Вильгельм Шульц - Последняя подлодка фюрера. Миссия в Антарктиде
Англичане в тот же день прислали за ним. А пока Штумпф находился под юрисдикцией русских — он охотно отвечал на вопросы, сообщил, что он антифашист, активный участник Сопротивления и в течение едва ли не всей войны снабжал союзников ценными сведениями о немецком флоте. Отношения с союзниками в те дни были вполне дружескими, несмотря на некоторые инциденты.[25] А посему во избежание международных конфликтов резидента англичанам передали быстро и без проволочек.
Оказавшись на той стороне, Штумпф потребовал беседы тет-а-тет с Хартом. Беседа сулила быть очень интересной, потому что немец начал ее словами «Я агент „Фрайбол“». Присутствующие не догадывались, что под нехитрой фамилией Штумпф скрывается не кто иной, как группенфюрер СС Ганс Рёстлер.
Глава 12
ЛЕДОВАЯ ВАНДЕЯ
Они создают пустыню и называют это миром.
ТацитВ то время как в Европе окончательно утвердилось лето, здесь в полных правах находилась Зима. Это царство льда, пингвинов и китов. Вотчина Нифльгейм.[26]
Полярная ночь, шторм, пронизывающий ветер. Так встретила своих новых граждан Новая Швабия. В капитанской каюте флагмана сидели двое. Один из них был небольшого роста, суховат, со смешно оттопыренными ушами. Чем-то напоминал короля троллей — Эрнст Линдеманн — капитан «Бисмарка». Другой — его гость командир U-2413 Конрад Нойман.
— Так чем закончилась ваша эпопея с эвакуацией семьи? — заинтересованно спросил Линдеманн, жадно отхлебывая кофе из большой алюминиевой матросской кружки.
— Увы, ничем… — вздохнул Нойман. — Я прорывался в Потсдам напрасно. А уж как я выбирался обратно…
— Но вы же, говорите, нашли дом, и он даже не был поврежден.
— Да, но в доме никого не было. Ни души. Их, вероятно, успели эвакуировать.
— Получается вы — счастливчик… Вовремя убраться из того ада, который накрыл эти благословенные места спустя 48 часов, и вы убедились в том, что ваших близких там точно не оказалось…
— Да не совсем… Я ведь не имею понятия, где они.
Адмирал вскинул голову, обнажая рваный шрам от ожога — напоминания о том дне 27 мая 41 года, когда их судьбы, его, Линдеманна и Ройтера, так причудливо пересеклись, и ободряюще похлопал его по плечу.
— Вальтер Демански — очень могущественный человек. Если он не смог спасти дочь и внука из погибающего Берлина, то кто вообще тогда что-то мог в Германии?
— Только этим и утешаюсь… — вся надежда на моего несостоявшегося тестя.
— А почему же несостоявшегося? — удивился Линдеманн.
— Ну брак-то у нас так и не был зарегистрирован… Анна прекрасная мать, но ее характер… Ой, это такая глупая история, лучше не вспоминать… Извините, это уже личные переживания…
— Ну да… как много мы совершаем глупостей… — задумчиво произнес адмирал. — Все хотим исправить… И кажется, завтра-завтра все исправим, но не придаем этому особого значения. А тут вдруг война. И оказывается, что эти-то самые глупости и составляли нашу жизнь и самое в ней дорогое…
Нойман вспомнил те ужасные дни мая 41-го, когда в Атлантике решалась судьба флагмана, когда решалась судьба их всех. Тогда под впечатлением смерти друга он все воспринимал как цепочку не имеющих значения бессмысленных эпизодов, смысл которым придавала лишь ненависть к врагу. Сколько же раз Ройтер ставил свою судьбу на кон и выигрывал? Ему везло? Сам командир не любил это слово. Что значит «везет»? Нет! Это его люди, которых он обучал, отрывая драгоценные минуты от сна, быстрее загоняют «хрюшек» в трубы, это его прежний старпом — выдающийся навигатор — ходячая лоция и уникальный артиллерист, какой капитану Блооду не снился. Это его сумасшедший медик изучал методики хилеров на Яве и способен, если потребуется, создать философский камень. Кто ему это приказал? Да никто не мог приказать такого. Сам. Все сам. Ради науки и Рейха. Сейчас он заслужил почетное арийство. А тогда? В 39-м? Если бы не Ройтер, парня, скорее всего, выперли с флота. И, кстати, флот бы много потерял. По крайней мере, сам Ройтер ни разу не пожалел, что этот еврей волею судеб оказался вместе с ним в зловонной трубе, несущей смерть.
Сейчас Линдеманн улыбается и потягивает кофе, а тогда, на операционном столе при свете карманных фонариков, его бледное обожженное лицо в грязных бинтах казалось маской с какого-то дьявольского карнавала. Рваный шрам с тех пор — напоминание о грозном дне 27 мая. Каким чудом оберфенрих, тогда всего лишь оберфенрих Карлевиц, вырвал его из лап смерти? Сколько же времени прошло? 4 года! И все эти 4 года флагман, выходит, провел в этих жутких льдах. Зачем? «Бисмарк» мог бы переломить ход сражения за Атлантику… А вот мог бы? Ведь всего через год с небольшим «Шарнхорст», «Гнейзенау» и «Принц» — более чем внушительная эскадра — фактически эвакуировались из Бреста. Получается, правы были ребята из СС, и Рёстлер, лично приложивший немалые усилия к тому, чтобы события развивались именно таким образом, и заварил кашу со всеми этими «перемещениями». Удивительно, как Редер согласился передать корабль под юрисдикцию СС. Это Редер-то с его любовью к надводным гигантам и плохо скрываемой нелюбовью к ведомству Гиммлера. Но сейчас получается — то было единственно правильное решение. «Шарнхорст» покоится на дне в 70 милях от Нордкапа, «Гнейзенау» принял свою судьбу на фарватере в Готенхафене, «Принц»? — Да что «Принц»? — Если и не потоплен, то, скорее всего, достался союзникам. А «Бисмарк» этот давно похороненный корабль, и экипаж — представьте себе — целы и невредимы, и несут службу…
— Гроссадмирал любит вспоминать о том, как вы с вашими людьми «чинили» перо руля тогда в 41-м. Он до сих пор считает всю эту историю выдающейся авантюрой — отстрелить рули и уходить на машинах.
— Ну да, — задумчиво процедил Нойман. — Тогда было все по-другому. Мне кажется, то, что мы проделали тогда, — было такой невинной шалостью по сравнению с тем, что было потом. Одно то, что мы здесь, в этих льдах, что мы остались живы после всего этого ада кажется полной фантастикой…
— Не торопитесь радоваться, — усмехнулся Линдеманн, — может быть, судьба нам вынесла приговор. Может быть, самый страшный приговор — жить после всего, что случилось. Иногда, друг мой, жить много страшнее, чем погибнуть, уж поверьте мне.
Он снова отхлебнул кофе и посмотрел куда-то вдаль, сквозь Ноймана. Что он видел там? Развалины Киля? Горящий Берлин? Он не познал ничего этого. Он нес бессрочную вахту в далеком относительно благополучном уголке Германии. В Берлине, Гамбурге и Дрездене безраздельно властвовал огонь — здесь же было царство льда и воды.
— Вы не знаете, что сейчас в Альтеркирхене? — вдруг спросил он.
Альтеркирхенов в Германии, наверное, больше десятка. Но Нойман знал, какой Альтеркирхен Линдеманн имеет в виду. Адмирал из Рейнланда, земляк Вероники. Там сейчас американцы. Город, скорее всего, сожжен бомбами, как Юлих или Вюрцбург или Хильдесхайм.
Нойман вздохнул и промолчал. Они все откладывали на «после войны». И вот война уже два месяца как окончена. И что же осталось? Опустевшие кварталы Берлина и Любека, по которым ветер метет пепел сожженных заживо людей. Мир и вправду оказался ужаснее войны.
— Герр адмирал! U-1026 запрашивает! — высунулся в дверной проем дежурный.
— Извините, герр Ройтер, — адмирал собрался покинуть его. — Проходим охраняемый периметр — необходимо соблюсти формальности. — То, что он его назвал его прежней фамилией, заставило Ноймана улыбнуться. Здесь-то, действительно, какая секретность! Что скрывать друг от друга? И они оба, и фюрер ледовой Вандеи Гюнтер Лютьенс погибли для всего мира. А по ту сторону Стикса — никакой секретности нет. Только Истина. Горькая нагая истина. Слишком мало их — избранных — тех, кто вырвался из грохочущего ада, тех, кто смог пересечь полмира. То, о чем Ройтер лишь мог строить смутные догадки в Бресте и в Сурабайе, сейчас мерно гудело, подрагивало хрусталем бокалов в адмиральской каюте, шло пятнадцатиузловым ходом курсом на залив Ширмахера. «Бисмарк» мог бы развить все 26, но в кильватере шла лодка Ноймана-Ройтера, и отрываться было нельзя. Там, у кромки льдов, они разделятся. Лодка погрузится, а «Бисмарк» будет еще какое-то время патрулировать окрестности. Вдруг он понадобится не только Ройтеру? В базу зимой он, конечно же, попадет, транспортная система «Ипсилон» позволяет перемещаться хоть во льдах, хоть в пустыне — ей все равно. Но не все так просто. Надо, чтобы бухту подготовили для прыжка. Это сотни килограммов аммонита, чтобы взрывать лед. Ясное дело, что такие операции не проделываются ради развлечения. «Ипсилон» пока не может перемещать предметы точно. Плюс-минус пара километров… Так что полынья должна быть не маленькая… И лучше бы «Бисмарк» пробыл в походе до сентября хотя бы, тогда лед начнет утоньшаться, и его можно будет пробить корпусом.
