.

Одно за другим возвращались к работе предприятия. Мама пошла на работу двадцать второго ноября. Постепенно мы привыкли жить в экстремальных условиях, а у меня из головы все не уходил заброшенный дом недалеко от моря, где ютились бездомные.

Не выдержав, я съездил туда, но дом был пуст: ни бездомных, ни теплых вещей. Буду надеяться, дети успели перебраться в более безопасное место. Ни магазины, ни пункт продажи акций «МММ» не работали.

Лаки к концу ноября открыл глаза и начал выбираться из коробки. Чтобы он не пачкал пол, на время, пока мы в школе, его закрывали в ванной. Пока он походил скорее на шпица, чем на будущую овчарку: бурый, круглый, пугливый, пуговица-нос, пуговки-глазки. Казалось, что ему мешает пузо и, бегая, он цепляется им о шероховатости пола. А может, не вырастет из него овчарка. Будет лохматый дворовый пес, дружелюбный и комичный, а не сторож, строгий и надежный.

Как бы то ни было, он наш, и мы к нему привязались. Лаки же больше всех полюбил маму, подтверждая Пушкинское, что чем больше любим, тем меньше нравимся. Наоборот, конечно, но суть остается той же. Мама забеспокоилась, что мы оставим щенка навсегда и, если раньше чесала его и кормила, то теперь демонстративно не замечала малыша. И каждый день напоминала, что пора бы его отселить.

Но куда? Не на улицу же, где по-прежнему минус пять. Вот подрастет, тогда и переведу его на дачу.

Завывания ветра, от которых раньше мороз по коже бежал, стали восприниматься не более чем неприятным фоном. От ледяных порывов, пробирающих до костей, мы научились бороться правильной одеждой.

На две недели мы оказались запертыми в одной локации, и мне приходил на ум анекдот про корабль, куда Бог всех полгода собирал. Тут то же самое: мне очень хотелось отдохнуть и хотя бы выспаться. Вот, и отдохнул, и выспался на месяц вперед. От нечего делать я проштудировал школьную программу сперва до конца второй четверти, потом — до конца третьей. Перечитал Достоевского и первые три тома «Войны и мира», а также сборник сочинения Лермонтова, Пушкина и с огромным удовольствием проглотил «Мы» Замятина. И в прошлой жизни его читал, но сюжет стерся из памяти.

Двадцать четвертого ноября, в среду, Каналья наконец отправил в Москву партию товара. Когда погода наладится (когда-то же это случится!), возобновит работу автомастерская. Но, кроме двух источников дохода, у меня были акции «МММ», которые за это время должны были как минимум дважды изменить цену.

Как и бабушка, дед считал проект Мавроди мошенничеством, и категорически отказывался в этом участвовать. Соответственно, узнавать, сколько сейчас стоит акция, не хотел. Пришлось обращаться за помощью к Олегу, сыну мента.

В пятницу, 26 ноября, он отзвонился и отчитался, что одну акцию продают за 18500, и в продажу поступили билеты, которые стоили дешевле. Акция стоила 11300, теперь — 18500. Неплохо! Ничего не делая, я заработал больше, чем другие — за год. Рыба начала клевать, скоро надо будет подсекать!

Двадцать девятого ноября, в понедельник, мы пошли в отремонтированную после урагана школу, а малыши — в детские сады.

Школьный двор преобразился и облысел. Отдельно стоящее помещение, где проходили уроки труда, так и не восстановили — я это и раньше видел, из окна квартиры Ильи. Очень радовало, что спортзал, куда вложено столько труда, не пострадал.

Вместе с Ильей, Борисом и Яном мы сделали обход, закутанные, как полярники. Юркнули в тепло школы — я даже соскучиться по ней успел. Остановились мы возле расписания, где на листке было от руки написано, что вместо первого урока у нас классный час, да и всего будет четыре урока — все-таки из-за выбитых стекол, забитых фанерой, было холодно.

— Что там мои фотографии? — напомнил Илье я.

Отснятую пленку Илья отнес соседу, который обещал к выходным сделать фото, но не выполнил обещание. Это было не к спеху, просто любопытство подтачивало.

— Говорит, сегодня вечером все будет. — Илья кивнул на расписание. — Можно было еще поспать. Ну что нам Еленочка расскажет? Только время отнимет.

Я признался:

— Так надоело сидеть взаперти, что мне это даже интересно.

К нам подошла Лихолетова. Под мешковатым свитером не было видно, но, судя по уменьшившимся щекам, она похудела. Чуть позже появились Гаечка, Алиса и Кабанов. Заячковская приблизилась к нам, глянула на часы над расписанием и сказала:

— А где все? Забили на уроки?

— Верхняя Николаевка не приехала, — констатировал Илья. — Наверное, автобуса не было.

Посмотрев на дверь, Зая широко распахнула глаза и прижала руки к вспыхнувшим щекам:

— Блин, Желток пришла! В валенках! Совсем мозги у нее всмятку.

Увидев нас, Любка стянула шерстяной платок, скинула бурую шубу — стыдилась, что она напоминает дочь бурлака на Волге. Побежала к раздевалке, чтобы сдать старье и не позориться, но та была закрыта.

— Только не прикалывайтесь над ней, — попросил я.

Следом за Желтковой, которая ожидала издевательств и не подошла к нам, в школу влетела Карасиха с посиневшим от холода носом. Я вскинул руку.

— Катя!

Девушка обернулась, дернула головой.

— Чего?

— Как Санек? — спросил я.

— Дома. Живой. Ниче страшного с ним.

Увидев Шипу и Москву, Катька рванула к подругам.

— Какая же она страшная, — прошептала Зая чуть слышно. — И ни фига не добрая внутри. Пойдем в кабинет, пять минут осталось.

Возле кабинета биологии отирались Райко, Заславский и Семеняк. Их идейной вдохновительницы Барановой не было.

— Наши ряды жидеют! — глядя на меня, произнес Райко и отвернулся.

— Ваши — да, — парировала Гаечка. — Совсем жиденькие. Скоро от тебя, Петушок, все шестерки разбегутся.

Подчеркивая, что он — не шестерка, Заславский перекочевал к нам.

Еленочка пришла за минуту до звонка, пересчитала собравшихся и сказала, открывая кабинет:

— Что-то негусто.

Мы расселись по местам. Со звонком в кабинет ворвались Белинская и Натка Попова.

В кабинете выбило окно, и вместо стеклопакета поставили одно стекло — было холодно.

Весь вид Еленочки говорил: «Как же меня все достало. Ветер. И школа. И вы. С гораздо большим удовольствием я бы сейчас поспала».

Но она должна была вести урок, потому бодрым голосом произнесла:

— Здравствуйте.

Мы встали, приветствуя учительницу.

— Тема нашего разговора — поведение в экстремальных ситуациях. — Еленочка заняла учительский стол, повела плечами и накинула пальто. — Оденьтесь, пар изо рта идет.

Мы завозились, надевая верхнюю одежду. Такое впечатление, что она мечтала, чтобы мы как можно дольше одевались. Она и Кариночка — самые красивые учительницы в школе, всегда при макияже и маникюре, парни по ним слюни пускают. А мне они кажутся красивыми куклами, другое дело Вера Ивановна…

— Правильнее было бы поговорить об этом раньше, — наконец нарушила молчание классная, — ведь после драки кулаками не машут. Знаете, да, что Саша Заворотнюк попал в больницу, у них полностью разрушен дом? А ученице седьмого класса на голову упал обломок шифера. Хорошо, она в шапке была, но все равно результат — сотрясение мозга. Итак, как же себя обезопасить? Что думаете?