Томас Сван - День минотавра
Пандия расчесала волосы черепаховым гребнем, наскоро, даже не выровняв концы, повязала кроличий пояс и, с сожалением взглянув в последний раз на ягодник, вместе со мной ушла из своей деревушки.
– Знаешь, что такое война? – спросила она со вздохом. – Это когда уходишь от ягодника ради того, чтобы убивать мечом людей.
– Если мы не уйдем от ягодника, то потеряем Тею и Икара.
– Ты прав, – согласилась она. – Икар стоит всех ягод, вместе взятых. Он сам как ягода. Приятно посидеть с ним за столом или на кухне. Сладкий, но не приторный. Только шипов нет.
– Он учится их отращивать. Они ему очень нужны. Мы быстрым неслышным шагом шли по лесу. Как всегда, когда опасность где-то неподалеку, я инстинктивно опустил голову и выставил вперед рога – свое самое грозное оружие. Пандии нетрудно было поспевать за мной – я сильно хромал из-за раны на ноге. Иногда она даже обгоняла меня, так ей хотелось поскорее оказаться рядом с Икаром. Ее короткий хвост дрожал от страха и волнения.
Увидев наконец свой дом, обнесенный коричневым валом, я почувствовал огромное облегчение. Издали он казался высоким островом. Но затем я внезапно остановился. Дом был осажден триями! Около дюжины угрюмых работниц, демонстративно отсутствовавших в начале битвы, кружились над стволом и своими нежными голосами выкрикивали: «Топи Икара!», «Жги Тею!» (Удивительно, даже речь работниц отличалась сладкозвучием, хотя, казалось, они должны были громко басить, подобно командирам, отдающим приказы на поле боя.) Из ствола с шумом вылетели стрелы, направляемые зелеными перышками, будто стая дятлов поднялась в воздух. Одна из трий внезапно застыла на месте, так и не докричав свой приказ, и камнем упала на землю. Отлично! Значит, Тея и Икар защищаются, стоя на стене. Но как же мне, с моей хромой ногой, попасть в дом?
– Пандия, хочешь вернуться в свою деревню? Там сейчас спокойнее.
– Пока эти гарпии[19] не отстанут от Икара, я никуда не уйду.
Я взял ее на руки, прикрыл своим телом и вышел на ставшую теперь опасной поляну. Мы прошли уже треть расстояния до дома, когда были замечены триями. Они тут же построились клином, как гуси, и, подлетев, стали ловко швырять в нас камнями, лежавшими в их колчанах. Над полем стоял непрерывный гул, создаваемый биением крыльев. Камни были маленькими, но с острыми гранями. Моя широкая согнутая спина представляла собой идеальную мишень, не говоря уж об огненно-рыжей голове. Впервые я порадовался, что у меня такая густая и спутанная шевелюра, только поэтому трии не смогли проломить мне череп. Но когда камень попал прямо по кончику рога и тело мое закачалось, как язык звонящего колокола, я поклялся Гиппосом – богом коней, что не сносить им проклятых голов, если что-нибудь случится с моими рогами.
А затем в стволе отворилась дверь и выпустила троих работников. Множество лап подхватило Пандию, и следом за ними одним прыжком влетел в ствол и я, задев при этом за косяк, отчего колокольчик неистово зазвенел. Оказавшись внутри, на порожке, идущем вдоль стены, я помахал Икару и Tee. Вдруг боль из ноги разлилась по всему телу, дошла до головы, я почувствовал, что падаю и одновременно засыпаю. Теплая трава показалась закутавшим меня льняным покрывалом.
Проснулся я в Элизиуме[20]. Моя голова лежала на коленях у Теи, от которой, как обычно, пахло миррисом и майораном[21]. Ее маленькая прохладная рука гладила мой разгоряченный лоб. Только что я видел прекрасный сон: моих губ коснулось нежное пламя (а может, это был не сон?). Я закрыл глаза, чтобы все повторилось вновь.
– Ты уже открывал глаза, Эвностий, я видела. Просыпайся и скажи, как ты себя чувствуешь.
– Сначала ты расскажи, что здесь произошло.
– Эти ужасные женщины напали на нас за час до вашего появления. Они уже улетели, но своими камнями полностью уничтожили сад.
Куски виноградной лозы валялись на земле, как мертвые змеи. Зонт был изорван в клочья, глиняная печь осталась без двери, а фиговое дерево стояло совсем голым, будто его листья сожрала саранча. Все это скорее напоминало заброшенную каменоломню, чем сад.
Я сел, потрогал ушибленный рог – он был цел; расправил израненные камнями плечи и обнаружил, что Тея сделала примочки из оливкового масла, которые облегчили боль; попробовал ступить на раненую ногу – она выдерживала вес моего тела.
– Мы должны быть готовы к тому, что ахейцы пойдут в наступление по всему лесу, – сказал я и сообщил Tee о вновь прибывшем отряде. – В первую очередь надо принять меры против огня. Как насчет небольшого дождика?
Взяв один из камней, заброшенных к нам триями, я уложил его в отверстие фонтана так, что струя превратилась в водяной гриб, состоящий из множества мелких капель, почти тумана, который смачивал изнутри весь ствол.
– Дерево пропитается водой, – объяснил я, – и его будет нелегко поджечь даже горящими стрелами.
Пандия подставила руки под разлетающиеся брызги.
– А радуги нет, – сказала она, вздохнув, и пошла в дом, намереваясь вздремнуть. – Чтобы потом лучше сражаться, – оправдывалась она, спускаясь по ступеням.
Тея, Икар и я заняли место на стене. Тельхины охраняли вход, причем все шесть лап каждого находились в полной готовности, будто на них уже был нацелен боевой таран.
Икар первым заметил противника:
– Ахейцы. Кажется, всего несколько человек. Наверное, основная часть направилась в город кентавров. У них какое-то неизвестное оружие!
На просеке появилось нечто огромное, похожее на высокую палатку. Оно передвигалось, хотя колес не имело. С минуту я смотрел в полной растерянности, а затем узнал гармамаксу – большую повозку, крытую парусиной, изобретенную в Малой Азии. Вероятно, это был трофей, захваченный ахейцами в одном из их многочисленных дальних походов. В Вавилоне в такую повозку обычно впрягали лошадей, но животные беззащитны перед стрелами, и эту гармамаксу тащили на себе люди. Пол и колеса они сняли, вошли внутрь и, взвалив ее себе на плечи, стали продвигаться вперед. Таким образом, они были полностью укрыты, из-под гармамаксы виднелись только ноги, обутые в толстые кожаные сапоги. Если утром мы могли наблюдать неподвижную черепаху, то сейчас перед нами была черепаха движущаяся, и хотя перемещалась она медленно и тяжело, зато была совершенно неуязвима. Прицелившись прямо в парусиновую крышу, мы выпустили через амбразуры поток стрел. Они, не причинив никакого вреда, воткнулись в ткань, и черепаха превратилась в дикобраза. Я взглянул на Икара, вставлявшего в лук очередную стрелу, на его мускулистое загорелое тело, прикрытое лишь зеленой набедренной повязкой, и подумал, что, несмотря на силу, он по-прежнему остается трогательным маленьким мальчиком, пытающимся стрелой остановить надежно защищенного великана Аякса. Затем я перевел взгляд на Тею, и мы поняли друг друга без слов. Мы будем защищать Икара, драться за него и, если надо, умрем. Всегда получалось, что чистый и наивный Икар, а не Тея, нуждался в защите. Говорят, чистота – самое сильное оружие. Это верно, но только тогда, когда вокруг богобоязненные люди или благочестивые звери, а не ахейцы.
– Чтобы атаковать нас, им все равно придется вылезти оттуда, – сказал Икар. Он переживал, что никак не удается остановить черепаху. – Тогда-то мы и перестреляем их, как диких свиней.
– Но они сумеют подойти к самой стене, – возразил я мрачно.
– Эвностий, – вдруг воскликнула Тея. – Твои работники открыли дверь и выходят из крепости!
О Зевс! Неужели они предали нас? Может, я невольно обидел их чем-то?
– Бион! – позвал я, и в этот момент услышал неистовое гуденье, означающее на языке тельхинов боевой клич. Они вовсе не предали, а пошли защищать нас. Ахейцы остановились. Гармамакса, застыв на месте, тяжело покачивалась из стороны в сторону.
Атака!
Как злые собаки, тельхины набросились на видневшиеся из-под нее ноги ахейцев и вцепились в их кожаные сапоги своими мощными клешнями. Ахейцы, стараясь удержать в руках гармамаксу и не видя нападающих, пытались отбиваться, но твердые панцири делали их удары неощутимыми для тельхинов. Гармамакса стала раскачиваться все сильнее и сильнее, будто пара обезумевших жеребцов тащила ее за собой по ухабистой дороге, и наконец завалилась на бок. Двадцать пять напуганных воинов выскочили из-под нее и разбежались в разные стороны, спасаясь от клешней.
Однако, оказавшись на свободе и увидев, хоть и решительно настроенных, но весьма небольших по размеру противников, ахейцы вновь осмелели. Я услышал, как их командир приказал:
– Ребята, бейте по сочленениям!
Прикрываясь от наших стрел щитами, они принялись наносить удары по шевелящимся, похожим на тонкие корешки конечностям тельхинов. Остро заточенные лезвия мечей стали попадать по сочленениям. Последствия были хоть и неизбежны, но все равно ужасны. Вскоре тельхины, совершенно беспомощные, корчились на траве, а воины продолжали рубить мечами по плотным, но все же уязвимым перепонкам, соединявшим половинки их тел, до тех пор, пока те не отделились друг от друга и не стали биться в предсмертной агонии. Так погибли мои любимые друзья, преданные, как собаки, но гораздо более умные, искусные творцы и смелые воины.
