Дмитрий Бондарь - Стычки локального значения.
Я усмехнулся, потому что в тот момент я чего-то подобного и ждал.
— Ты голодна, Ань? Предлагаю перекусить немножко. Есть здесь какое-нибудь приличное заведение?
— Нет, что ты! Мы с девчонками уже поужинали, толстеть нельзя. А по ресторанам я не хожу — денежное довольствие не позволяет. Так что рекомендовать что-то — увы, это не ко мне.
— И не приглашает никто?
Она подозрительно на меня посмотрела, но уточнять ничего не стала:
— Приглашают, обязательно. Но если на каждое приглашение я стану отзываться, то быстренько растолстею и стану похожа на табуретку на кривых ножках — все женихи разбегутся!
— От тебя вряд ли кто-то согласится убежать по своей воле.
— Ух ты, какой вы галантный кавалер, комсомолец Майцев. Или правильнее будет — Майнце? Как мне к тебе обращаться?
— Зови меня Зак, — вздохнул я. — Привык уже.
— Так ты мне расскажешь, Зак, о своих приключениях?
— Очень бы хотел, но не могу, Ань. Не обессудь, это чужая тайна. Точнее, не только моя.
Не рассказывать же, в самом деле, ей правду? Да и трудно поверить в такое. Практически невозможно. Я сам-то совсем недавно поверил в то, что все происходящее вокруг — не сон.
— А кто может? Может быть, твой отец? Он, говорят, тоже исчез куда-то. И мама твоя в Москву засобиралась. Что происходит, Зак?
Я молчал. Мне нечего было ей ответить. Врать почему-то не хотелось — вдруг потом она посмотрит на меня своими глазищами и скажет: «ты мне врал, Майцев! Как тебе не стыдно?» — и я определенно расплачусь.
— Так кто мне расскажет?
— Не знаю, — я пожал плечами, — наверное, Серый мог бы сказать.
— Где он?! Ты знаешь? — с Анькой произошла моментальная метаморфоза: только что она была флиртующей лапонькой и вдруг стала совершенной фурией — даже в руку мне вцепилась своими когтями очень чувствительно. И снова вперилась в меня своими зрачками — хрен соврешь.
— Вообще-то знаю, — пробормотал я, соображая, что мои личные акции стремительно рухнули в бездну. Хоть в шорт становись. — Далеко отсюда.
— Значит так, миллиардер Майнце! Сегодня уже поздно, — она выпустила мою руку и посмотрела на маленькие часики «Заря». — Да, сегодня поздно. Но завтра с самого утра ты везешь меня к Фролову!
— Но…
— Знать ничего не хочу, — жестом светской львицы она распустила стянутые резинкой волосы — знала, стерва, что действует этот жест безотказно. — Или в восемь утра ты делаешь то, что я сказала, или в девять я стою на пороге какой-нибудь «Kronen Zeitung» и обстоятельно докладываю ее главному редактору о том, кто такой всемирно известный биржевой деятель Закария Майнце.
— Ань, так делать нельзя.
— Я знаю, Захарка. Он уехал зимой, и я полгода проревела в подушку. Даже не надейся, что я от тебя отвяжусь.
Я сделал вид, что задумался. На самом деле мне требовалось какое-то время, чтобы смириться с тем, что здесь мне ничего не светит. Лет пять назад, как настоящий бойцовый олень, я бы бросился доказывать свое исключительное право «танцевать барышню». Теперь нет. Досадно, но так бывает. На земле таких барышень — три миллиарда и если я начну каждой понравившейся красотке доказывать свою непомерную крутость — я просто очень быстро истощусь. Правда, Анька — совсем не «каждая». Жалко, очень жалко, но не смертельно.
— Тогда мне придется тебя убить, Ань.
— Убивай, — она согласно кивнула. — Но сначала я схожу в редакцию газеты.
— А что скажет твой куратор, когда поймет, что тебя нет в стране? У вас же есть какие-то кураторы?
— Захарка, ну неужели такой галантный кавалер спасует перед такой малостью? Думаю, ты решишь этот вопрос парой слов по телефону? А?
И я дал себе клятву больше никогда не знакомиться с русскими стажерами — чтобы не попадать в подобные глупые ситуации. И обязательно поработать над внешностью.
— Хорошо, Ань, только потому, что ты об этом просишь. Но у меня есть три условия.
— Угу, слушаю?
— Первое — мы с тобой все-таки сходим в ресторан. Сейчас. Я неожиданно проголодался и мне определенно нужно добавить спиртного. Непростой день сегодня выдался.
— Хорошо, — она легко согласилась.
Мне показалось, что предложи я ей сейчас переспать ради того, чтобы поутру увидеть Серого, и она так же легко согласится. Или выцарапает мне глаза и сдаст газетчикам без обещанного ожидания «завтра».
— Второе… Не знаю, как тебе это сказать…
— Говори как есть, постараюсь не обидеться.
— Ну смотри: ты обещала!
— Говори уже!
— В общем, я хочу, чтобы ты выглядела не как советская студентка за границей, а… В общем, нужно будет немножко поменять гардероб и заехать в Лондоне к моему парикмахеру. Только не подумай, что я намекаю, что ты плохо выглядишь! Ты — волшебна! Но так будет лучше. — Я не решился сказать, что было бы неплохо еще поменять зубы: на верхнем резце имелся небольшой скол.
— Вот же, — усмехнулась Нюрка. — А мне уж почудилось, что ты меня в койку потащишь! А ты всего лишь — красоту навести? Какой ты хороший, Захарка, — она чмокнула меня в щеку.
Каждой бабе природой дается это интуитивное умение манипулировать окружающими. Кто-то тратит его на дрязги с соседями, иные находят удовольствие в склоках на работе. Нюрка научилась подчинять себе людей одним обещанием благорасположения. Уверен, что герр Шульц за такой поцелуй был бы готов выпрыгнуть из штанов и лично притащить луну. Вкупе с имиджем неприступной твердыни — стопроцентная гарантия успеха. Откуда что берется? Ведь обычная девчонка из комитета комсомола — «подай-принеси»! А вот поди ж ты, выросло.
— И третье: я буду говорить по-русски со страшным акцентом — не пугайся и принимай это как должное.
— Договорились, Зак. Это настоящая ерунда, мог бы и не предупреждать.
— Лучше предупредить. Как говорил на военной кафедре майор Припоров: «если приказ может быть понят неправильно, он будет понят неправильно».
В ресторане я учил ее английскому, а она рассказывала подробности о частной жизни обывателей на родине. Мы танцевали танго под живой звук рояля. Вернее, я танцевал — брал как-то по случаю десяток уроков и немного умел — а Стрельцову мне пришлось таскать по залу на руках. Она громко хохотала и поцеловала меня еще пару раз в щеку, объяснив это словами: «ты такой милый».
Я острил, я блистал, я был неподражаем, и любая из моих лондонских пассий уже бы давно стала моей бесповоротно, но не Анька. Она умело держала дистанцию, впрочем, и я не горел теперь желанием сблизиться — скорее, его имитировал, и мне это почему-то нравилось. Такая «игра в любовь».
Пауль в машине восхищенно чмокал губами, оглядываясь на нас в зеркало заднего вида. Он думал, что я пьян и ничего не вижу.
Но я не стал ничего ему говорить — любому было бы трудно удержаться от проявления эмоций при виде хохочущей Нюрки. Какой же я был дурень тогда, в Союзе, пять лет назад — когда Анька всегда была где-то рядом и поэтому не особенно нужна. Судьба плетет свои чудные кружева очень странными затейливыми способами. За это и стоит любить жизнь: что бы ты себе не придумал о своем будущем, в итоге оно все равно окажется иным.
— Я даже не думала, что такие бывают, — сказала Анька утром, поглаживая желтую кожу кресла в очередном Learjet 55, - это твой самолет?
— Нет, арендованный. Луиджи обещал купить такой же и вроде бы даже заказал. Готов будет к осени. И экипаж к тому времени подберется.
— Кто такой Луиджи?
— Мой главный телохранитель. Луиджи Фаджиоли.
— Здорово. Ты прямо как Брежнев стал — самолеты личные, охрана. Наверное, еще полный гараж дорогих машин есть? И дворец?
Посмотрю я на тебя, красотка, когда ты станешь рассуждать о Серегиных достижениях.
— Есть немножко, — согласился я, отпаиваясь холодной канадской минералкой «10 Тausend BC».
Все-таки двести пятьдесят рома, нашедшегося ночью в номере, стали явно лишними.
Договориться с герром Шульцем о командировке русской стажерки в Лондон особого труда действительно не составило — я пообещал ему теплое местечко в Лондоне и небольшой опцион на бумаги германских самолетостроителей — и даже это было лишним. Он хоть и повздыхал немного, сетуя мне, что среди австрийских фройляйн уже не найти такой «чистоты», но документы выправил моментально. На мое заверение обязательно вернуть Анну через месяц он посмотрел на меня так, словно я пообещал ему место Федерального Канцлера — не поверил ни единому слову.
В Лондон я вернулся в дурном расположении духа — Нюрка всю дорогу выспрашивала у меня всякую чепуху и порядком утомила. Ее можно было понять, но не простить: нельзя трогать страдающего похмельем человека.
Нас встретил Том. Он улыбнулся мне, скользнул безразличным взглядом по фигуре Стрельцовой — уже привык к тому, что безымянные красотки появляются в моей жизни внезапно и так же скоропостижно исчезают. Одной больше, одной меньше — не причина для любопытства. К тому же, он о ней уже все, кажется знал — Пауль наверняка сообщил все: кто, когда, почему…
