Георгий Юленков - Степной рассвет
Капитан недоверчиво переспросил про мечи. Получив подтверждение, кивнул, и продолжил перевод.
Ну и наконец, вариант третий - пилот, получивший в ста воздушных схватках результат лучший среди всех бойцов этого Учебного центра, получит… Если это японец, то он будет освобожден. Ну, а своего чемпиона мы просто премируем.
— Господин лейтенант, вы хотите нас обмануть! Это недостойно чести офицера.
— Во-первых, обмана не будет. Во-вторых, вы наверное имели в виду честь командира Красной Армии. А в-третьих, вряд ли среди вас есть пилоты способные выполнить это условие.
— Я переведу ваши слова, но японские пилоты не верят вам.
— А я и не настаиваю на вере. Хотите попробовать победить, милости просим, нет – воля ваша.
На лице капитана мелькнуло выражение легкой растерянности, но он быстро взял себя в руки и спокойно перевел новое предложение.
— Ну и в четвертом варианте, мы просто предлагаем каждому желающему жить в СССР и обучать наших пилотов. В этом случае он, в конечном счете, станет обычным командиром Красной Армии, правда, не сразу.
— У вас довольно интересные предложения, господин лейтенант. Конечно, кроме последнего. И нам потребуется некоторое время чтобы эти предложения обдумать.
— Думает пусть каждый сам. Думать ведь можно и по отдельности. Времени мы всем даем один час. У каждого из вас будет листок бумаги на котором указаны номера вариантов, просто обведите свой выбор и верните мне. После вашего волеизъявления группа будет разделена. Кто захотел бороться за призы останется здесь, остальных увезут сотрудники НКВД, Куда их увезут, я не знаю.
«Ух как смотрят эти воздушные волки! Небось, надеются так же, как тот молодой к себе через фронт улететь. Нет уж, япу-саны, вот этого точно не будет. И мне по большому счету с вами в кошки-мышки и играть-то неинтересно. Сможете учить воздушному бою – хорошо. Нет, ступайте в лагерь. Вот об этом я вам и скажу…»
— Да вот еще что. Дабы у отдельных особо стойких последователей кодекса Бусидо не возникало глупых мыслей о побеге или героической гибели в таранных ударах, предупреждаю сразу всех. Тот, кто попытается приблизить самолет к ангарам, будет уничтожен зенитными орудиями. Их у нас много и они уже хорошо себя показали. Ну, а нашим артиллеристам весьма полезны тренировки боевыми снарядами по реальной воздушной цели. Так что такие таранные удары не будут результативными. Что же касается возможности побега… Топлива на каждый вылет будет заливаться ровно на взлет-посадку и один пятиминутный воздушный бой. И, вдобавок, рядом с зоной учебных воздушных боев будет всегда кружить пара опытных истребителей, прикрывающих аэродром. Еще одна пара истребителей в готовности к взлету будет стоять на старте на площадке недалеко отсюда. Ну и дежурные звенья наших соседей. Захотите таранить партнера по воздушному бою, и увидите еще один сюрприз, впрочем вряд ли вы успеете его осознать. В общем, я желаю удачи тем оптимистам, которые захотят попробовать нарушить соглашение. Тем же, кто будет честно сражаться за результат, нашим командованием гарантируется уважительное отношение и мягкий режим. А свое слово о призах мы сдержим, для тех, кто действительно выполнит условия по количеству побед. Отказаться продолжать летать вы можете потом в любой момент. Пока вы здесь первый вариант от вас никуда не денется, как впрочем и последний.
***
— Павел, ты с ума сошел! Ни я, ни Виктор Михайлович не можем отпустить ни одного японца до конца войны, будь он хоть самым лучшим асом. Вообще, зачем ты им это пообещал?!
— Спокойно, командир. Это ведь всего лишь живец на крючке. Скушать хочется, да крючок с леской не дадут. Знаешь, Иван Олегович, как у нас на Волге щурей ловят?
— Только не надо мне тут рыбацкие байки травить. Ты что же, обмануть их решил?
— Зачем обманывать. Просто они сейчас так и не смогут понять, что это условие физически невыполнимо. И очень надеюсь, что не скоро поймут. А в том, что никто этого главного приза так и не удостоится, я на все сто уверен. Они-то думают, мы зеленую молодежь им подсунем, а мы на бои с ними будем выставлять лишь тех, кто среди своих научился на равных биться. Так что сбить десятерых подряд они точно не сумеют, до тех пор, пока в поединках участвуют ребята, которых в Житомире готовили. По той же причине, сбить больше всех в ста поединках ни один японец не сможет. Ведь мы же еще после каждого боя и тактику разбирать будем. А понадобится, так мы ее и поменяем. В общем не смогут они этот каменный цветок из себя вывести.
— Гм. Мне бы твою уверенность. Ладно, продолжай уламывать этих примадонн.
***
Условие японцев дать им обсудить полученное предложение в группе, пришлось выполнить. В противном случае они отказывались наотрез. В лицо капитану глядели настороженные глаза соратников. Первым высказался поручик Амано.
— Этот лейтенант очень странный. Он предлагает нам хорошие условия плена, но я не пойму в чем подвох. Господин капитан, может быть он хочет нас обмануть и не даст ни мечей ни свободы, каких бы побед мы ни достигли?
— Все может быть. Вот только мы не узнаем, пока не попробуем этого. Он очень хитрый человек. Если мы откажемся, то будем долго мучиться сомнением, правильно ли мы поступили. Не струсили ли мы перед опасностью.
К назначенному времени все пятеро летчиков согласились участвовать в учебных поединках. Уже этим вечером «Кирасиры» с нанесенными эмблемами восходящего солнца крутились в пилотажной зоне. Поначалу японцам не понравился этот аппарат. Но через пару вылетов они вполне освоились…
***
Трое японских солдат с нарукавными повязками санитаров вместе с худощавым унтер-офицером несли на двух носилках раненых офицеров японской армии. Один раненый был совсем юным младшим офицером, с животом туго перетянутым окровавленной повязкой. Он метался в бреду, выкрикивая бессвязные слова. Если бы он не был привязан к носилкам брезентовыми ремнями, то давно уже выпал бы на землю. Второй офицер был немолод, и его лицо по японским канонам красоты не выглядело красивым. Для этого было несколько причин. Во-первых, через это лицо пролегло несколько запекшихся кровью следов от осколков. Во-вторых, оно было перекошено гримасой боли в основном от ранения в область груди. А еще одна причина, которая не было особо заметна, если не присматриваться, могла бы свидетельствовать о значительной доле континентальной крови в жилах этого самурая. Сборный медицинский пункт был уже близко, об этом свидетельствовали многочисленные группы санитаров, снующие в округе. Казалось бы, вот она цель, стоит только ускорить движение и она будет быстро достигнута, но склоненные под тяжестью ноши, солдаты не спешили прибавлять шагу. Они осторожно и незаметно осматривались вокруг. Унтер-офицер тихо по-корейски произнес
— «Нужно сначала пропустить вперед вон ту санитарную машину, тогда у них не будет времени к нам приглядываться. Отойдем с дороги». Санитары устало отошли к обочине. Машина пронеслась мимо, обдав их клубами пыли и исчезла из виду за ближайшим холмом. Спустя еще четверть часа раненых офицеров, наконец, приняли у санитаров пожилой усатый хирург и его помощники. Унтер-офицер передал ему две командирские сумки и сказал несколько слов по-японски. Врач удивленно нахмурил брови.
— Унтер-офицер, вы уверены в этом?
— В том, что я это слышал, уверен, господин майор. А вот правда ли это – не знаю.
— Тогда об этом нужно срочно рассказать господину подполковнику Фудзиро.
— Возможно, господин Дайго снова очнется, и расскажет больше того, что уже сказал…
— Возможно, возможно. Ладно, оставьте пока у дежурного номер своей части и фамилию. Если потребуется, вас вызовут. Идите.
— Слушаюсь.
***
Битва в районе горы Баин-Цаган набирала обороты. Канонада, то затихала, то разгоралась снова. В небе то и дело сходились в яростных схватках краснозвездные и осененные восходящим солнцем самолеты. Некоторые из них падали прямо в полосе, где наземные войска уничтожали друг друга. За прошедшие два дня четверо санитаров успели вынести еще многих тяжелораненых на этом и на соседних участках фронта. На разных участках были другие пункты приема раненых и другие дежурные врачи. Внешность санитаров периодически менялась. Так унтер-офицер, то носил усики, то большие очки, то он становился фельдфебелем, то наоборот, превращался в рядового. Иногда они передавали раненого другим санитарам под предлогом полученного приказа от своего непосредственного начальства. Коллеги ворчали на них, но забирали ношу и обещали передать врачу услышанные ими в бреду слова. В целом, их работой везде были довольны, вот только те раненые, вместе с которыми они передавали планшеты и сумки с документами, и которые по их словам бредили, сообщая важные сведения, почему-то поголовно не выживали. Среди таких погибших, по стечению обстоятельств, оказалось несколько вытащенных из разбитых самолетов японских летчиков. И еще днем позже рядом с линией фронта уже другие санитары обнаруживали погибших коллег с фамилиями, о которых недавно справлялась фронтовая контрразведка. Впрочем, спустя несколько дней, троих санитаров, доставивших якобы бредящих офицеров к врачам, контрразведчики все же отыскали, но те повторяли примерно одно и то же. «Господин, я всего лишь солдат и плохо знаю грамоту. А тот офицер кричал всю дорогу. Если мне не нужно было говорить об этих криках доктору, то я очень прошу меня простить».
